имперский гимн на экране головизора, занимающего почти всю противоположную от входа стену. Быть может, потому что бар находился недалеко от космопорта и сюда заглядывали не только люди. Но мне хочется верить, каюсь, тщеславен, что это было негласным договором между мной и Скалой Питом, здешним барменом. Любой, кто пытался принести с собой имперское политическое или милитаристское дерьмо и порционно выдавать его посетителям в качестве обязательного блюда, в одну секунду оказывался на улице. Эту нехитрую операцию Скала Пит проделывал флегматично, с неизменным выражением абсолютного внутреннего и внешнего спокойствия на крупном, простоватом лице. Кроме того, мне, на удивление удачно, удалось договориться с местным хозяином, таким же бывшим воякой, как и я, что, получая пенсию, буду сразу переводить ему оговорённую сумму. Это позволит мне по вечерам сидеть в его баре и, получив скидку, проглотить пару сэндвичей, залакировав их двумя–тремя стаканчиками живительного нектара, как однажды назвал продаваемое пойло хозяин этого кабака. Если бы я не был столь стеснён в средствах, я бы обязательно, не стесняясь рецептурных подробностей, рассказал ему, на чём и где он его настаивает, чем набирает и в чём хранит перед тем, как продать.
Топить жалкие остатки своей недоразвитой человечности я предпочитал наедине с самим собой. Душевный онанизм в составе коллектива казался мне чем-то противоестественным.
Нравилось ли мне пить? Да не особо. Ни вкус, ни состояние на следующее за приёмом утро, ни физического, ни эстетического удовлетворения не приносили. Кураж?! Иногда. Даже, скорее, редко. Энергично выпивать мне позволяло чудом сохранившееся здоровье. Наконец, я пока не знал другого способа убить свалившееся на меня свободное время, иногда таким образом пытался хоть немного поднять настроение. Мои крайне скудные запросы, развившаяся за двадцать лет службы профессиональная ограниченность и, конечно, невероятный талант «заводить» друзей накладывали своеобразный отпечаток на ежедневный распорядок. Нужно было каким-либо способом компенсировать образовавшуюся пустоту. Во всех смыслах этого слова. Надо признать: я не преуспел, пытаясь сначала утопить или, на худой конец, растворить в спиртном мысли и воспоминания о былом, настоящем и будущем. Когда даже алкогольные инъекции перестали помогать, я, протрезвев, для разнообразия решил влезть в какую-нибудь авантюру, благо мои опыт и спецподготовка были хоть и не дефицитным, но вполне ликвидным товаром. Стыдно признаться, но более чем за двадцать лет военной службы я так и не смог избавиться от одного из самых неприемлемых для армии недостатков – способность самостоятельно мыслить. Исходя из только что изложенной мысли и по здравому размышлению, посетившему однажды протрезвевшие остатки моих мозгов, оставалось просто дождаться подходящего случая. Иногда его, случай, бывает очень трудно узнать в лицо.
В пользу вышеизложенной парадигмы указывало и то, что законы воинского братства, как и всё в этом мире, размываются временем и пространством, но никогда не нарушают правила:
- Ветеран ветерану - поневоле брат.
По закону жанра я вынужден был бездарно потратить какое-то время на близкое «знакомство» с местной элитой. Однако довольно скоро даже самый упёртый завсегдатай, заглянувший на огонёк, рассчитывающий встретить в моём лице доброго самаритянина, жертвующего лишний стаканчик ближнему от чистого сердца и за хорошие глаза, очень близко знакомился с моей фирменной улыбкой и гостеприимным нравом. Я старался быть особенно аккуратным в отношении казённой мебели и посуды, но при этом максимально кратким и убедительным в отношении навязывающихся ко мне в приятели визави. С помощью языка жестов подробно и доходчиво объясняя разочарованным друзьям, что садиться за мой столик без приглашения может быть очень неполезно для здоровья. Любые разговоры по душам с такими же, как я старыми вояками, были мне по-прежнему невыносимы.
Пару раз своим острым, как лезвие, языком меня выручала «Карга». Настроение было в тот вечер не боевое. Очередной любитель халявы, явно новенький, расценил моё одиночество как хороший повод для тёплой дружеской беседы. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что особой опасности он для меня не представляет. Дешёвка. Думаю, парням-завсегдатаям стало скучно и его просто подставили.
- Здорово, корешь, - развязно и чуть подгнусавливая, манерно заявил он, присаживаясь. - Слышал ты крутой! Я тоже специалист, ну ты врубаешься, да?! У меня пара дел есть интересных, но сначала надо типа, поближе познакомиться. Чо по чём прикинуть. Такая ботва!
Я был уверен, что искин моего смарт-кома уже производит фиксацию аудио и видео потоков. Да и местная система безопасности здесь всегда работала без сбоев. Поэтому я медленно поднял на него глаза, но сказать ничего не успел. Меня опередила «Карга». Она долго, громко и со вкусом сморкалась. Если бы то же самое делал человек, я бы рискнул предположить, что в носовом платке среди прочего должны были плавать лёгкие! Наконец закончив, она, включив всё своё обаяние, для начала закряхтела, словно безуспешно пыталась встать и одновременно прочистить горло. Последовавший за этим звук смачного плевка, прозвучал как выстрел. Гость, явно струхнувший, рухнул под стол.
- Никак потерял чего, сокол ясный?! - заботливо прошамкала она. – Вылезай, миилай!
Дождавшись, когда он появится из-под стола, предварила свою следующую тираду громким звуком по-собачьи часто и интенсивно втягиваемого воздуха, будто существо, находящееся рядом, принюхивалось, засасывая всё окружающее пространство через огромный шнобель, внутри густо обсаженный мясистыми полипами, пытаясь точно определить направление, источник и принадлежность запаха. Сделав короткую, но многозначительную паузу, она с ворчливым торжеством завыла:
- Я чую! Чуууюю!
- Это не я!!! - безуспешно пытался блеять агнец, отданный «Карге» для жертвенного ритуала кабацкими завсегдатаями, наблюдавшими за всем происходящим с открытым ртом,
- А я чую!!! Чуууюю!!! - продолжала нагонять жути на деморализованную жертву Наина Киевна. – Чую душок твоего … недопонимания!!! - последнюю часть фразы она прошамкала скороговоркой, без всякого намёка на пафос.
- Во жути нагнала! Дра-ма-тург! Он же до конца жизни, энурез лечить будет, - еле сдерживал хохот я.
Она же, добавив в голос кряхтящей, сердечной певучести, продолжила:
- Уж как мы тебя, голУба, ждали! Надеяться перестали, а ты вот козлёночком прискакал! Значица так! Для начала! У Карлуши, вчерась почечуй вылез, размером с пивную кружку и гнойная сыпь в неприличном месте уже пару недель! Не взглянешь?
- Да я не… того-этого…
- Извини! Ты ж сам хотел!
- Чего?!
- Поближе познакомиться! Я записала, если что! Откуда начнёшь, касатик?! Слышала, у таких как ты, слюна лечебная! Весь процесс зафиксирую! Хлопоты по регистрации торговой марки и продажу франшизы по всей империи беру на себя! - заговорщически сообщила она. – Начинай! Не томи, не томи нас, сладкий!
***
Походы в «Шлем и Штурвал» определённо пошли мне на пользу. Как-то Иван рассказал, что много веков назад вагонетки с рудой и углём таскали в шахтах не только люди, но и кони. Если животное, работавшее в темноте шахт, выводили на свет, оно слепло. Мне кажется, с теми, кто прошёл через тёмные штреки войны, иногда происходит то же самое. Выйдя из темноты на яркий свет мирного сосуществования, солдаты, перерождённые войной, отчаянно нуждаются в тёмных очках, защищающих их глаза и души жадные до справедливости, от ожогов непонятной и оттого кажущейся враждебной, гражданской жизни. Быть может, виновата скорость, с которой мы, покидая театр военных действий, переходим в его наполненное роскошью, сытым богатством и лицемерием позолоченное фойе. Думаю, чтобы избавиться от иллюзий, понять, что мир не крутится вокруг нас и проклятой войны, этой гнилой, воняющей спутницы вцепившейся в нас мёртвой хваткой, нужно сначала сжечь эту злобную, опостылевшую суку, а затем, отряхнув с сапог её прах, как следует посидеть в тихом, полутёмном кабаке театрального закулисья.
Все сказано. Что еще можно добавить?)