подойду к ней, и я подошел… Знакомство наше состоялось очень легко, как нечто само собой разумеющееся. Меня не покидало чувство, что я знаю Ольгу уже давно... Мы быстро нашли общие темы для разговора и еще долго гуляли по залитым осенним солнцем улочкам. Ольга делала букеты из желтых листьев, а я смотрел на ее ловкие пальцы и любовался легкостью движений. Осенний воздух был как никогда прозрачен, ветер освежал встречным потоком и заставлял плясать и кружить опавшую листву. Природа пребывала в состоянии веселья и безмятежности, как будто смакуя последние погожие деньки, за которыми последует череда холодных дождей и слякоти, а утренние морозы возвестят о приближающейся зиме.
В день знакомства я почти ничего не узнал об Ольге, да я и не хотел ничего узнавать. Мне нравилась наша идеальная картинка: два человека и ничего кроме. Наверное, так и должно быть – свободно и легко, когда все струится мягким светом и теплом, когда вполне достаточно жеста, взгляда и совсем не требуется слов. Да и что бы в конце концов изменилось, узнай я ее биографию – этот стандартный ролевой набор, который в наше время так легко предсказать и пересказать почти автоматически, не прибегая к специальным приемам и уловкам. Скучно. Пустое. Мне достаточно было имени... Ольга... Генрих...
Ему я написал только о книге и двух или, кажется, трех фильмах, которые посмотрел. В Париже ему однозначно нравилось. Это было другое небо, другие книги, другие фильмы и стройная девушка с длинными каштановыми волосами, которую он то ли нежно, то ли иронично называл Каштанкой. Питался он исключительно литературой: писал и писал в перерывах между свежим воздухом, фильмами, сексом и маленькими парижскими кафе, в которых он так любил бывать с Каштанкой. Даже в письмах чувствовалось не покидающее его вдохновение, эмоции явно били через край, текст струился мощным контролируемым потоком, демонстрируя выплеск накопившейся творческой энергии. Генрих хорош, это определенно. Сейчас он на подъеме... вот он пишет, что почти не спит, потому что уже не различает грань между сном и явью, потому что его буквально захлестывает желание работать, работать до одури.
И мне уже не терпится увидеть плоды его труда. Жаль, что Каштанка увидит их раньше, очень жаль. Он наверняка уже многое прочитал ей в перерывах между тем, когда их тела, медленно застыв от томной усталости, растянулись, все еще сплетенные в один клубок, и началом нового всплеска притяжения. Она слушала его, ловя слова, еле разбирая их, главным образом интуитивно ощущая, переживая его голос... Интересно, в такие минуты Генрих хоть иногда вспоминал об мне?
Когда я проснулся, Ольга лежала рядом и, свернувшись клубочком, словно кошечка, плохо укутавшись в простыню, мирно спала, рыжие волосы торчали в разные стороны, придавая лицу несколько ребячливый вид. Я не хотел, чтобы она просыпалась… чтобы не нарушалась эта воцарившаяся гармония тел и сознаний… еще чуть-чуть… мягкие лучи утреннего солнца проникали в комнату.
Мы много времени проводили вместе: гуляли, целовались в городском парке, собирая букеты из желтых листьев – клен, береза, все вперемешку, как и наши разговоры то об одном, то о другом, то о третьем. Казалось, время остановилось и принадлежит нам двоим.
На выходные Ольга уезжала и я оставался один. Это было время грусти и ожиданий. Чтобы отвлечься, я писал письма Герману, но последнее время все реже и реже… Я все думал об Ольге и не мог думать ни о чем другом, даже когда ее не было рядом. И кажется, само ее имя стало эмоцией, пробуждающей во мне радость скорой встречи.
Сегодня пришло очередное письмо от Генриха, в котором мой добрый друг со свойственным ему талантом рассказчика возвещал о скорой свадьбе с Каштанкой, которой накануне сделал предложение. Она должна была дать ответ в эти выходные, поэтому Генрих с нетерпением и страхом ждал ее приезда. Ее образ, похоже заполнил все его творчество, что было видно из написанного в письме, где ее имя (не настоящее имя, а прозвище – Каштанка) упоминалось в каждом предложении (ну, или почти в каждом). Интересно было бы взглянуть на его музу. Генрих обещал нас познакомить до свадьбы. Он писал, что выберется как-нибудь с ней, когда будет свободное время....
С Ольгой мы должны были встретиться как обычно у входа в библиотеку, но она не пришла. Я прождал около трех часов, основательно вымокнув под осенним моросящим дождем. Возможно, она еще не приехала, задержалась и не успела вовремя вернуться, может быть, может... она просто...
Когда Ольга не приходила на свидание, я почти не удивлялся и вовсе не расстраивался. Значит, так должно быть, значит, сегодня у нее есть дела поважнее. Наши отношения были весьма необычными, вернее обычными их никак нельзя было назвать. Если бы мы вдруг расстались, вот так внезапно, с бухты-барахты, без объяснений, я бы не удивился, воспринял бы это как должное. Наше расставание не могло быть обычным, равно как и встреча.
Я знал, что не буду ходить по городским улицам в поисках Ольги и не буду задаваться мучительным вопросом, где же она провела сегодняшний вечер… и с кем. Я просто пойду домой и лягу спать. И я вовсе не удивлюсь, если в полночный час меня разбудит тепло ее тела, и я не увижу, как она, стараясь не разбудить меня, тихо откроет входную дверь, быстро разденется и юркнет под одеяло так мягко и гибко, как это умеет делать, кажется, только она одна…
Я притворюсь спящим в соответствии с нашим ритуалом и буду прислушиваться к ее дыханию, стараясь понять, что же она приготовила мне на этот раз.
Но эту ночь я провел один, ворочаясь с боку на бок, то и дело просыпаясь от тиканья настенных часов… Утро было грустным и хмурым, не давая надежды на веселье. Ну, так и есть, день прошел без всяких претензий на оригинальность. Как и все скучное, он длился медленно и все никак не хотел кончаться. Кажется, я так толком и не проснулся, бродя весь день в полусонном состоянии.
Вечером, когда уже надежда окончательно покинула меня, в почтовом ящике я обнаружил письмо от Генриха и очень обрадовался весточке от него.
В письме он написал, что приезжает, и просил его встретить. Он намекал, что приедет не один, а с возлюбленной, которую непременно хочет познакомить со своим с лучшим другом. Признаться, я был очень рад тому обстоятельству, что Генрих приедет не один, ведь тогда я спокойно, без опаски смогу познакомить его с Ольгой и мы все вместе предпримем что-нибудь выдающееся, к примеру сходим куда-нибудь.
В назначенный час я был на перроне и ждал прибытия поезда, загодя купив букет цветов для его спутницы. Поезд прибыл без опоздания, точно по расписанию. Накрапывающий дождик отсчитывал мгновения до нашей встречи…
Вот я вижу, как они выходят из вагона и Генрих заботливо подает ей руку… Я двинулся к ним навстречу и чем ближе подходил, тем сильнее во мне росло чувство необъяснимой тревоги и радости. В спутнице Генриха улавливались какие-то знакомые черты, все тот же мальчишеский профиль и глаза, умеющие смотреть в самую душу. Каштанка… Ольга…
Генрих радовался встрече, что-то говорил, активно жестикулируя и улыбаясь, а я смотрел на Ольгу и не мог оторвать от нее глаз. Я машинально протянул букет, она машинально его приняла… Мы заговорщически переглянулись и улыбнулись друг другу, приподняв уголки рта, понимая только нам одним известную иронию…
