Екатерина II. И, когда она отправилась на коронацию в Москву через подмосковное село Петровско-Разумовское, сорокалетний Лев Александрович, одетый в лучшие свои наряды, следовал на горячем, богато убранном коне, в её почетном эскорте - среди сорока других знатных московских дворян, отобранных для этой цели. К этому времени прошло уже два года, как умерла Мария, и он вполне смирился со своей участью.
Счастье во второй раз ему улыбнулось именно здесь: увидев среди сопровождающих Екатерину II двадцатишестилетнюю Ольгу Васильевну Чичерину, он понял, что совсем оправился. Это была дочь прославленного военного полковника Василия Ивановича Чичерина, именно того, который сообщил императрице Анне Иоанновне о заключении мира с Оттоманской Турцией и был принят в Москве с почетом. Ему же, в 1742 году, была оказана и другая честь – участвовать в коронации императрицы Елизаветы Петровны. Правда, вскоре после этого он умер – в возрасте всего сорока трех лет. И теперь понравившаяся ему барышня жила с матерью-вдовой.
Задумав жениться во второй раз, Лев Александрович вновь обратился в Военную коллегию с прошением об отставке. И, наконец, держал на руках указ, где, за собственноручной подписью императрицы Екатерины II было начертано, что «Л. А. Пушкину предоставлен «абшит». То есть – отставка от службы, и даже с повышением в чине. Теперь он – артиллерии подполковник!
Лев Александрович был богатым помещиком, владельцем более трех с половиной тысяч душ, села Болдино и деревни Тимашево, Кистенево в Нижегородской губернии и подмосковных деревень, Раково, Семеновского и сельца Синево. А его московская усадьба на Божедомке занимала несколько десятков верст, и на ней располагался не только большой дом, украшенный наследственными иконами, но также и хозяйственные строения, оранжереи, плодоносящий сад, пруды, в которых водилась разнообразная рыба. У вдовца также не было недостатка в каретниках, кучерах, садовниках, поварах. И штат домашней прислуги впечатлял.
Поэтому он мог спокойно предложить руку и сердце Ольге Васильевне. Невеста, в свою очередь, принесла в дом жениха богатое приданое. Среди них: «образ Спаса Нерукотворного в золотом окладе с алмазною короною; образ Донской Богоматери в серебреном окладе, вызолоченном, риза низовая жемчюгом с цветными каменьями, образ Лютиковской Богоматери в серебреном окладе, вызолоченном, обнизан жемчюгом; образ Смоленския Богоматери в серебреном окладе, убрус низоной жемчюгом; образ Никиты Мученика в окладе серебреном, вызолоченном, да приданого серебра, бриллиантовых вещей, жемчугу на три тысячи на пятьсот рублев, платья, белья, кружев и постелю на семь сот рублев, всего по цене на четыре тысячи на двести рублев».
Все это осело в доме на Божедомке, а то, что они посчитали менее ценным, отправили в имение Болдино, где чаще всего любил бывать Лев Александрович.
Они зажили в любви и согласии. Но только через два года у них родилась дочь Анна. За ней ровно через год появился сын Василий, следом, в мае 1767 года, родился Сергей, отец будущего знаменитого внука…
Ничто не омрачало безоблачного счастья семьи. Всех нарождающихся детей, как и старших сыновей от первой жены, Лев Александрович крестил в церкви Живоначальной Троицы, в Троицкой слободе, так как она находилась в их приходе. После смерти своего отца священником здесь стал Федор Авксентьевич Малиновский, с которым он дружил.
Лев Александрович любил и эту церковь, и место, на котором она стояла – Троицкую горку. Чистый пруд, который отражал купы деревьев, саму церковь и другие строения, был образован от слияния двух рек – Неглинной и Напрудной, протекавших рядом с Божедомкой. Воздух здесь был сладким, и он не мог им надышаться.
Особенно отставной подполковник радовался тому, что Ольга Васильевна ничего не имеет против того, что он продолжает дружить с бывшими шуринами. Но лучшим его другом оставался Владимир Сергеевич Грушецкий, муж сестры Марии – Анны Воейковой. Сенатор, умный человек, был частым гостем у них в доме. А по праздникам к ним съезжалась вся многочисленная родня с обеих сторон, в том числе, и родственники его первой жены. С особым удовольствием они принимали и людей духовного звания, то есть, «почетное духовенство, известное своим просвещением и святой жизнью». Лев Александрович и сам много времени и средств уделял строению храмов. В Болдино, например, он уже успел это сделать...
Ольге Васильевне нравилось, что её муж – щедрый человек. Никогда она не противилась и тому, что он часто сзывал бедных на сытный обед. С улыбкой не раз также наблюдала за тем, как муж оделял деньгами толпу нищих, которая тянулась по их обширному двору – с молитвой о долголетии здесь проживающих.
Не против она была, что постоянно в доме гостят и племянники бывшей жены мужа – Жеребцовы и Лачиновы – ведь дети от первого брака мужа с нетерпением всегда ожидали своих родственников по матери. Как она могла этому препятствовать! Да и ее собственные дети обожали этих воспитанных отроков.
Васятке и Сереженьке нравились совместные прогулки с ними по Москве, оставлявшие в их душах яркие впечатления – город им казался прекрасным, они взахлеб рассказывали о древнем Кремле, о колокольне Ивана Великого, об изумрудных берегах голубой Москвы-реки и о золотых маковках церквей, плывущих в её отражении…
Они тоже с мужем часто гуляли здесь и удивлялись не раз тому, что великолепные дворцы и пышные чертоги соседствуют с бедными избами, крытыми лубом, и соломой, редко – тесом. А великолепные парки и сады располагаются рядом с огородами и лугами, где пасутся домашние животные. И после дождя немощеные улицы и переулки здесь становятся непроходимыми, кареты вязнут в липкой грязи! Но это их родная сторона! И они её любили.
Они с мужем воспитывали уже шестерых детей, для которых старались все сделать. Но беда к Москве подкралась незаметно. В 1771 году началась эпидемия чумы и люди стали умирать тысячами. Город сразу опустел. Трупы умерших выбрасывались на улицу или тайно зарывались в садах, огородах или подвалах. Были видны только фурманщики, которые, в масках и вощёных плащах, поднимали мертвых и кидали их, по двадцать, на телегу, и везли не в церкви, как раньше, а за город. И там их сжигали…
Вслед за другими помещиками, оставлявшими город, Лев Александрович спешно увез жену и детей в деревню, оставив усадьбу на попечении дворовых людей. И в Болдино семья отсиживалась до тех пор, пока чума не отступила от Москвы.
Лев Александрович был примерным семьянином. Он любил всех своих отпрысков одинаково, и постоянно улучшал благосостояние семьи, прикупая ещё земли – заботился о будущем детей. 13 августа 1776 года у них появилась еще одна дочь – Елизавета. Но её отец умер, когда ей исполнилось только четырнадцать лет...
На надгробном камне было высечено: «Против сей надписи погребено тело артиллерии подполковника Льва Александровича Пушкина, который родился 1723 года февраля 17, тезоименитство его февраля 20, скончался 1790 года октября 25 дня, пополудни в 3 часу; жития его было 67 лет 8 мес. и 8 дней». - Эту запись сделал неизменный священник, его друг Малиновский.
Но самым ценным и знаменательным в скорбном событии стало то, что при его погребении обедню отслужил Московский преосвященный Платон (в миру – Петр Георгиевич Левшин). Мало того, иерарх пожелал похоронить Льва Александровича не на кладбище, а в самой церкви, при Донском монастыре. Митрополит Платон был выдающимся деятелем Русской православной церкви и его называли вторым Златоустом, русским Массильоном, сравнивая с французом, прославившимся своим красноречием.
За оплаканного любимой женой, всеми близкими, родными и детьми Льва Александровича Пушкина был внесен вклад в Донской монастырь 15 ноября 1790 года - на помин его души: «Дано вкладу по Болярине Льве Александровиче Пушкине образ Восстания из гроба, на нем риза серебряная со облаками по местам вызолочена, на Спасителе венец серебренной вызолочен, мерою в длину десять вершков, в ширину семи вершков, в киоте деревянном гладком вызолоченном». - Это был богатый вклад!
И опять, через четыре месяца после его смерти, то есть, 19 февраля 1791 года, в Донской монастырь вторично поступил не менее богатый вклад «по болярине Льве Александровиче Пушкине…»
Такие почести оказывались исключительно хорошим людям, любимым и уважаемым, а также почитаемым даже теми, кто знал их только по добрым делам. А тут даже люди, которым Лев Александрович давал вольную, не захотели стать свободными, а оставались у него крепостными, так он заботился о них.
Человек может быть во всем примерным, добрым, счастливым или несчастным, но, когда создаются особые условия, один раз в жизни он может стать жестоким. Как произошло с дедом поэта, в пылу ревности бросившим свою жену-изменницу в домашнюю темницу. Но вся последующая жизнь могла стать примером для его детей и внуков, проживи он дольше.
