было совершенно непонятно. Ни одного, даже самомалейшего следа – ни лапки, ни усика! – в радиусе двадцать километров обнаружено не было. А дальше мы вже не пошли.
Но вот, бывая в городе, особенно в столице, и встречаясь з разными деятелями культуры, бизнесу и нашого, так сказать, политикуму, стал я иногда в некоторых з них, особенно, представителях политической мысли, отмечать черты брателлов. Ну, понятно, шо многие з них и называли друг дружку брателлами, но не это было самое главное. В некоторых из них сквозь внешний человеческий облик иногда, посреди разговора или беседы вдруг нет-нет, да и пробивалось шо-то неуловимо тараканячее. Или усами шевельнет – ну точь-в-точь как брателла. Или вдруг ни с того ни с сего – р-раз! – и вони подпустит. А главное – это ни с чем не сравнимая типично брателловская наглость, особенно с женским полом. И вот это вот ихнее: «Разом нас багато! Нас не подолаты!». И пристрастие к фуршетам. Причем, шо характерно, на фуршетах они подметали все, и даже объедки норовили захватить з собою! Вот такие дела.
Однажды, на одном фуршете я случайно оказался рядом с президентом НАКАЖЕПРО Парисом Зеноновичем Битумом. От хто действительно мудрый мужик! Человек мира! Поделился я с ним своими думками насчет брателлов украиника феноменалис. Оказалось, шо он прекрасно был информирован про эту проблематику. И когда я спросил его, шо он думает по всему этому загадочному и таинственному делу, он, наклонившись до меня поближе, прошептал мне в самое ухо: «Молчи, Кондратович! Молчи, плюнь и забудь – здоровее будешь!». И – всё.»
Рассказ Петра Кондратовича произвел в высшей степени тягостное впечатление на Общество. Никто и предполагать не мог, что в недрах «нашого з вамы» сельского хозяйства могут бушевать такие кафкианские страсти. И еще большую тревогу и беспокойство в душах Реципиентов поселила последняя часть Буряковой повести об исходе брателлов и их рассеянии в недрах Элиты. В свете этой новой информации повесть Валерии Александровны о тайной эволюции видов в сознании Реципиентов как-то невольно трансформировалась в секретную эволюцию, отчего приобрела еще более зловещий оттенок. Первым не выдержали нервы, естественно, у Хватанюка, который, как обычно, выступил не по делу:
– Послухайте, се ж які гроші вгатили у сих тарганів, а де результат? – возопил он, обращаясь почему-то к Алене. – Де результат, я вас питаюси? Цілий институт дармоїдів кілька років байдики бив! Та, мабуть, ще й не один! Спецслужбів до біса, постачаннє, охорона, реманент ріжний, обладнаннє, спецнази, делікатеси ріжні! Нещасна Україна! Куди дивитьси той Ґарант наш задрипаний? А хто тії гроші рахує?*
* Послушайте, это ж какие деньги угрохали в сих тараканов, а где результат? – возопил он, обращаясь почему-то к Алене. – Где результат, я вас спрашиваю? Целый институт дармоедов несколько лет баклуши бил! Да, наверное, еще и не один! Спецслужб до черта, снабжение, охрана, инструмент разный, оборудование, спецназы, деликатесы разные! Несчастная Украина! Куда смотрит тот Гарант наш задрипанный? А кто те деньги считает? (Зап. Укр..)
Аленушка (хоть она, понятно, не была причастна к растрате переживаемых Хватанюком денег) смутилась, покраснела, отчего стала еще более хорошенькой, и не могла вымолвить ни слова. Но за нее ответила Валерия Александровна:
– Вот то-то и оно, любезный Маркиян Рахваилович, – назидательно обратилась она к Хватанюку, – то-то и оно, что не все, оказывается, можно за деньги сделать! Есть вещи, которые, к вашему сведению, не покупаются и не продаются. Я вам это не только к данному случаю – а так, вообще, говорю.
– Дуже ви, пані, любите, оце «вообще» говорити! То які ж це «вєщі»? – ехидно спросил Хватанюк. – Щось я досі не чув ні про які такі «вєщі»!**
** Очень вы, пани, любите «вообще» говорить! Так какие же это «вещи»? Что-то до сих пор я не слыхал ни про какие такие «вещи»!
– Пожалуйста, – ответила ему старушка, – любовь, например!
– Ой, тільки не кажіть мені про любов, шановна! Я вам такої любови за одинайцять долярів знайду, що йо-йо-йой!***
*** Ой, только не говорите мне про любовь, уважаемая! Я вам такой любови найду за одиннадцать долларов, что йо-йо-йой!
– Ну, для меня, наверно, это уже не так актуально! – съязвила бабулька-Валерия.
– Слышь, Хватанюк! – не прошла мимо интересной темы и Феня, мадам Рюкк-Зак то есть. – Так почем ты у нас покупаешь любов? По одиннадцать баксов? Это десять баксов плюс один бакс? Ну – ты экономный фраер! Рекомендую тибе, все-таки, поаккуратней насчет любови за одиннадцать баксов. А то в тибе не только опять роги поотрастают, но и за такие бешеные бабки и кое-шо поотпадает – жизненно важное!
На том дискуссия и закончилась. Но мысль о том, что можно, а чего нельзя сделать за деньги, все-таки мозолила мозги многих членов сообщества. Так что в этом смысле следует признать, что пан Хватанюк был в каком-то смысле прав и зацепил-таки некий архетип общественного подсознания, связанный с таинственной силой и властью денег.
Постепенно «свободное» время Пятого Дня Декады стало подходить к концу и Реципиенты, под впечатлением от мистерий и собеседований, кто задумчиво сидел, глядя на текущие воды фонтана, кто прохаживался по зимнему саду. Вольдемар обдумывал информацию, кулуарно сообщенную ему Хватанюком о том, чем и где тот занимался во время своего отсутствия. И соображал, что делать дальше, а мыслей у Вольдемара по поводу текущего момента пока было не много и все они были какие-то неконструктивные. Даже и не мысли это были, а так – какие-то неясные, тревожные предчувствия. Он вяло рефлексировал, переводя свой опытный, «аналитический» взгляд со Светланы на Алену и обратно. А остальное общество функционировало «в неконсолидированном агрегатном состоянии» (по терминологии Положения о Дисциплинарном Мониторинге).
