НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
ПОРТРЕТ ПО ФОТОГРАФИИ
Рассказ
Начинающего художника
понимают лишь несколько человек.
Знаменитого - ещё меньше.
Пабло Пикассо.
Можно было сразу снять студию, как только я поступила в Суриковский институт, мать денег для меня не жалела, однако я почему-то сочла, что в общежитии мне будет гораздо интереснее.
Естественно, хватило меня только на год. Было ещё хуже, чем в школе: картины мои иначе как мазнёй не называли, всячески издевались над моей внешностью, манерой одеваться. Контакта с соседками по комнате я так и не нашла.
Отец вообще был против того, чтобы я поступила в МГАХИ (Московский государственный академический художественный институт), он настойчиво уговаривал меня направить свои стопы в Санкт-Петербургский институт им. И. Е Репина, где он когда-то учился, и всегда вспоминал о том времени с ностальгией. Возил даже меня туда на экскурсию. Была и другая, куда более важная причина: как он и ожидал, приёмная комиссия с ходу забраковала, как меня, так и все мои работы. В выражениях не стеснялись, самым популярным было, как вы, естественно, догадались: «На детях гениев природа отдыхает».
Но мой папочка, Олег Анатольевич Софьин, был уже к тому времени известным художником, заседал, состоял, где только возможно, его картины были представлены в лучших музеях не только России, но и мира, один список его персональных выставок занимал собой несколько страниц текста. И я прошла в вожделенный «храм художеств» как нож сквозь масло. Не из упрямства, нет, скорее, от неуверенности в себе, именно так я привыкла всего, чего мне хотелось в жизни, добиваться.
Ещё я была увлечена фотографией и в погоне за хорошей техникой, которой, как известно, много не бывает, подрабатывала на свадьбах, корпоративных вечеринках, где только могла. Здесь мой талант и авторитет ни у кого сомнений не вызывали.
Всё изменилось, когда меня заметил один наш педагог, Виктор Иванович Савичев, он сам предложил мне заниматься у него дополнительно, на платной основе. Среди нашего брата-студента такое - обычная практика: если завелись хоть какие-то деньги в кармане, совать свой нос во все дыры, лишь бы подтянуться в мастерстве.
- Хватит пахать, обед, - Лариска была непреклонна. Как она любила говорить в таких случаях: - Мазня мазнёй, а пустое брюхо к работе глухо.
Она отодвинула засов на входной двери, и сразу потянулся народ. Мы совмещали привычное с полезным, включили смартфоны, отвечали на вопросы друзей и знакомых, заедая пустопорожнюю болтовню разнообразной, но исключительно полезной вкуснятиной. К слову, готовить я никогда не умела, да и не любила, и даже больше того – ненавидела. У меня и кухни-то для таких целей предусмотрено не было. Что-нибудь Ларка из дома прихватывала, ну а ещё каждое утро нам присылали по электронной почте своё меню несколько соседних ресторанов. Пища была малокалорийная, здоровая, всяческого рода фаст-фуд мы категорически отвергали.
Лариска-Барбариска… своеобразная девочка, я даже не могу вспомнить, как и когда она ко мне прилепилась. Сначала просто зарабатывала на перепродаже моих картин, затем стала устраивать выставки, подыскивать покупателей. Закупала краски, холсты с подрамниками, не расставалась с тряпкой и пылесосом. Трое детей, муж – гражданский лётчик, мать в расцвете сил, и даже бабушка. Но денег всё равно не хватало. Что до меня, то я вообще не знаю, как бы я без неё обходилась. Вот и сейчас она сидела за компьютером на пульте, кого-то впускала, кого-то выпускала, что-то продавала, предварительно уточнив у меня стоимость.
Да, я не завершила рассказ о Савичеве, именно он докопался до истинной моей сущности: если в пейзажах, натюрмортах, церквушках, на которых специализировался мой отец, я так до глубокой старости ничего и не достигла бы, то в портрете, и в некоторых направлениях «свободной живописи» (минимализм, поп-арт, нео-поп, «предметная абстракция», гипперреализм) я начала стремительно набирать высоту. Конечно, я держала пока свои новые успехи в тайне, не конфликтовала ни с кем в институте, терпеливо выдержала зубодробильную скукотищу последнего курса, и только получив диплом, развернулась в полную силу, предоставив ненавистникам моей живописи обильную пищу. Враги мои объединились на самых разных уровнях и принялись травить меня как могли…
Как раз к тому времени умер мой отец, защитить меня было больше некому. Даже в моей семье начались проблемы: наше материальное положение, в связи «с утратой кормильца», резко пошатнулось. «Женское царство» - я, старшая сестра, мамуля, никогда и нигде не работали, мы просто были командой, которая обслуживала имидж и повседневный быт великого мастера. Денег пока оставалось предостаточно, конечно, и, если тратить с умом, их могло ещё хватить надолго, не говоря уже о картинах: папуля был на редкость плодовит, да и трудоголик редкостный, но мы больше не двигались в гору, а стали медленно, постепенно сползать вниз по склону.
Тут-то я и вынесла свои произведения на суд божий, устроила несколько выставок, на которые сначала никто не пришёл, а потом народ валом повалил. В итоге даже смогла купить себе собственную студию в районе Таганской площади, не удаляясь от столь памятного мне института.
Иногда мы даже выезжали в Европу, особенно мне полюбилась Италия. Моя мамуля порой всё-таки продавала картины отца, но всегда сначала предлагала их мне, так как знала, что я, хоть и отказалась от своей части наследства, всегда накину хоть немного сверх максимума, который ей в таких случаях предлагали. Сама по себе на таком высоком уровне (буквально мировом) особого интереса я, конечно, ни для кого не представляла, но сочетание: «отец и дочь Софьины» действовало безотказно. Конечно, времени на таком условном отдыхе я всё равно даром не теряла, но и здесь меня интересовали исключительно люди, сценки (порой уморительные), линии, символы, краски, а отнюдь не красивые виды, пейзажи.
Личная жизнь… В школе я была очень застенчивой, мальчики были для меня табу, я совершенно не представляла, как себя вести с ними. И я прекрасно понимала, что со своими малопримечательными внешними данными у меня не так уж много шансов вообще осуществить свою мечту: найти работящего любящего мужа, завести с ним пару-тройку ребятишек, и жить в любви и покое, занимаясь в то же время без препятствий любимым делом. Но, к сожалению, толп страждущих по мою чистую душу и грешное тело пока не находилось. В последнее время положение, правда, несколько выправилось: некоторых соблазняла моя материальная самодостаточность, они с удовольствием потратили бы со мной за компанию мои денежки в ресторанах, на дискотеках, в ночных клубах, заграничных поездках, однако меня совершенно не привлекали ни подобные мальчики, ни замешанный на адреналине и прочих увеселениях столь вожделенный для них образ жизни, я была типичной рабочей лошадкой, со мной было скучно до зевоты. Даже в сексе, на который я всё-таки в конце концов решилась, я практиковала чисто мужской эгоизм: никогда не гналась за наслаждением, только за удовлетворением, больше, чем на пятнадцать-двадцать минут меня обычно не хватало, и чаще всего после я просто выставляла своего кавалера вон.
Куда больше меня привлекал внутренний мир мужчины: их увлечения, особенности характеров, устремлений, психологии, в чём, признаться, мне очень помогала фотография. В разговорах хомосамцы, как я их иногда называла, чаще всего были однообразны до умопомрачения и очень скоро мне надоедали, но я старалась терпеть их каждый раз до последнего, понимая, что при моей внешности и скудности моего бытия мне поневоле приходится довольствоваться далеко не первым сортом, а всякого рода неудачниками, комплексушниками, занудами и прочей шушерой. Даже для портретов я предпочитала нанимать натурщиков. Тем не менее, прогресс, в сравнении с периодом моей юности, был колоссальный. Жизненный опыт копился, я всё больше обретала уверенность в себе, а чего ещё, собственно, мне было нужно?
Я уж умолчу: а у кого из моих бывших однокашниц, сокурсниц, если разобраться, дело обстояло лучше? По моим наблюдениям, если кому-то и выпадало волшебное чувство, то оно редко находило жизненное применение. Пары создавались, игрались шикарные свадьбы, а через полгода влюблённые расставались при полном равнодушии или даже жгучей ненависти друг к другу.
Иногда, конечно, меня охватывала паника: а что если я так и не встречу свою любовь, долгожданное счастье? Выбор был небольшой: либо до предела снизить планку, либо остаться до конца дней своих старой девой. Что ещё? Завести ребёнка без мужа? Увольте! Как-нибудь без меня.
Две сестры… Вся мамина красота досталась старшенькой, Эльзе. Она долго не выбирала, выскочила замуж за военного, моталась с ним по гарнизонам: итог – два сына, дочь, муж – полковник, герой России. В высший командный состав не рвался, но Эльза всё-таки уговорила его поступить в Военную академию Генерального штаба Вооружённых сил Российской Федерации, так что от генеральских погон уклониться теперь супругу её не было никакой возможности.
Я была типичной лягушкой, в царевну так и не превратилась, природа и в данном случае на мне предпочла слегка вздремнуть. Даже в фигуре: толстушка, хомячок, да ещё хохотушка в придачу. Вроде как без царя в голове, но стоило мне только рот открыть, как не только у «хомосамцов», но и у вполне интеллигентных особей мужеска пола челюсть отваливалась. С самого детства у меня было только три увлечения: кисти-краски, книги и кино. Потом фото и иностранные языки добавились.
Мать одна не справлялась, так что переезд Эльзы поближе к Москве в связи с кардинальными переменами в карьере её мужа оказался как нельзя более кстати. Нужно было постоянно организовывать выставки папиного творчества, поддерживать дружеские отношения с ЦДХ (Центральным домом художника) в Москве, любыми другими экспозиционными площадками как у нас в городе, так и по всей Московской области.
Наши отношения с Эльзой… Да никаких. С самого детства я для неё была всего лишь заторможенным, сложным ребёнком, которого она обслуживала и воспитывала по мере сил и возможностей до тех пор, пока сама не вышла замуж. В нашей семье любовь к детям как-то сразу распределилась вроде бы на редкость справедливым образом: ну, Эльзу, понятно, любили все, одна её красота и умение на свои жалкие гроши вполне сносно одеваться чего стоили. Ну и, конечно, стальной характер и невероятное обаяние.
Моя мама… Ксения Львовна, в девичестве Тропарёва, женщина красоты редкостной, в своё время сразила моего отца буквально с первого взгляда и наповал. И посвятила ему себя всю без остатка. Меня она, как и Эльза, не воспринимала всерьёз, считала недотёпой, даже немного отсталой в развитии.
В свою очередь, отец дарил мне ту любовь, которая от его бесчисленных поездок оставалась. Конечно, и его угнетало то упорство, с каким я занималась делом, в котором ни уха, ни рыла не смыслила, моя отдалённость, на грани аутизма, в семье, от других ребят и девчонок в школе. Но он был очень набожным человеком, а в таких случаях роптать не положено, всё, что Бог
