Шальная мельница

здесь кажется невероятным во мне, – воспринимаю как марнотратство сил и жизни. Да, сейчас, как никогда, пригодилось, хотя… может, местами и навредило, однако еще полгода назад – я готова была проклинать, потому, что за всё это платила душой… и телом, - немного помолчав. - Ты даже не представляешь, на что я готова была и на что шла... в прошлом… ради себя, ради своего (как я думала) "счастья", покоя, достатка.
Даже с Гошей…
 
Обмерла я, стыдливо прикрыв руками лицо… шепчу дальше.
 
- В какой-то момент, я даже хотела, соглашалась на то, чтобы, в итоге, Он бросил двух своих детей… ради меня. Меня, которая… почему-то, больше заслуживала его любви, внимания и заботы, чем они…
А ведь я уже выросла, и счастье свое получила, хоть и упустила буквально сразу. А у них – вся жизнь впереди. И они так же молят (пусть и молча) о втором шансе, как и я когда-то. Мне с Аней, нам, он был дан, хотя и не в той мере, не в том виде, в каком хотел  мой упертый, глупый разум. Но был дан. Тогда как теперь... я могу сама лично забирать у других детей нечто подобное? Как?
… и тем не менее.
Но здесь, оказавшись в этом вашем мире, вдали от всего того жуткого, получив возможность замедлить бег, оглядеться на происходящее, я увидела себя со стороны (все свои желания, «потребности», как считала, как называла их), и, наконец-то,  успокоилась. Одумалась. Приняла, как мне кажется, правильные решения, определила курс. Даже... чертов Бауэр – это тот маятник, маяк моего прошлого, куда зовут мой корабль, но куда, во что бы то ни стало, не пойду, даже если попаду в шторм и на горизонте замаячит неминуемая гибель. Вырвав с корнем меня из моего мира, некая неведомая сила, ухватив за плечи, задала такую отличную встряску, заставив, наконец-то, почувствовать себя саму, что я даже... благодарна за это. Я всегда была рядом с кем-то: чьей-то частью, тенью - Ани, Ярцева, Шалевского. Да даже сейчас – я так же интуитивно льну к тебе, как к ним. Но, по сравнению с прошлым, я уже зрячая. В какой-то мере, самостоятельная. Ты - мой вдохновитель. Друг. Но и только. Я -  уже есть я.
(тяжелый вздох, пристальный взгляд в глаза ошарашенной Беате)
Понимаю, что здесь я - чужая. И, как бы не любили меня, но и вы это чувствуете. И даже если я не хочу обратно, нет здесь мне места, и никогда не будет. Сожгут на костре? Этого боится Хельмут? Этого страшишься и ты? Вот и я так думаю, - лихорадочно киваю головой. – Мне все сложнее контролировать себя, сдерживать. Я расслабляюсь, чувствуя уже себя здесь как дома, отчего вылезает наружу потаенное, запретное. Как вы обожаете это называть: ересь? Вот именно, ересь.
 
***
Молчим. Беата даже моргать временами боится. Тягучие минуты безучастия снаружи, и бури мыслей, доводов и отрицаний внутри.
- Так откуда ты? – едва слышно, и то, различимо только читая по губам.
Криво усмехаюсь.
- Если верить вашим словам и книгам Хельмута, из будущего. Вот у вас здесь 1453 год, близится зима. А пропала я в 2016 поздней весной, практически летом (когда, примерно, и появилась в этих краях, да?). Невероятно, немыслимо, но факт. И как произошло это, что случилось - совершенно не помню, и допустить нечего. В памяти моей - только работа, поездка со своим… кхм, бывшим молодым человеком. А надо сказать, Беата, ценности в отношениях у нас… совсем иные. Нет, - замахала я рукой. – Как и прежде, каждый жаждет найти себе верную любовь до гроба. Да такую, чтоб дух захватывало. Но это – глубоко внутри. Снаружи же мы - чаще позволяем себя любить (как я в свое время). Да и отношений  почва - в основном, не трепетные чувства, а привычка, выгода, элементарное желание побороть скуку и одиночество. Сегодня – он муж, а завтра с легкостью дается ему приставка «бывший», и уже с новым лезешь в кровать. Чаще всего и без брака. Девушки для парней, парни для девушек - это даже не развлечение, а обыденность. Как еда. Пользуются, выбрасывают. И всё ищут, ищут… да только кто кого? А, по сути, и неважно. Главное - не останавливаться, пробовать. И ни капли не сражаться, не меняться, не терпеть. А если терпеть, то, непременно, воевать друг с другом и (или) обреченно хныкать, опустив голову и руки. Вот как вы с Хельмутом – да многие бы плюнули. И с десяток других нашли.  А вы  нет: страдаете, но терпите, подстраиваетесь, потому что… любите. Да, в ваше время, тоже мало счастливых пар вижу, однако… у вас есть шанс, обретя что-то стоящее, не профукать. А выковать, если с мудростью и умом подойти, достойных союз. Труд, черствость, во многом и религия, держит вас в жесткой колее, не давая глупо метать взгляды по сторонам. Вынуждает воспринимать всё всерьез. А нас же – окружают лишь мягкие, желейные стены развлечений, свободы, комфорта, чрезмерного самокопания и самопознания: натыкаясь на малейшие преграды, рвать когти дальше, но вбок, при этом ценя время, как ресурс, куда выше простых человеческих чувств, эмоций окружающих. Своё собственное я - высоко на пьедестале возвести, да на таком, что давно уже не видано и не слыхано, что такое бескорыстность, отречение, самопожертвование и доброта.
Хотя… - немного помолчав, добавила, - с другой стороны, живя в ваших рамках, вышла бы я замуж за Ярцева - и вся  жизнь моя … пошла б под откос. Две стороны у этой медали, две. И хорошие перемены в мое время настали, и плохие. Обидно, что мы,… обретя свободу мысли и расширив свои горизонты мировоззрения до невероятного, пошли куда дальше золотой середины. Отчего и оказались едва ли не над пропастью исчезновения семьи как основополагающего института, понятия безмерно ценного и важного, за которое (если оно с обеих сторон воспринимается искренне) стоит бороться душой и телом, верить в него и трудиться над ним изо всех доступных и недоступных сил.
…Вообще, странно всё это. И даже не в том смысле… Я думала, что, будучи заточенная под свое время, бесспорно готова к любым бедам, что выстою везде и всё, однако здесь,… где в шелухе лживой (в маске) скорее задохнешься, чем выживешь, оказалось всё иным и немало сложным. Сдается, будто ты - голый, и на тебя… с вилами идут. Вся утонченность боя сменилась на топорность и грубую силу. Где без шансов – или ты на коне, или под ним.
Долго удавалось мне находиться рядом, не касаться всего этого «бытия». Но этот ваш… Покровитель… решил иначе. Силой, за шкварки вволочил в игру. И мне страшно, хотя уже и сталкивалась с таким адом,… мне, все равно, черт дери, страшно.
Беата… я очень хочу понять, как сюда попала, за что, почему… Мне надо... знать, что случилось с теми, кого… ненавидела и любила. Ведь сложно смело идти вперед, не зная, какие следы остались позади. И есть ли шанс вернуться, если осмелюсь.
А иначе, мне кажется, я сойду с ума. Уже окончательно, а не просто… громогласные слова или юродивость. Окончательно...
 
Немой, пристальный, многозначительный взгляд Знахарки мне в глаза, отчего даже внутри похолодело. Не дышу.
Таинственный шепот:
- Приходи ночью на кухню, когда все уснут. И никому ничего не говори, особенно, Хельмуту…
 
***
Дождаться, когда уснет Адель и Хельмут, да пробраться на кухню.
- Немного розмарина для памяти, пару листков датуры-дурмана, слизь вонючего сморчка[13][13], а также…
- Зачем ты мне всё это рассказываешь? – ошарашенная, едва слышно шепчу.
Обмерла девушка, колкий взгляд мне в очи, с удивлением и негодованием. Но миг – и, проиграв моему упрямству, отозвалась:
- Не всё же тебя учить, как подорожник к ране прикладывать. Некоторые вещи, просто, необходимо знать, тем более, что, возможно, это придется проделать не один раз. И, вероятно, уже без моей участи и присмотра.
 
Изумленно вздернула я бровями. Смолчала. Покорно перевела взгляд на ее руки…
Бросить в плошку несколько пучков травы, ягод, выковырять и добавить слизи гриба, немного капель масла - и раздавить, размолоть, вымесить, пока всё не станет однородной массой.
- Будь осторожна с этой мазью. Не переборщи, и ни в коем - не принимай внутрь. Ведь чуть больше, чем надо, и, в лучшем случае, сойдешь с ума, а нет - то Богу душу отдашь. Никому не показывай, и рецепт не рассказывай. Храни в тайном месте, а если что – сразу в огонь.
А теперь следуй за мной…
 
…
Баня. Заполнить огромную деревянную кадку (застеленной простыней) горячей, едва ли ни кипяток, водой и погрузиться (оставаясь лишь в одной рубахе) в нее, практически, полностью, по самую шею.
Пар дурманит, мешает свободно дышать. Боль в теле не дает побороть напряжение. В голове путаются мысли.
- Закрывай глаза – и глубоко дыши. Ни о чем не переживай. Я за тобой присмотрю. Опускай веки…
Подчиняюсь. Попытки расслабиться. Отчаянные, диктованные страхом, усилия сдержать рассудок в себе.
Но внезапно почувствовала прикосновения Беаты – втереть прохладную мазь в виски, на шее, рядом с мочками ушей… Еще немного – и перед глазами замерцал странный свет, поплыли не менее пробивающие до дрожи картины. Мир закрутился, в теле стало так легко, словно парила я, покинув наконец-то надоедливую, глупую, узкую, сковывающую душу, плоть…
Чьи-то глаза, взоры. От порицания до радости. Все кружилось, вертелось, казалось, бессвязно сменяя одно другим. Странные звуки: от курлыканья какой-то птицы до шипения, рычания, клокотания воды.
Еще немного – и внезапно передо мной стал женский образ. Колкий, волнительный взгляд,… но вместо зла на лицо проступила добрая улыбка.
 
***
- Анна! Анна, ты меня слышишь? Анна, вернись ко мне…
Странные звуки, нехотя сплетающиеся в слова, стали врываться в мое сознание, утаскивая из темноты наружу. На свет…
Взгляд около – лежала я на лаве, в слегка влажной рубахе. Вокруг полумрак – лишь мерцание свечи где-то вдалеке. Малознакомая комната.
Еще миг – и узнаю, тоже не без труда, лицо взволнованной девушки.
- Беата, где мы?
- Баню помнишь?
- Баню? Ах, да… - нехотя шепчу. Привстаю (не без помощи Знахарки), а затем и вовсе рассаживаюсь. Обхватить голову руками – Боже, как же она раскалывается. Несмелый, с опаской взгляд подруге в глаза.
- Ну, как, получилось?
Усмехается.
- Это ты мне скажи. Получилось?
Обмерла я. Попытки выудить из головы что-то толковое.
- Женщину. Точно, я видела там женщину.
Оторопела я. Жадно выпучив глаза: картинка стала так ясно, как даже там я не видела ее. С ужасом взор в очи Беате.
- Что? - испуганно шепчет та.
- Кого-кого, а меньше всего я ожидала увидеть именно ее.
- Кто это был?
Тяжело сглотнуть слюну.
- Ирину. Я видела Ирину. Она меня встретила… и добро так улыбнулась. Взяла за руку и повела. Но почему она?
Неуверенно пожала Знахарка плечами, смолчала.
- Ты даже не представляешь… кто это. Черт дери… Ирина. И-ри-на. Жена… моего любовника, моего… кавалера, жениха, хоть и, в итоге, бывшего. Невероятно, – нервно рассмеялась я, все еще прозревая от воспоминаний. – И вот она берет меня за руку и ведет за собой. И что самое странное, нет ни в ней ко мне зла, ни во мне – к ней. Будто мы… не враги, а… подруги, что ли, - и снова болезненный смех. – И идем прямиком на нашу мельницу. На нашу, Цинтеновскую. Только внутри всё как-то странно. Непонятно. Словно и заброшено, но и одновременно - нет. Местами, ляпами. А в центре, непосредственно около входа, огромная дырень, провал в полу. Замерли мы около нее обе. Вглядываюсь я туда – а там… словно бездна, ни конца, ни края. Только свет, странный, мутный, словно сквозь