пятнадцатилетним во время франкистского мятежа. Его юность прошла в СССР. Он ещё приезжал на историческую родину воевать с фашистами, попал в плен, потом ему удалось бежать из лагеря для военнопленных в Советский Союз. В двадцать два года, когда началась Великая Отечественная, Рубен, уже будучи советским гражданином, вступил в ряды Красной Армии. В боях за Сталинград, где он был пулемётчиком, на его глазах был убит командир пулемётной роты. Рубен взял командование на себя и был смертельно ранен. Кстати, как я потом убедилась по фотографии, симпатичный был парень.
После того, как мы сфотографировались у большого мемориала в середине площади, автобус повёз нас к Мамаеву кургану. Проезжая здание универмага, мы слушали рассказ Алексея про другую известную личность – немецкого фельдмаршала Паулюса. Он проиграл бой и был окружён советскими войсками. Тогда-то Гитлер и назначил его фельдмаршалом, надеясь, что честь не позволит тому сдаться. Только застрелиться за идеи Рейха никак не входило в планы Паулюса. Сдавшись, он тут же согласился сотрудничать с победителями и на трибунале в Нюрнберге выступал как обвинитель, хотя у самого-то рыльце было в пушку. Несколько лет он жил в Советском Союзе, потом вернулся в Германию, сказав на прощание, что пришёл на нашу землю как враг, а покидает её как друг. И у себя на родине Паулюс умер при загадочных обстоятельствах. Возможно, свои же его и прикончили.
- Ну прям Денис номер два! – сказала мне Вика.
Я поняла, что моя сестра имеет в виду Дениса Козина, нашего бывшего одноклассника, а нынче – ведущего на нашем областном телевидении. Мне же вспомнилась ещё и Натка Королёва… Нынешняя Маргарита едва ли стала бы с ней дружить…
Однако от воспоминаний о школе меня вскоре отвлёк Алексей, рассказывая о доме жёлтого цвета с колоннами, выстроившемся полукруглым фасадом прямо за памятником Ленину. Дом Павлова. Нет, он не принадлежал знаменитому академику или какому-нибудь богатею с такой фамилией. За этот дом солдаты Красной Армии бились несколько дней. И командовал обороной сержант Павлов.
На автобусе путь до Мамаева кургана оказался недолгим. Курган представлял собой высокий холм. К его вершине вела длинная, разделённая на несколько ярусов лестница. С самого верху (как уже сказал Алексей, насыпного) виднелся силуэт изящной статуи. Но прежде чем мы начали к ней карабкаться, у самого барельефа со стариками, детьми и молодёжью к нам подошла женщина с букетом цветов. Мы с Викой и Стёпой купили по маленькому букетику роз и георгин.
Остановились мы на площадке возле статуи обнажённого солдата, вросшего в обмываемую Волгой родную землю (вот почему эта статуя посреди бассейна). Своим могучим телом он закрывал от врагов мать-старушку. Мне подумалось, что, возможно, скульптор изобразил генерала Шумилова, который руководил обороной Сталинграда.
За площадью лестница снова шла вверх – вдоль стены с рельефами. Человек, окружённый огненными лентами – Михаил Паникаха. Зажигательная смесь, предназначенная для вражеского танка, загорелась в его руках. И он, объятый огнём, кинулся на танк. Чуть поодаль от Михаила – пулемётчик, фамилии которого я не запомнила. Будучи смертельно раненым, он так сильно сжал пулемёт, что тот продолжал стрелять некоторое время уже после того, как бойца не стало. Советский танк, выдолбленный на стене, также был упомянут автором не зазря. Фашисты, подбив машину, с нетерпением ждали, когда из горящего люка выйдут солдаты – сдаваться в плен. Не дождались. Бойцы предпочли сгореть заживо с «Интернационалом» на устах.
На другой стене бросался в глаза мёртвый солдат с дырой вместо сердца и отпечатком вместо руки. Вверх по лестнице на той же стене следовала группа защитников Сталинграда, восставших из небытия.
Лестница вывела нас на площадь с большим прямоугольным бассейном. Слева на стене Василий Гроссман воспевал мужество наших бойцов, что своей отчаянностью наводили на врага суеверный страх: кто эти люди? смертны ли они?
Да, смертны, - говорили скульптуры справа. Раненый солдат держит в руке гранату. Хватит ли у него сил кинуть её во врага? Хочется верить, что с поддержкой товарища он сумеет это сделать. Медсестра, ещё вчерашняя школьница, тащит на себе пострадавшего бойца, под градом пуль, не думая о том, что её саму могут убить. Солдат подхватил знамя из рук павшего товарища. Другой готовится метнуть две гранаты, одну из которых только что собирался бросить лежащий у его ног. Третий поддерживает раненого командира. Контраст между жизнью и смертью. И только на последней скульптуре жизнь полностью побеждает. Солдат и командир, сломавшие хребет змее фашизма.
Какой ценой досталась эта Победа, мы увидели уже когда поднялись до Площади Скорби. Мать держит на руках убитого солдата. Лицо его прикрыто знаменем – так, чтобы каждая из матерей погибших знала – это памятник ей и её сыну. Хоть монумент и был окружён водой, можно было по камешкам к нему подобраться, встать рядом, попросить Вику запечатлеть. Но что-то меня удержало. Возможно, суеверный страх за будущих детей.
За будущих детей? Страшно? Неужели? Тогда, лёжа на койке в психдиспансере, я не верила, что у меня вообще может быть будущее.
А вот наши деды, судя по всему, о будущем подумали – замуровали в стену послание потомкам, завещая вскрыть в 2045 году – на столетие Великой Победы.
Над входом в зал воинской славы, откуда мы поднимались к памятнику горюющей матери, мы снова видели барельефы: гордые победители, поникшие захватчики – гитлеровские вояки, которым Красная Армия дала «возможность» увидеть Волгу. А что – сами захотели!
В самом зале в гигантской руке горел факел. Вокруг лежали цветы. Положив туда же свои букеты, мы поднимались вверх по винтовой горке, читая по пути выгравированные на камне фамилии погибших бойцов.
Мы продолжали взбираться вверх – по склону холма – к Родине-матери. По левую сторону полулежали могильные плиты. А вот и славный генерал Шумилов! Судя по датам, погиб не в бою. Максиму Путилову и Ольге Ковалёвой (больше я никого не запомнила) повезло куда меньше.
А вот мы уже на самом верху! Невдалеке стоит Родина-мать, с открытым ртом, с развевающимися на ветру волосами, держа в правой руке меч, а левой указывая на запад. И как на ладони виден город Волгоград, когда-то разрушенный до основания, а нынче – зелёный, цветущей. Как будто и не было той трагедии, называемой войной.
Как будто не было? Как бы не так! Полуразрушенный кирпичный дом у музея-панорамы «Сталинградская битва», куда мы поехали, не спускаясь с кургана, едва ли даст об этом забыть. Его специально держат именно таким – как память.
Уже в музее нам не только рассказали, но и показали, что стало с городом во время войны. Наблюдая ковровые бомбардировки – войну озверевших фашистов против мирных жителей, горящие дома с разрушенными стенами, поневоле согласишься со словами одного американского политика: город мёртвый. И восстановление его видится каким-то нереальным чудом.
Кроме этого, в музее находилось оружие, личные вещи и фотографии защитников города. Вот на манекене шинель, изрешечённая пулями и осколками. Она принадлежала командиру Василию Глазкову, который, даже будучи раненым, не оставил наблюдательный пункт. Солдаты пытались унести его прочь, но не успели – немцы обстреляли.
Покончив с нижним этажом, мы поднялись по винтовой лестнице в круглый зал с куполом. Со всех сторон окружал нас заснеженный Сталинград. Вот Михаил Паникаха бежит в горящей одежде на вражеский танк. Музейный гид тем временем рассказывает и о других героях. Максим Путилов – связист. Раздробленной кистью руки он никак не мог соединить провода, чтобы восстановить связь. Погибая от ран, он в последний момент взял их зубами. Должно быть, бойцы, получая приказы и докладывая о ходе операции, не ведали, что информация проходит через труп связиста. Ольга Ковалёва храбро сражалась, когда немцы напали на завод, где она работала. И была убита.
Когда мы вышли из здания, до отправления теплохода оставалось пятнадцать минут. Анатолий Петрович, по-видимому, начал волноваться.
- Алло, - отвечал Стёпа. – Я? Да мы в автобусе. Тётенька оказалась такой разговорчивой. Сейчас уже едем… Папа думает, мы уже где-то загуляли, - обратился он уже к нам.
- Какой там загуляли! – откликнулась Вика. – Вернуться бы до отправления.
- Без нас всё равно не уплывут, - утешил её Стёпа. – Тут всё-таки целая группа. Жаль, бронепоезд посмотреть не успели!
- На обратном пути заплывём – тогда и посмотрим.
- Ну да, - вспомнила я. – Стоянка длинная, а в планетарии будем час-полтора – не больше.
На том и порешили.
За пять минут до отправления теплохода мы были уже на борту. А ещё минут через десять, сидя за столом в ресторане, обменивались впечатлениями. Что ни говори, а немецкие военнопленные отстроили город на совесть.
- Хоть я и не перевариваю Сталина, - поделился своими мыслями Анатолий Петрович, - но будь я на его месте, сказал бы то же самое: они город разрушили, пусть они нам его и восстанавливают. Должна же быть на свете какая-то справедливость!
- Жалко, Адольфа Элиасовича с ними не было! – вздохнула Вика. – Пусть бы своим горбом расплачивался!
- Думаю, если бы Гитлера посадили с его же вояками, долго бы он не прожил. Удавили бы на месте!
Сам Петрович рассказывал немного. После экскурсии у него, в отличие от нас, осталось время для свободного осмотра достопримечательностей Волгограда. Ну, погулял по городу, купил конфет.
- Вообще здесь очень много памятных мест. И правильно! А то ж молодёжь скоро совсем забудет про Великую Отечественную! Уже даже не знают, когда она была.
«Если бы только это!» - подумала я, живо вспоминая Дениса Козина.
Он, по-видимому, считал верхом остроумия поприветствовать одноклассников словами: «Хайль Гитлер!». Натка ему в ответ: «Хайль!». А я… Я просто промолчала. Позорно и бесстыдно. Да, у меня не хватило совести повторить: «Хайль!» (вернее, хватило совести его не повторять), но сказать что-то вроде «Гитлер капут!» или как-то пристыдить своих одноклассников – на это у меня не нашлось смелости. А вот у Вики таковая нашлась. Надя Попова, другая моя одноклассница, так и сказал: «Какой тебе Гитлер? Мы вообще-то русские люди!». Тогда патриотизм ещё не был «единственной национальной идеей». Штирлица никто и не думал раскрашивать, но Наде он был мил и чёрно-белый. «Чокнутая!» - быстро сделала вывод Ната, после чего Попову стали травить.
Я в травле не участвовала, но вступиться за неё ни разу не решилась. Опасалась поссориться со всем классом. Маму бы это огорчило. Хорошие девочки умеют ладить с людьми. Вика же быть для всех хорошей не стремилась, однозначно дав понять, на чьей она стороне. Но Надину участь это мало облегчило. После её ухода у моей сестры были все шансы стать следующей жертвой. Но я всё-таки дружила с королевой класса.
Впрочем, дружила я с Королёвой не ради Вики. Просто Ната была в классе самой модной, считалась очень интересной, училась на одни пятёрки. Разве не к таким тянутся хорошие девочки? Мама очень хвалила мою подругу: «Девочка искренняя, не врёт, говорит, что думает». Да, Наде она действительно говорила в лицо: «Уходи уже из нашей школы – всем
