Хоть и стоят лютые морозы, январь ведь! всем жарко. Столы ломятся от яств, вино и пунш льются привольно. Семнадцатилетняя невеста, Дунечка, чудо, как хороша: щёки нежно алеют румянцем, розовые губки улыбаются, длинные ресницы время от времени стыдливо прикрывают сияющие счастливым светом голубые искристые глаза. Открытые плечи отливают мраморной белизной, маня жениха припасть к ним в долгом поцелуе.
Но Александр сдерживается, лишь украдкой бросает на неё жаркие взгляды, которые та ловит с упоением.
Дуняша - младшая дочь соратника и любимца государя, Ивана Михайловича Головина, обер-сарваера - главного кораблестроителя. Он, хоть и знаменитого рода, но не кичится ни своим родством, ни своей близостью к Петру I.
Александр Петрович Пушкин о его взаимоотношениях с царем знает не понаслышке. Часто бывая в его доме в качестве жениха, слышал от него самого, как, начиная с Амстердама, со специально отобранными сорока сильными рослыми юношами, в числе которых был и он, государь, и сам постигал секреты судопроизводства.
Увидев Головина там, на верфи, старания и смекалку молодого кораблестроителя, царь отправил его в Венецию — для освоения морского дела и изучения итальянского языка. Вернувшись оттуда, поступил на военную службу.
«Начиная с юных лет, государь берет меня с собой в походы. После Прутского присвоил чин генерал-майора, - скромно отозвался об одном из самых значительных событий в своей жизни Иван Михайлович. - А когда попал в плен к шведам, в том же году обменял меня на пленных шведских офицеров и сразу назначил обер-сарваером".
Александр знал также, что после, служа на Балтике, тесть принял первый отряд из девяти скампавей – самых быстроходных судов русского галерного флота.
Что и говорить - жизнь его всегда была беспокойна. Да и сейчас - они с царем успели вернуться из Персидского похода прямо к свадьбе. И государь – здесь!
Александр Петрович не верил в свое счастье - Петр I отплясывал на их с Дуняшей свадьбе, отдаваясь этому всей душой. Впрочем, как и всему, чем занимался.
Жених гордо повел плечами - его отец, Петр Петрович Пушкин, был у царя стольником, а вот он, его сын, сидит за одним столом с царем! "Ах, как я благодарен Ивану Алексеевичу Головину, который ввел меня в круг этой семьи! Ведь не такие мы богатые и родовитые... и здесь, на свадьбе, только мои братья - Федор и Илья. - Слегка взгрустнулось. - Родители-то давным-давно покоятся в Варсонофьевском девичьем монастыре..."
Мать невесты - тоже из родовитой семьи Глебовых. Она оживленно беседует с императрицей и Мария Богдановна казалась настоящей красавицей по сравнению с низкорослой и некрасивой Екатериной. «Дуняша, когда повзрослеет, будет такой же, как мать...» - оглянулся на невесту.
Та тихо переговаривалась с соседкой по столу. Залюбовался ею: одетая в белое свадебное платье, обшитое венецианским гипюром, она сияет юной красотой. Русая головка увенчана сверкающей гирляндой флёрдоранжа, перевитого нежным атласом и белым кружевом. В маленьких розовых ушках, сквозь золотые локоны, переливаются бриллианты, подобно её большим голубым глазам. Усмехнулся: "Ей, время от времени, приходится приглушить их счастливый блеск длинными пушистыми ресницами..."
Александр улыбнулся и поднес к губам душистую ручку в белой длинной кружевной перчатке, а его невеста, легонько вздохнув, незаметно прикоснулась свободной рукой к его колену под столом.
Александр и сам смотрится не хуже. В модном кафтане серого цвета и белом камзоле он выглядит внушительно.
Жених Дуняше нравился. Хоть и не так высок ростом, как все Головины, у любимого стройная фигура, широкие плечи, крепкая шея, на которой сидит гордая голова. Взглядом исподтишка она ласкала твердо сомкнутые, красиво очерченные губы, небольшой нос с незаметной горбинкой, пышные усы и вьющиеся от природы пшеничные волосы. Только глаза у него какие-то тревожные. «Почто так? - удивилась. - Ведь давно меня добивался, и вот я – почти его жена!"
В лейб-гвардии Преображенского полка жених служит с 1718 года, куда поступил солдатом. Но этот, 1722 год, стал для него знаменательным не только потому, что женился на любимой барышне. Он ещё произведен в сержанты и каптенармусы*.
Нежно поглаживая её руку, Александр следил за государем, только что закончившим танец. Разгоряченный быстрыми движениями, Петр I расстегнул коричневый длинный кафтан, шитый золотом, и облегавший его узкую талию, из глубокого прорезного кармана сбоку достал светло-зеленый платок, в тон камзола, и обтер вспотевшее лицо. Большие глаза навыкате смотрели весело на Екатерину, которая как раз к нему подошла. "Рядом с ним она кажется слишком маленькой..." - но тут
Дуняша потянула его локоть к себе и, приблизив алые губки к уху, прошептала, указывая на царя:
-Посмотри, Александр Петрович, в нем не меньше двух аршинов с лишком росту!
-Я точно скажу тебе, мне твой отец сказывал - два аршина двенадцать вершков. – Настороженно бросил: – А ты почто выбрала меня, малорослого, если тебе такие высокие по нраву?
-Я тебе не говорила, что они мне по нраву! Я же за тебя иду замуж!.. Но, смотри ж, уговор остается! - погрозила пальчиком.
До помолвки она часто его поддразнивала:
- Я сомневаюсь в твоей любви... А ну начнешь меня бить, как другие своих жен… - Будто шутила, а сама бросала на него пытливые взгляды из-под длинных ресниц.
И влюбленный в неё без памяти Александр однажды написал ей из Петербурга в Москву, где она жила в Китай-городе, в усадьбе родителей, письмо с уверениями, что всегда будет хранить её честь, а в его любви она может даже не сомневаться.
Поймав её ручку, он быстро поцеловал, думая: «Хоть бы женка оказалась в мать - характер у той покладистый, добрый...» - не мог дождаться окончания торжеств.
В нетерпении, сразу же после свадьбы, Александр взял отпуск в Преображенском полку и, схватив Дунечку в охапку, увез в родовую вотчину — деревню Истлеево Шацкого уезда, где они пробыли некоторое время, а потом уехали в Москву, в его собственный дом на Божедомке.
По окончании медового месяца они с трудом расстались - Александру надо было вернуться на службу. Дуняша, провожая его, плакала навзрыд, поэтому, чтобы ей не так было одиноко, он позволил ей жить в Китай-городе, в родительском доме, пока сам будет находиться в Петербурге. Но, как только выпадала возможность, приезжал к ней в Москву.
Первое время они ладили, хоть Александр Петрович и был немного разочарован, что Дуняша оказалась «подпорченной» - не сохранила честь… Но, любя, простил, даже не спросил, "кто посмел"... Пошли дети, но вскоре дочка, Машенька, умерла... Через некоторое время жёнка снова родила. Уже сына.
Он все продолжал изучать её. Она добра к людям... Несмотря на молодость, взялась управлять железной рукой всеми его имениями - они у него разбросаны по уездам: в Московском, Зарайском, Коломенском, Рязанском и Дмитровском. Все эти земли, как и усадьба на Божедомке в Москве, ещё в 1718 году, достались ему по завещанию от бездетного родственника, среди которых и Болдино в Нижегородском уезде.
У села - своя история: в 1618 году царь Михаил Федорович пожаловал его деду Ивана Ивановича Пушкина за «московское осадное сиденье». Тогда, в русско-польской войне 1609—1618 годов, поляки пытались посадить на русский престол королевича Владислава... Но им так и не удалось взять Москву штурмом. А Федор Федорович Пушкин выполнял там важную стратегическую задачу - оборонял Тверскую башню.
При его жизни хозяйство процветало, он прикупил ещё земли, расширяя границы. Сын, да и внук, тоже старались добавить к имеющимся владениям новые деревни и села. Но оказались не такими рачительными хозяевами: после смерти Ивана Ивановича имущество, отошедшее к Александру Петровичу, оказалось обремененным долгами и ему пришлось заложить несколько деревень, чтобы платить за него в опеку.
Они с Дуняшей пытались быть экономными. Александр Петрович хотел, чтобы двое деток, Лев и Марья, которые у них родились, после его смерти ни в чем не нуждались. Вторую девочку они назвали опять Машенькой, в честь первой - умершей.
А он стал бояться – в первый же год после свадьбы, находясь на службе, схватил гнилую горячку и недужил целых полгода. Доходило даже до беспамятства! Долго его лечил лекарь в Преображенском полку, но до конца не сумел избавить от болезни - время от времени она обострялась, и тогда Александр уезжал к жене и детям. Семья прибавлялась - у них родился второй мальчик. Демьян. Но тоже вскоре умер.
Получив в полку очередной отпуск, Александр Петрович приехал из Петербурга. Он не понимал, что на него так действовало – хворь или тревога за детей и жену, но все чаще и чаще стремился в Москву. А оттуда вместе они уезжали в родовую вотчину...
Александр изменился: из жизнерадостного крепкого здоровяка превратился в болезненного, раздраженного человека. Не раз замечал в себе необузданные вспышки гнева.
Когда он первый раз собственноручно бил плетьми на конюшне дворового Ваську, Дуняша, испугавшись последствий, закричала из окна:
- Убьешь ты до смерти его и сошлют тебя на каторгу также, как нашего Василия Головина.
Вернулся в дом, прекратив экзекуцию, а она осторожно упрекнула:
- Ты стал вспыльчивым и неуравновешенным... Грубишь, бьешь дворовых. Они тобой недовольны… - Помолчав: - Боюсь, что и до меня доберешься… - Умоляюще подняла на него большие глаза и напомнила: - Смотри-и-и же... ты обещал меня не бить…
- Я обращаюсь со слугами и крестьянами, как и другие, – отрезал. - Все так делают… А тебя, как и обещал, ни разу не трогал... кх-м-м... хоть иногда и выпрашиваешь...
До своей болезни он ссор с нею не затевал. Потому, что женка во всем была послушна, не противоречила ему ни в чем... Но что-то она в последнее время стала самовольничать - наняла в его отсутствие в дом слугу, «бескрепостного» человека, а его не предупредила.
Узнав об этом в следующий приезд, на нее закричал:
- На что ты нанимаешь бездельников, пьяниц и плутов - непотребных, поносных? Зачем ты их жалуешь? Уж не такие годы, чтобы много держать людей – у нас накапливаются долги… - Дуня попыталась, было, ответить, но он пресек её движением руки: - И для чего ты не отписала ко мне в Питербурх, а сама приняла холопа, да вдвое ему хлеба и понедельное жалованье отпустила?.. А крепости на него никакой не имеется... не лучше ли его отпустить?
– Я приняла его не ради него! – наконец вставила Дуня. - Ведаю и сама, что он непотребен, а приняла ради того, чтобы девок моих научил золотом шить – он это умеет! - Тоже рассердилась, а потом начала всхлипывать. - Если ты его отпустишь, я тебя не прощу-у-у.
– Не видал от него услуги, значит, не надлежит его чрезмеру жаловать. – Пробурчал Александр, но махнул рукой - не мог терпеть бабьего нытья. - Да делай, как хочешь!..
Теперь, после кратких побывок, он уезжал в Преображенский полк всё с большей неохотой. Угнетало, что он служит в Петербурге, а жена остается в Москве. И сам не заметил, как в голову полезли сомнения - начал подозревать её в изменах. Но решил ещё понаблюдать.
Когда в следующий раз предстал перед ней, похудевший и пожелтевший, Дуня вскричала:
- Как ты похудел!.. Видать,
