Едва в супермаркетах появлялись первые ёлочки, холлы общественных зданий опутывали гирлянды и мишура, Влад становился мрачным и не отвечал на обращённые к нему вопросы. Были причины ненавидеть Новый год.
Обычно в середине декабря, как только сотрудники принимались обсуждать предстоящий корпоратив, подарки, которые ждут, или собираются дарить, он брал отпуск.
Вопреки общему мнению Влад не улетал в экзотические страны или на горнолыжные курорты, где от бездумно веселящихся людей не скроешься. Он покупал плацкартный билет и ехал к малознакомому деду Лазарю. Тот числился лесником и коротал дни вдали от людского жилья.
Влад бывал в этих местах только в снежную пору. Не видел он ни цветущей земляники, ни усыпанных крупными терпкими ягодами голубичников, ни свободной ото льда глади Уржинского озера с красными и рыжими заплатками кленовых листьев. Сосновые лапы в мягких белых варежках, морозный прозрачный воздух, снежная ткань, тронутая цепочками звериных следов – та картина, которую путешественник ежегодно наблюдал, и которая его вполне устраивала.
Лазарь догадывался, зачем редкий гость приезжает к нему, поэтому новолетие не отмечал, проводил дни как обычно, ни чем не выдавая своего знания. Они ходили по лесу на широких лыжах. С ружьём и так. Занимались подлёдным ловом. Что-то чинили, кормили живность – дед держал козу Милку, четырёх кур с красавцем-петухом и пса Колчедана с котярой Василичем.
Долгими вечерами Лазарь потчевал гостя байками, как правило, весёлыми. Влад искренне хохотал, сам шутил, будто забывая о горе, которое гнало его в глушь, прочь от праздника, погубившего жену и новорожденную дочку.
Они прожили в браке семь лет. Любаша мечтала о ребёнке, мысль о беременности переросла в манию. Влад, в отличие от жены смирился. С её сердцем рожать было рискованно. Он пытался отговорить супругу, предлагал усыновить ребёнка, но Любаша так хотела подарить мужу собственного, родного, что не желала печься о себе.
К несчастью, срок она не доходила. Схватки начались в полночь, в тот самый миг, когда бьют куранты и тысячи радостных людей звенят бокалами с шампанским, желают друг другу счастья и верят в исполнения самых неисполнимых желаний.
Машина стояла во дворе, запорошённая, с заиндевевшими стёклами и примёрзшими «дворниками». Влад, так и не пригубивший в тот день спиртного, наспех отчистил окошко в лобовом стекле и вёл сам. Любаша постанывала на заднем сидении.
Долбились в запертые двери родильного отделения и жали кнопку бесполезного звонка минут пять. Наконец, рама окна на третьем этаже распахнулась. Послышалась музыка, смех и нетрезвые возгласы.
– Зачем пожаловали? – перегнулась через подоконник девушка в медицинской форме.
– Рожать! – крикнул Влад.
– И кто рожает? – в голосе медички слышалось недоверие.
– Она, – ответил Влад, зверея.
Девушка убралась, прикрыв окно, звуки музыки стали глуше. Влад с остервенением жал кнопку звонка, другой рукой поддерживая жену, которая, согнувшись, стонала.
– Не надо, Владик, сейчас придут…
Вскоре дверь отворилась. Та же девушка, что разговаривала с ними, завела Любашу в каморку с весами, ростомером, кушеткой и гинекологическим креслом. Завалившегося следом Влада она бесцеремонно выставила за порог и через три-четыре минуты вынесла ему Любашину одежду.
Живой он видел жену в последний раз. Спустя месяц, через третьи руки, ему рассказали, что Любу оставили в пустой палате, вколов приостанавливающее родовую деятельность лекарство. У неё не было сил позвать на помощь. Пытаясь найти кого-то, женщина добрела до коридора, но упала там и лежала, пока на неё по пути в туалет не наткнулась другая роженица. На поиски дежурных врачей ушли драгоценные минуты, и хотя медики «сделали всё, что могли», спасти мать и ребёнка не сумели.
Суды, попытки найти виновных прошли впустую. Эскулапы грамотно оформили медицинские документы: диагноз беременной, её расписка в том, что предупреждена о возможных осложнениях, удобные заключения комиссий.
Если бы не Новый год!
У Влада были причины ненавидеть этот праздник. Ему трудно было отделаться от чувства, что люди танцуют на поминках, пускают фейерверки в память о погибших – Любаше и Вареньке, так он назвал дочку.
Автобусы ждали московский поезд. Влад попрощался с проводницей, подмигнул в ответ на заинтересованную улыбку и побежал к знакомому «пазику», задрав плечо с лямкой тяжёлого рюкзака и чиркая по утоптанному снегу концами новых лыж, которые купил деду Лазарю в подарок. Собственные его лыжи целый год ждали в крайней сараюшке деревни, откуда до места десять километров лесом. По договорённости с хозяевами сарая Влад оставлял лыжи, чтобы не возить каждый раз, а без них до хутора Лазаря не пробраться, особенно в такую снежную зиму, как эта.
Широкая просека упиралась в овраг и за ним превращалась в едва заметную тропу. Влад сделал крюк по дну оврага и, преодолев небольшой подъём, зашёл к хутору со стороны хозблока.
Гладкость снега, занесённые двери, которые давно никто не открывал, вызвали тревожные предчувствия. Влад невольно прикинул, успеет ли он дотемна вернуться в деревню, если Лазаря нет в избушке.
Обогнул дом, от сердца отлегло – Колчедан радостно залаял, вылетел из будки и чуть не опрокинул гостя в нетронутый человеческими следами снег.
– Где хозяин-то? Ладно-ладно, погоди, потом повозимся.
В сенях Влада встретил ещё один знакомец, медленно скользнул полосатой шубкой по заиндевевшей штанине и прошествовал в избу.
– Здравствуй, Василич, – вслед ему сказал Влад, разделся и шагнул в тепло.
Из дальнего угла послышался хриплый кашель и голос Лазаря:
– Думал, не приедешь, телеграмму-то я тебе не отбил.
– Как же! Размечтался! Не приеду, видишь ли, – весело откликнулся Влад, – чего разлёгся?
– Да так, знаешь, ногу подвернул в трёх километрах отсюда. Пока шёл, застыл. Теперь хвораю, уж скоро месяц.
– А живность твоя где? Вижу, из дому не выходишь.
– Кума в деревню забрала. Дай бог ей здоровья. Сам сычом сижу тут, только Колчедану миску с кашей выношу на крыльцо.
– Давай-ка поправляйся, надо подарок испробовать.
– Поправлюсь, куда деваться.
Лазарь с трудом поднялся, шатаясь добрался до лавки, сел и закашлялся. Влад искоса наблюдал за зеленоватым, обросшим седой щетиной лицом деда и механично доставал из рюкзака гостинцы.
– О! Дело, – одобрил Лазарь продуктовый набор, – а то мне заварная лапша и каша из пакетика уже поперёк горла стоят, а путное что приготовить ни сил, ни желания.
– Нога как, не беспокоит?
Дед кивнул, снова закашлялся. Когда приступ закончился, оба они – старик и гость – встрепенулись, услышав звук мотора. Урчание его приближалось. Заливисто и весело залаял Колчедан.
– Варенька, – тепло взглянул на Влада хозяин, – вот ведь упрямица, говорил, не ездий, нет примчала.
Со двора, где умолк снегоход, раздался девичий голосок:
– Хороший, хороший, Колчедаша! Ладно-ладно, вот, смотри, что для тебя захватила, погрызи. Холодец тётушка варила, я косточек сберегла своему любимцу.
Через минуту скрипнула входная дверь, в избу вместе с морозным воздухом и свежестью заглянула запорошённая снегом и румяная девушка.
– Здрасте! – сказала она Владу, как ему показалось, смутившись, и подбежала к Лазарю, – целовать не буду, я холодная, ну как ты, дедуль? За пенсией не приехал, я привезла.
– Зачем? Разве просили тебя?
– Сам знаешь. – Варя скинула пуховичок, села на лавку, поставила рядом с собой почтальонскую сумку. – Неполученную я должна вернуть, потом раньше чем через месяц, не привезут.
Влад раскладывал привезённые вещи и продукты по местам, поглядывая на девушку, как она отсчитывает деньги, подсовывает Лазарю ведомость, где тот, откинувшись дальше от листа, ставит простенькую закорючку со словами: вот тебе мой крест. Потом на столе всё из той же сумки появились упаковка шприцов, коробочка с лекарствами и пакет спиртовых салфеток.
– Уколы умеете делать? – обернулась почтальонша к Владу.
Он замер, глядя прямо в её смеющиеся, зеленоватые с синими искорками глаза и молчал, чувствовал себя беспомощным ребёнком, который не выучил стихотворение и вдруг оказался на ярко освещённой сцене под взглядами сверстников, их родителей и воспитателей.
– Ладно, сама приеду, – сказала Варя, – дедуль, ложись-ка.
Она выверенными движениями достала салфетку, протёрла руки, принялась подпиливать металлической пластиной горлышко ампулы.
– Чего придумала? – возмутился Лазарь и зашёлся гулким кашлем.
– Потапыч сказал, если кашляешь, колоть, а то как бы до пневмонии не дошло.
– Нашла кого слушать! Потапыча! Не согласен я на уколы! – спорил старик.
– Никто тебя не спрашивает, – в голосе Вари слышались строгие нотки, – скрутим тебя и вколем. Не сомневайся. Или в больницу захотел?
Лазарь на удивление быстро смирился. Сдерживая очередной приступ кашля, он поплёлся к лежанке, на ходу расстёгивая брюки. Варя кивком головы велела Владу идти за ней.
– Посмотрите, как надо. Вдруг я не смогу проехать, надо обязательно три укола сделать. Потапыч сказал: хорошее лекарство, из гроба поднимет.
– Уж и в гроб уложили, – бурчал старик, отвернувшись к стене.
Влад наблюдал за действиями девушки и думал о ней, кто она? Почтальон? Медсестра? Внучка Лазаря? Дед, помниться, одинок. Симпатичная. Что она делает в этой глуши, почему в город не подалась?
– Уяснили? – голос Вари заставил очнуться.
Влад машинально кивнул.
Девушка быстро собралась, в дверях обернулась:
– До завтра!
– Не ездий, – сердито сказал старик, – он сделает, не хитра наука.
Влад набросил на плечи куртку, вышел вслед за девушкой. Во дворе ждал красный снегоход.
– Откуда такое чудо? – спросил Влад.
– Жених подарил, – ответила Варя, усаживаясь, – чтобы я по сугробам не тонула зимой.
Она не торопилась заводить мотор, смотрела, щурясь от белизны, на ветви елей, хлопала длиннющими ресницами.
– Скоро свадьба? – зачем-то спросил Влад.
Варя обернулась:
– А вы совсем меня не
|