приспособил? Где такое видано, чтоб осина, к примеру, клятая кверху корнем росла? Изыди с глаз моих!»
Переделывать платье, однако, времени не оставалось.
- Пусть так идёт, - указал царь подошедшим на шум Псою с Голиндухой, - Вы его только рогожей пока прикройте
и по улицам сопроводите.
Зря Белендрясович отругал сына. Погляди он на то, в чём диванские аристократы явились во дворец удивить друг
друга, точно впал бы в модный тогда обморок коловратности.
Вот притаился Дула за колонной в полумраке залы, а мимо в синих чулках на слоновьих ногах жирафа в обнимку
со гиеной проплывает. Кланяясь им, козёл винторогий копытом бьёт. А чтоб того за занятьем этим удар трудовой не
хватил, зверь какой-то с носом-бороздилом опахалом ветер кругом образует. В глубине же залы обезьяны и слизняки
морские – трепанги прогуливаются. И принцы в шальварах по паркету скользят. Рубины, рубины на их чалмах – со
сковородку! Тьфу, басурманы! Шумно, душно. То ли дело – ночной хоровод на поляне вокруг костерка. Гладкие девки
щемящие песни выпевают, соловьи кудесят. Ах, Родина! Мысли уносят Дулу на медвяный лужок с резным теремом.
И вдруг – гром! Что такое? Дула встрепенулся, и корень пастернаков на лоб приподнял, чтоб лучше видно было. О!
Да это же райская вдовушка, им поджидаемая, появилась. Но почему все расступаются перед ней? И – глянь-ка:
фазаны да павлины как хвосты свои распушили! Серьёзная, видать, птица. «Надо бы к ней поближе пристать, –
решает Дула, - Да и чего я той пляски дожидаться буду, коли сей час можно дело повершить?»
Политесам обучен он не был, и потому решительно заработал локтями: рассёк пополам парочку воркующих меж
собой горлиц, оттеснил в сторону ежа с удавом, двинул по роговой оболочке, прося пропустить, черепаху, и очутился
рядом с «вдовушкой». Тут его от волнения качнуло, и он наступил даме на самую что ни на есть на ногу. У «птицы»
перья на голове, и без того дыбом стоящие, заколыхались грозно. Но Дула, подслушавший где-то слово, после которого
все улыбались, залепетал: «Шарман, шарман…» Сунул «пернатой» записку и скользнул в разряженную толпу.
- На ногу, ты, это зря, - выслушал сына Истукан. Но довольный тем, что всё обошлось, позволил ему испить
хмельного мёда и упокоить члены на шемаханских коврах.
На следующую ночь, когда Белендрясович с Голиндухой играли в любимую карточную игру «носки и никитишны»,
Псой обнаружил под дверью аккуратно сложенный пергамент. В нём после непролазного частокола из титулов, званий,
наград, заслуг и премий Дуботолка корявилось хроменькими буковками приглашение во дворец на обед с самим
Управителем. А внизу – совсем уж мелко – приписано было: «Соглашайтесь со всем. Так надо». Царь удовлетворённо
хмыкнул: дошло, значит, его прошение до адресата. И велел сыновьям готовиться: чесать ему волосья и бороду, а
самим заплаты на штанах как-нибудь так украсить, чтоб и не заплаты это вовсе были, но карманы, скажем, для пороху,
аль другой военной необходимости.
Утром на берлин-рыдване приглашённых с грохотом доставили ко дворцу. Пёстрый, как попугай, служитель
покосился на затянутых в лоскутные доспехи «рыцарей», но склонился в поклоне, а затем по гулким тёмным
коридорам провёл их в залу с уже накрытым столом. Велел ждать, покуда не явится сам Дуботолк. «К блюдам, -
покачал при этом пальцем, - касательства не иметь. К питейным запасам – тако же».
Когда «попугай» выпорхнул, гости стали оглядываться и принюхиваться. …Котлеты де воляй, торнбут
глассированный под раковым кулисом, «гусь в обуви», изюм-ягода и разные там пирожки с фиоритурой источали
запахи поистине божественные. Налитые всклень лафитники золотились пуншем, а игра на мандолине чёрного,
как головёшка, музыканта навевала что-то далёкое, родное, берёзовое.
Но вот час прошёл и второй канул в вечность, а Дуботолка всё не было.
- Хуже казни мучают, - утирал рот Дула.
- Всякий обед надо выстрадать,- глядел под ноги Псой.
- Придёт пора, угостим и мы гадюку эту семибатюшную копчёным льдом, - крепился Голиндуха.
- Соглашаться со всем, что предлагать будут, - напомнил сыновьям царь и замолчал надолго. Вздыхал.
Думал о чём-то.
Наконец, слуга распахнул дверь, и вкатились в столовую залу трое: первый – весь в золоте, второй – в бронзе,
третий – железом гремящий. Тот, что в золоте, сразу уселся в почётное кресло во главе стола и изрёк: «Я владетель
этого края, а они, - указал на своих спутников, - Мои две правые руки – Леон Рожедрянский и Алтын Кражелюбский.
Прошу садиться и соблюдать тишину».
Братья посмотрели на отца. Тот из лица стал красен, и садиться отказался.
- Вы от чего изнемогаете? – воззрился на него Дуботолк.
- Не для чего другого прочего иного явите милость вашу, - заикаясь,
захрипел царь, - Повторите старику ещё раз: к-какого такого роду-изотчеству будут м-мужи сии славные?
- Ах, вы об этом? – управитель вытер руки о скатерть и сделал глоток
пуншу, - Они честные люди. А то, что воры и мошенники, тому не верьте. Завистники и меня аспидом зовут.
Но я-то добрый.
Леон с Алтыном вскочили и дружно захлопали.
- Не обращайте на них внимания, - поморщился, выискивая что-то на столе, Дуботолк, - Это руки их так
перед войной чешутся. Ага, нашёл. Вот, испробуйте печень барана с перевала Дашнадаш, вовек не забудете.
И садитесь, садитесь. Я не люблю, когда надо мной кто-то возвышается.
Белендрясович кивнул сыновьям. Сели.
- А теперь поговорим о том, зачем я вас к себе и призвал. Но прежде хочу убедиться в вашей честности.
Или наоборот. Это не вы, - посмотрел на Голиндуху, - Третьего года в битве Басалыка 4-го c ордой Мизера
Слепого разбили головной полк последнего?
Наследник, помня наказ отца соглашаться со всем, смущаясь, пробормотал: «Я самый».
- А вы посекли лучников и копейщиков Слепого? – спросил Дуботолк Псоя.
- То не я, а он, - Псой указал на Дулу, - Мне было поручено выкосить
гвардионцев супостата.
- Верно. Мне так и докладывали, – управитель вылез из-за стола, подошёл к Истукану и опустил руку на
его плечо, - Ну, а вы, стало быть, тот герой, который опрокинул ставку Мизера и обратил его в бегство?
- Краше того: я захватил ещё и обозы. Правда, они потом пропали где-то, - честно солгал царь.
- Вот как! А почему я об этом не знаю? – поворотился Дуботолк к обмершим подданным.
Те наперебой стали оправдываться: они-де не стали беспокоить его светлость такой мелочью. «Ну, был обоз.
Ну, пропал где-то. Подумаешь. Государства целые во время войн исчезают. Бесследно. Тем более – пожимали
плечами – кроме прошлогоднего снега в телегах тех ничего и не было».
Белендрясович слушал высокосидящих прохвостов, и оторопь его брала: « По каким порядкам они живут?
Вот режу я им неправду, а те её подтверждают, да ещё и своей кривды добавляют! Охохошеньки! Но, кажется,
ему становится понятным, куда клонится разговор».
- Мы готовы послужить вам, - поднялся он с места и почтительно склонил голову перед Владетелем.
Сыновья последовали его примеру.
И тут случилась сцена, объяснять которую всяк может по-своему.
Дуботолк что-то пробормотал и поспешно вышел из залы. Леон и Алтын побледнели. Истукан с сыновьями
насторожились. Но Управитель скоро вернулся и протянул царю свиток.
- Жалую. Мой особый именной сертификат о восхищении. За вашу догадку, геройство и желание стать
моей обороной. Этих, - мотнул головой в сторону подчинённых, - Отправляю в опалу. А вы присягайте на
верность, и готовьтесь к походу. Притащите сюда Истукана, как овцу, на аркане. Надоел он мне.
- Надо бы бумагу составить с условиями, - косо посмотрел на него Дула.
- И подписать её, как положено, - добавил Псой.
- Да печатью скрепить, - широко улыбнулся Голиндуха.
- Бумагу я вам не дам, - испугался Дуботолк, - Никаких улик против меня быть не должно! Просите, что
хотите, но без всяких разных осложнений. И потом, вы что, не верите мне?
Белендрясович сказал, что верят, но без кондиций идти навстречу ярости Истукана они не согласны.
Страшно без договора. Им бы узнать перед, может быть, неминучей смертью, какая награда их ожидает?
Стали торговаться. Дуботолк стучал по столу жареной тушкой зяблика и кричал, что, пользуясь его безвыходным
положением, заезжие «варяги» хотят обобрать и разорить его.
- Но мы всего лишь просим – в случае победы, конечно, - уступить нам земли, которые вы некогда оттяпали
у Истукана и лежащие ныне в запустении, – с металлом в голосе настаивал царь.
- Как в запустении?– не сдавался Управитель, - Рожедрянский, это правда? Какую выгоду мы имеем от
бывших земель нашего врага?
Леон молчал. Краснел. Закатывал глаза, что-то считая в уме.
- Отвечать! – взвизгнул Дуботолк, - Вы же со своим дружком уверяли меня, что там мой народ устал от
счастья. Что там реки молочные текут. И караваны с добром день и ночь спешат оттуда!
Кражелюбский обморочно осел на пол.
- Так, значит, ничего нет? Ах вы, негодяи! Где ваш заединщик Чертополох? Где этот гадкий старикан?
Стража! Найти его, схватить и вместе с этими – в цепи. На дыбу, на плаху!
- А войско у вас хоть какое-то есть? – вкрадчиво поинтересовался Белендрясович, - С кем мы врага будем воевать?
Дуботолк подождал, пронаблюдав, как Леона с Алтыном выводят за дверь, и униженно стал заглядывать в
глаза царя, - Спасайте, братцы! Побили же вы вчетвером войско Мизера, так неужели жалкую кучку оборванцев
не осилите? Отдам я вам те земли. Володейте. Добрыми соседями мне будете.
- Нам бы условия, - снова напомнил Псой.
Управитель в сердцах смахнул со стола скатерть – со звоном посыпались бокалы и тарелки. Тряхнул
колокольчиком и приказал вошедшему лакею принести карту и перо с пергаментом. Злобно швырнул
доставленную карту на стол: « Показывайте, чего хотите. Я подпишу». Истукан начертил на карте границы
нового государства, после чего поставил в договоре свою закорючку.
- Ограбили вы меня, - всхлипнул Дуботолк и возвёл на бумаге знакомый уже царю частокол из титулов,
званий и прочих своих доблестей. Но печать не приложил и торопливо протянул свиток Истукану. Тот
радостно сунул его за кушак и стал откланиваться.
- А верное войско у меня всё же есть, – явно отвлекая внимание гостей, уже у самых дверей сообщил
Дуботолк, - Состоит оно, правда, из одних полководцев, стратегов и обозников. Но в трудную минуту
они подскажут вам, как c честью совершить ретираду с поля боя. Утром приглашаю вас на фриштык –
завтрак, по-вашему, а потом на совещание с моими военными вождями. Сопровождать вас будет Рожедрянский.
Я прикажу освободить его – боюсь, что он простудится в темнице и не доживёт до своей казни.
На этом аудиенция закончилась. Белендрясовича с сыновьями -теперь уже в золочёной карете - отвезли домой.
Приставили к воротам караул. Заверили, что почётный. И меняться будет каждые два часа.
- Это ещё зачем? – удивился Истукан, но, подумав, похлопал по спине топчущегося рядом с ним вельможу, -
Пусть стоят. Только без обуви. Мне, служивый, сон милее отца и матери, а они тут башмаками стучать
начнут. Негоже то.
С
