САША - ИМЯ ТВОЁ

Обожаю Александра Бестужева (Марлинского), декабриста, одного из самых популярных писателей своего времени. Он любил Ольгу Нестерцову, А может, в прошлой жизни, это я была? Так почему же его не спасла и не уберегла от роковой гибели? Да потому, что в результате несчастного случая, сама легла в могилу раньше его. Попробуем представить.
Александр Дюма в своих дневниковых записях живописно рассказывал о путешествии по Кавказу. Он упомянул недалеко от Дербента, возвышающийся над морем, "надгробный камень самой простой формы". На нем выбита надпись, которую французскому писателю любезно перевели сопровождающие его: "Здесь покоится прах девицы Ольги Нестерцовой, родившейся в 1814 году, умершей в 1833 г". Не удивляйтесь, это я, та самая Оля! На обратной стороне надгробия дотошный француз различил вырезанную на камне полуоблетевшую розу, в которую ударяет молния, а под ней слово: "Судьба". Одно-единственное.
Мой Саша Бестужев публиковался под псевдонимом "Марлинский", образованным от названия дворца Марли в Петергофе, где был расквартирован лейб-гвардии драгунский полк. В нём Саша некогда служил юнкером. Бунтарь, повеса, дуэлянт, бесстрашный солдат (солдат в прямом смысле слова - в рядовые разжаловали), интеллектуал, к мнению которого прислушивался Пушкин и которого Белинский назвал "зачинателем русской повести", - он был человеком поистине легендарным. Легенды сопровождали его всю короткую жизнь. И одна была романтичнее другой. Ещё до знакомства с Александром, я их слышала от дам, что приходили в мастерскую маменьки заказывать себе платья модного фасона. Томно закатывая глаза, они упоительно рассказывали в салоне, как Александр Марлинский сегодня ночью с дозором объезжал посты и наткнулся на шайку горцев, как смело он их "порубал" шашкой. При этом, солдаты, бывшие с ним, убиты. А Александр вернулся в полк цел и невредим... Но госпожа Смерть ходила за ним по пятам.
Это случилось вечером 7 июня 1837 года. А ещё утром того же дня, при подходе к берегу фрегата "Анна", с которого должен был высадится десант, Саша написал, уединившись в каюте, своё духовное завещание. Он предчувствовал (у творческих людей есть тонкое предчувствие), что конец его близок. Ведь не зря за три месяца до гибели он написал брату: "Я чувствую, что моя смерть... будет насильственной и необычайной, что она уже недалеко". О нашем романе Саша брату также сообщил коротко.
Я, Ольга, была дочерью унтер-офицера Куринского полка Василия Нестерцова, погибшего в коротком бою с горцами на Кавказе. Незадолго до знакомства с Сашей Марлинским, мы с маменькой отметили печальную годовщину отца. Я прекрасно шила и была мастерицей по части мужских сорочек. А Саша любил хорошее бельё. К тому же, средства позволяли ему потакать этой слабости. Никто на Кавказе не знал, кроме меня, что "Марлинский" - государственный преступник, - а таковыми считались все участники декабрьского восстания. И он был одним из самых высокооплачиваемых литераторов России.
Сшила сорочку. Увезли к заказчику. Но Бестужев потребовал еще и еще, да вдобавок с примеркой на дому. Сорочки висели в его шкафу, ни разу не надеванные, а он всё заказывал и заказывал. Это потом я поняла, что Саша таким способом пытался нам оказывать финансовую помощь, так как с маменькой после гибели отца, мы жили очень стеснённо. Мы с Александром стали встречаться всё чаще и чаще у него дома. Ах, как он читал мне свои рассказы! Какая у него была декламация! Особенно великолепно  получался "Аммалат-бек"! Я любила его чтения при свете лампы, когда по комнате от всполохов фитиля бегали гигантские тени. Было что-то мистическое в этих бликах и очень загадочно-страшное. Но рядом находился мой любимый человек, который, я верила, меня защитит, что бы ни произошло!
Разумеется, мои приезды к Александру заметили и стали шептать, об этом сказали маменьке. Матрена Лазаревна была очень обеспокоена нашими отношениями, так как видела даже она, простая женщина, что под солдатской шинелью скрывается барин. И барин явно из породы, кого было принято называть волокитами.
Впрочем, Марлинский даже не отрицал этого. "Более пылкий, чем постоянный, и, может быть, более сладострастный, чем нежный, я губил годы в волокитстве, почти всегда счастливом, но редко дававшем мне счастье, - писал он брату. И тут же задавался вопросом: - Любила ли хоть одна из них (женщины) мой ум более моей особы, мою слабость более своего наслаждения?"
А я любила! Об этом признавалась Саше! Я не была знатной дамой, с коими Александр встречался до меня, и которые кокетничали с ним на балах и в будуарах, играя в любовь. И не зря Саша написал обо мне после моей смерти, что ему навсегда запомнилась минута, когда он увидал нечаянно моё "прелестное личико, озаренное лучом души". Далее он продолжает: "И эти раны растравляются, точат кровь, и опять горят, и мучительно ноют, когда срываешь с них повязку забвения... Возьмись только за перо, вздумай только описать... - и все воспоминания подымутся толпой, званные и незваные, желанные и неожиданные, и станут перед тобой как духи, вызванные неопытным чародеем, который уже не в силах с ними совладать".
После моей трагической кончины в своей последней повести "Мулла-Нур" Саша вспоминает обо мне. Он не говорит в открытую, что это я. Но, несомненно, именно в  период  написания повести, он вспомнил свои чувства ко мне! Воспоминания были не из лёгких. Он подсознательным, каким-то шестым чувством точно определил, что это я звала его к себе! И он понял, что жизнь на небе вместе со мной будет гораздо счастливей, чем на грешной земле.На этот счёт Саша высказался в пророческом, провидческом рассказе "Он был убит", где по сути дела, описал собственную гибель. В своем рассказе герой предупреждает возлюбленную (которой дано имя  цветка - Лилия): "Ты не должна, ты не можешь любить меня, природа разделяет нас гораздо более, чем судьба". Но Лилия, как и я, не послушалась, полюбила! Полюбила, несмотря на страстные заклинания: "О, не понимай моих взоров, Лилия, не угадывай моих желаний, и да сохранит тебя небо от роковой ко мне взаимности!"
Не сохранило...
Я была у Саши в гостях. Мы веселились и громко хохотали. Затем стали баловать. Я резвилась на кровати: то вскакивала, то прилегала на подушки, и случайно кинулась на них правым плечом, обратясь лицом к стене. В этот миг пистолет, лежавший между двух подушек и, вероятно, скатившийся дулом вдоль кровати, от резкого моего движения, зацепился собачкой за косму ковра, дал выстрел. Меня обожгло. Пуля прошла через плечо и вошла в грудь.
Саша бросился на помощь, споткнулся, уронил лампу, которая погасла, разбил стекло и, весь в крови, выбежал за помощью. Прибыли два штабных лекаря, священник. Я всем им твердила одно, что мой любимый не виноват, и что сие произошло по моей неосторожности.  Два дня я мучилась в страшной боли. А потом, исповедавшись, отошла к Отцу своему Небесному.
На Сашу завели уголовное дело, но после допроса свидетелей - священника и лекарей - дело закрыли. Я не в обиде на него, что он поставил мне камень-памятник, выбил символ нашей любви - розу, в которую ударяет молния, со словом "Судьба". Истинное горе бессловесно...