Побег

Как не помянуть главного злодея
Что отобрал Аляску, как-то вдруг,
И разоряет долларом людей.
 
А сколько внутренних ещё у нас врагов:
Жидов, интеллигентов-диссидентов,
Солдатских матерей, шахтёрских вдов,
И «несогласных»,  и агентов, и адептов.
 
И нашей армии работа предстоит,
Такая, что всегда была под силу
Героев миллионы  положить,
Чтоб возродить Великую Россию!
 
Уж не помню под влиянием чего, я написал это  в своё время.  И не знаю, с чего вдруг решил именно это прочитать. Ну, прочитал то, что есть. Что счёл подходящим сегодня. Я ведь не напрашивался, они сами пристали с этими стихами.
И что, интересно, перед тем как читать, мне казалось, что стих очень подходит. Я был захвачен идеей прочитать именно это, а теперь прочитав и обессиленно глядя по сторонам, понимал, что совсем это не к месту, тут. Особенно тут. Стало вдруг нестерпимо стыдно, как если бы я стоял без штанов вот так тут перед всеми.
Но было поздно. Оставалось уповать на то, что никто не слушал внимательно.  Правда, про жидов - это, наверное, сложно не услышать. Про жидов это я зря.
 И действительно,  внимательно меня слушала лишь директриса, остальные, казалось,  пропустили всё мимо ушей. Зал похлопал. Сидящие в президиуме тоже. Только директриса не хлопала, а внимательно посмотрела на меня.
Я улыбнулся и сел.
После меня выступил трудовик, говорил о трудовом воспитании и морально - политических качествах, которые надо воспитывать.
Когда всё закончилось,  все встали, я попрощался со всеми, но директриса не ответила на мой поклон, а отвернулась и  пошла в сторону. Ко мне подошел, какой-то мужчина, то ли физрук, то ли обэжэшник. У Кольки  он не преподавал, поэтому я его не знал.
Он серьёзно посмотрел на меня и спросил:
-В этом вашем, так сказать, стихотворении,  чувствуется какая-то ирония? Вы что хотите сказать этим всем?
-Да нет ничего,- машинально парировал я.
-А мне кажется, что хотите как-то посмеяться над святым, для многих.  Да ещё тут в присутствии детей. А слово «жид», оно и вовсе неприемлемо.  Да у вас там везде сквозит разжигание национальной розни. Мне, кажется, вы там спутали и врагов и друзей.
-Это просто стихотворение. Оно ведь у поэта идёт от сердца. Не от головы.
-Вот я и вижу, что с головой вы не дружите. Такое при  детях прочитать. Это позор. Этого мы так не оставим. Ещё вернёмся к этому разговору. Над патриотизмом смеяться нельзя.
-Патриотизм - последнее пристанище негодяя. Это не я, это Марк Твен сказал – улыбнулся я и повернулся я к нему спиной: - Всего вам хорошего.
Из толпы выбежал Колька, я взял его за руку и мы пошли. В планах было пойти перекусить в пиццерию.
-Ну, пап, здорово ты выступил.
Я улыбнулся. Я так редко это слышал: «Папа»
 
Гром грянул через несколько дней. Звонила бывшая.
-Ты что, идиот!? Что ты там за стишки прочитал при детях! Меня в школу вызвали! Ты совсем сбрендил!  Ты знаешь, что теперь Колька из двоек не вылезет. Нам в другую школу придется переводиться, нам теперь  жить спокойно не дадут.  А обэжэшнику что ты наговорил? Говорит, что ты его обозвал негодяем.
-Да ничего я…
- Я знаю прекрасно, как ты относишься ко всему, что нас окружает! Ты больше никогда с Колькой видеться не будешь!  Я не хочу, чтобы ты ему внушил подобные мысли! Ты уже заронил в него зерно нелюбви к своей стране!  Это недопустимо! Ему же десяти нет!
- Я просто учу его рассуждать, а не быть бараном, таким как твой обэжэшник или ещё кое-кто.
-Ты сам баран! Посмотри на себя. Ты неудачник…
Я бросил трубку. Слушать это было невыносимо.
 Не знаю почему, но я, после этого разговора, вспомнил агентство недвижимости и рассказ риэлтора о долине.
 
Второй раз я его вспомнил, когда на работе меня вызвал шеф.
Не предложив мне сесть, сам он сидел, откинувшись на спинку своего огромного кожаного кресла.
-Слушай, ты самый старый здесь, а показатели у тебя ни к чёрту. Где продажи?
-Ну не покупают, кризис, - улыбнулся я.
-Послушай, в кризис надо самому идти к покупателю. Надо звонить. Навязывать товар. А не сидеть в офисе и ждать звонка. Так мы ничего не продадим. Ты хочешь заработать, в конце - концов, или нет? Витаешь в облаках! Брось это дерьмо!  Думай, как продать этот грёбанный кабель и всю эту хрень, которой мы торгуем! Со следующего месяц те, кто не делает план перейдут на другие условия оплаты, без оклада,  на голый процент!
-Ну, я не знаю.…  У строителей кризис, они не берут впрок.
-Да меня это не колышет! В регионы иди, в Москву звони!  К бюджетникам едь, на железную дорогу, обещай им откаты!  Иди и работай.
 Я вышел от него подавленный. Сколько лет я могу это терпеть? А ведь он ещё не знает ещё самого худшего.  Я умудрился отдать на реализацию строителям несколько  бухт кабеля и автоматики в общей сложности на пятьсот пятьдесят семь  тысяч. Это было строжайше запрещено, но  я решился на это, на свой страх и риск, потому что  по предоплате клиенты брать не хотели, а мне нужно было продать, во что бы то ни стало. Я уже делал так  и раньше, всё получалось, но не на этот раз.  Строители упорно не отдавали деньги. Их директор порой старался не брать трубку и не общаться со мной, когда я звонил.  Сначала я не переживал, надеясь,  что всё образуется, но не образовывалось.
 Ещё неделя-другая и всё всплывёт и тогда увольнение –это самое малое, что мне может грозить, а если эти чёртовы строители обанкротятся и исчезнут, то тогда  на меня повесят все эти пятьсот пятьдесят  тысяч. А взять мне их просто негде. Продать машину быстро не выйдет. Дачу тоже.  Разве что квартиру продать?
Я усмехнулся.  Уж лучше отдать её за переезд в долину. Хотя, скорее всего у фирмы просто проблемы и рано или поздно деньги они отдадут эти деньги, хотя меня, к тому времени, возможно, уже уволят.
Вечером позвонила Маринка. Я не рассказал вам о Маринке?  Да о ней и нечего особенно рассказывать. Мы случайно познакомились, уже больше года назад.  В баре. Я зашёл как-то недалеко от дома пива попить, ну и они там с подругой, пришли коктейль выпить и покурить.  Я пива выпил, потом водки пару рюмок. К ним подсел, потом подруга исчезла куда-то, а Маринка осталась. Я думал, она проститутка.  К себе привёл. А на утро денег ей предложил.
Она вспыхнула, обиделась, выбежала.  Я за ней. Не догнал тогда. А потом встретились опять. Ну и подружились. Серьёзного с ней быть не может.  С ней легко. Созвонимся, пару раз в неделю увидимся. Живёт она с мамой. Я даже с мамой её не знаком. Зачем это мне? Маринке может этого всего и мало конечно,  может она в душе и хочет каких-то обязательств, но я ей сразу сказал: «Нет. Хочешь, встречаемся, выпиваем  там, в рестораны ходим, кино смотрим, вместе спим, а брака с меня хватит». Так что всё у нас с ней по-честному. К тому же она думает, что я всё время в командировках. И вообще ни с чем не пристаёт. Поэтому это самая беспроблемная часть  моей жизни. И переехав в долину, её придётся бросить? Или взять с собой?
Беря  трубку, я улыбнулся, думая об этом.  А почему бы не взять её с собой. Ведь это  на сегодняшний день единственный и самый преданный любитель моих стихов.
-Привет. Как дела? - ответил я.
-Ты в городе? – спросила она.
-Нет,- соврал я, хотелось побыть одному, - Я в Москве.
-Когда будешь?
-Может через два-три дня. В субботу? Приедешь?
-Да. Нам надо очень серьёзно поговорить?
-А что? Что-то случилось?
-Ну… да?
-Расскажи.
-Встретимся, расскажу… хотя… ну в общем. Не знаю уж как, но я беременна.
-Блин,- вырвалось у меня. – Извини, я хотел сказать, как это неожиданно… Мы вроде… как бы… это предохранялись.
-Ну вот, допредохранялись.
Откуда у неё такая уверенность, что это я. В конце-концов мы видимся не так часто. Да и вообще что за бред. Но как бы там не было надо ей, что-то сказать.
-Слушай, а сроки то, какие?
-  Пять-шесть недель, не очень большие, но…
- Слушай там, какие деньги нужны, я привезу… в субботу тебе дам.
-Деньги на что?
-Ну, на аборт, или какие там может, есть новые технологии?
-А я не пойду на аборт.
Я похолодел.
-Марина, я не готов, я не думаю, что могу быть отцом…
-А я и не прошу тебя ни о чём. Просто сказала. На всякий случай. Если надумаешь,  то можем пожениться.
-Что… мы же договаривались?
-Я говорю, что не претендую ни на что. А ребёнка я оставлю в любом случае. Чего мне ждать ещё в свои двадцать восемь?  Вот и всё. Ну, пока. Да… и прости, что я это по телефону всё тебе говорю.  Просто так глаза в глаза было бы труднее для меня.
-Постой, постой…
Маринка повесила трубку. Я набрал ещё раз, но телефон был отключен.
Сначала навалилось какое-то гнетущее чувство. Ребёнок. Ну, зачем мне, в моей ситуации, ребёнок. Только состоятельные, или, по крайней мере, успешные люди, люди у которых есть будущее, имеют право заводить ребёнка. Ведь ты же делишься с ребёнком частью этого своего будущего. А чем я поделюсь с этим ребёнком? Что он увидит?  Как мы с Маринкой будем считать копейки и ездить на дачу, которая почти сгниёт к тому времени. И ездить, возможно, на электричке.  За границу то мы теперь втроём много не наездим. Да и вообще для чего в наше время брак, дети? Что ждёт наших детей? Безработица? Нищета? Для чего рожать, если шарик перенаселён и на нём не хватает ресурсов и работы.
Дети.  Ребёнок  на данном этапе это зло. Зло не только  для меня лично, но и для всей планеты. Каждый рождающийся сейчас! Как только Маринка этого не понимает? Какая безответственность.
 Из почтового ящика я выволок кучу квитанций.  Да, надо платить за квартиру. Я уже давно не платил.
 В лифте,  как обычно,  нещадно воняло мочой. Это длилось уже не один год. Все соседи орали, возмущались, грозились поставить  видеокамеры, но раньше угроз дело не шло.  Главное надо было стоять, расставив ноги пошире, чтобы не наступить во влажное место и не принести вонь домой,  да спрятать нос в воротник.
Дома, сделав себе сэндвич и кофе, я включил телевизор. Говорили как раз о повышении рождаемости.  Я не понимаю, для чего она им. Что им нужно, этим сильным мира сего? Пушечное мясо? Или покупатели для сетей?
Вот Кольке повезло. У него отчим богатый.  Может и Маринкиному ребёнку повезёт. Встретит она ещё кого ни будь. Она ведь симпатичная и сексуальная. 
 Я вспомнил, как познакомился с ней.   Как тогда  утром лежал и смотрел, как она одевалась.  Она только что вышла из ванной  в одних своих ажурных трусиках.  Я тогда ещё вспомнил, как накануне  вечером, когда  она осталась в одних лишь этих трусиках, я привлёк её к себе, покрывая поцелуями её шею и грудь.
И, почему она вообще пришла ко мне,  думал я тогда, целуя её. Я ведь мог быть маньяком или вообще чёрт знает кем.  Стоп!  Так ведь и она может быть кем угодно. Бог мой да она же проститутка! Надо же предложить ей денег? Я и не думал ведь об этом. У меня не было никакого опыта с проститутками.  Это в кино они все такие, ярко одетые, в миниюбках, в блузках с огромными вырезами, и говорят так: «Сто баксов, парень». Может в жизни всё не так и вообще может сложно провести  грань между проституткой и обычной девушкой. Я вспомнил, как глянул  утром на пол и увидел  там презик. И вспомнил, какой облегчение испытал.
 Продолжая сомневаться, когда мы уже стояли в коридоре, я тогда достал бумажник  и робко спросил:
-Могу я предложить тебе какие нибудь деньги?