посылает, следует с благодарностью принимать.
Уже в институте я сократила свои поездки в родной город до предела, хотя на электричке до него добираться было максимум три часа. Ну а уж когда денежки у меня появились, даже за картинами я Ларису посылала, и не только из-за того, что у неё была машина, а просто при таком количестве народа мне в доме и места-то не было. Успехом моим ни мама, ни Эльза голову себе особо не забивали, считали, что он дутый, временный, в основном построенный на известности моего отца, и когда-нибудь я всё-таки вернусь к родным пенатам. Смешно! Хотя мрачной перспективы потери интереса к моему творчеству я, естественно, не исключала. Жизнь есть жизнь, она, как избушка Бабы-яги из сказки, в любой момент не только передом, но и совсем другим местом может повернуться.
С мамой я регулярно, раз в неделю, общалась вечерами по Скайпу. Как ни странно, нам обеим такого общения вполне хватало.
Лёсик… Собственно, Алексей. Красавец-парень, но сознательно не уделявший должного внимания своей внешности, хотя для усовершенствования в йоге даже в Индию ездил. Я уже полгода с ним встречалась (по словам Ларчика, мой своеобразный личный рекорд), но он до сих пор оставался для меня загадкой. Первое – у него была цель: дожить до ста лет. Причём, не чисто формально, а находясь до конца дней своих в здравом уме и твёрдой памяти. Сначала я не воспринимала его бредни всерьёз, но когда он показал мне дорожные карты, которые специально для этой цели вычертил, я поняла, что его устремления вполне реальны, и сто лет там не предел. Второе – добродушный, улыбчивый имидж в нём сочетался с несгибаемой силой воли. Третье – он был человеком слова: никогда не опаздывал, не обманывал, даже в мелочах не подводил. Казалось бы, все данные для того, чтобы хоть завтра отправиться под венец. Тем более что впервые в жизни я нашла себе спутника для посещения выставок, перфомансов, экспозиций, вернисажей. И не попку какого-нибудь, а благодарного зрителя, слушателя. Однако Лёсик не только отрицал семью как институт общественной жизни, он считал, что человек должен быть самодостаточным: жить только для себя, особо не заморачиваясь друзьями, родными, близкими, а уж тем более, детьми, даже с матерью и отцом свёл отношения до предельного минимума. Четвёртое – у него было великолепное гибкое тело, тренированное, но без малейшей дутой накаченности, кожа мягкая, буквально шелковистая. Он даже меня, при всём моём разгильдяйстве, приучил регулярно посещать бассейн, тренажёрный зал, сауну. Ну и, если честно, это был единственный мужчина, который мог бы в сексе раскрутить меня на полную катушку, но, к счастью, ни ему, ни мне этого совершенно не было нужно.
Так мы и жили, пока среди своих бесчисленных фотографий, которыми в студии были не только обклеены все стены, но и увешаны шторы, я не наткнулась на то лицо.
Сначала я постоянно взглядом всё чаще и чаще к нему возвращалась…
Затем оно стало сниться мне по ночам.
Вскоре я начала просыпаться самопроизвольно под утро, и напрягать память в тщетных попытках вспомнить, где я подхватила, как вирус, измучивший меня снимок.
Нереально. Просто нереально. В наш век цифры щёлкаешь фотоаппаратом без счёта, чисто на автомате. Какое уж тут: когда, где?
Не менее машинально пропускаешь потом отснятое через фотошоп, затем отбираешь, что именно тебе особенно понравились. Но и дальше, уже в ателье, среди готового материала, пусть по-прежнему на автопилоте, отбор продолжается.
И только придя домой, включаешь на некоторую мощность (ясно, что не на полную) мозги, чтобы решить, где бы, куда бы отпечатанные листки из пачки расположить поудачнее, поудобнее, срывая и отбрасывая за ненадобностью в мусор то, что безнадёжно устарело.
Но где, когда всё-таки? Я так и этак вертела в руках свой дорогущий Canon 5D Mark III. Естественно, так ничего и не вспомнила. Лариска тоже.
Я увеличила злополучную фотографию до размера 30х45см, не помогло. Лишь обострило мою паранойю. В конце концов непонятная одержимость настолько измучила меня, что по утрам, а иногда даже глубоко ночью, я стала подниматься, включать свет и делать наброски. Они рождались из снов, дневных размышлений, каких-то глубинных воспоминаний. Потом я их складывала в отдельную папку и тут же засыпала. Когда папки стало уже некуда девать, всё внезапно прекратилось.
Однако спокойствия хватило только на неделю. Что дальше? Я развесила наброски поверх фотографий, где только можно, закрепила на мольберте подрамник с грунтованным итальянским холстом, подобрала масляные краски, кисти, мастихины, приготовила палитру.
Так, навскидку, вопросик: как вы думаете, можно ли написать портрет по фотографии? Тут же слышу дружный гул негодования в ответ. Когда меня пытаются убедить, что живопись уже не нужна, возможности фото шагают вперёд семимильными шагами, я лишь усмехаюсь в ответ: даже возражать не желаю. Это всё равно, как если бы умер театр из-за того, что кино появилось. Наберите соответствующий запрос в Интернете: «Хочу заказать…». Предложений найдёте море, но, уверяю вас, по-настоящему сотворить такое чудо не сможет никто. Даже передать чисто внешнее, физическое сходство, не говоря уже о том, чтобы глубоко проникнуть во внутренний мир человека.
Я и сама не знала, куда и зачем меня понесло. Любовь?
Не могу передать словами, что со мной происходило, всё улетало в краски, выплёскивалось на холст: чувства, эмоции, порой восторг, когда я открывала для себя что-то новое в технике письма, чаще отчаяние, что ту или иную деталь я просто не в состоянии прописать.
Наконец наваждение закончилось, добавить мне было уже нечего.
Лариса вздохнула с облегчением: две недели мы находились в простое, поток покупателей практически иссяк, однако я была совершенно опустошена, немаловажный вопрос для нас был в том, как быстро я сумею восстановиться. Ещё мы долго не могли придумать «новорожденному» хоть какое-то имя, пока Ларчику не пришло на ум совсем уж элементарное: «ИКС +».
В конце концов мы задвинули картину в самый дальний угол, единственно, на чём я настаивала – надписи «Не продаётся». Лариска долго спорила со мной, мы давно уже решили этот вопрос: продаём всё, но за хорошую цену. Так мой отец всегда поступал: он картины свои либо просто дарил, либо продавал очень дорого. В итоге остановились на ярлыке: «Отложено. Готовится к выставке».
- Шухер! Тигрица! – Мы переговаривались с Ларчиком через наушники, чтобы не смущать визитёров. Нельзя сказать, что я сильно напряглась от неожиданного известия, но и радости особой не испытала.
За «начинку» я была спокойна, уже с неделю как «моя милость» пришла в себя и пахала теперь, как проклятая. И всё-таки, чем обязана? Первая моя встреча с Гузелью Каримовной Ахтариевой, более известной в художественных кругах Москвы и Санкт-Петербурга, как Тигрица, произошла при крайне неблагоприятных для меня обстоятельствах. Тогда ещё со мной не было Ларисы, дела шли ни шатко ни валко, но висел в студии на видном месте портрет моего папочки, который я с него написала. Позировать отец не любил, постоянно находился в движении, ценил буквально каждое мгновение в жизни, однако когда бывал у меня в гостях, расслаблялся, и разрешал любимой доченьке использовать себя, как подопытного кролика. Хотя поставил условие: если портрет ему не понравится, я обязана буду его уничтожить. Оценить его он так и не успел. Зато его зацепил кто-то из агентов Гузели Каримовны, которая не замедлила тотчас явиться. Разговор был короткий, что-что, а убеждать Тигрица умела. Да и был ли у меня тогда хоть какой-нибудь другой выход? Потом она ещё несколько раз проскальзывала, но так, больше по мелочам. И вдруг… Тигрица моментально отыскала портрет и тут же вернулась к Ларисе – знала порядок.
- Сколько?
Ларка даже не стала переспрашивать: «Сколько что?», всё и так было ясно. Она лишь показала на меня и сказала с простотой, достойной А. П. Чехова: «Не продаётся. Любовь!»
Тигрица встала передо мной, как Шерхан перед Маугли, раздув ноздри.
- Поговорим, Машенька? – коротко предложила она. Я кивнула, и мы отправились к картине.
- Зачем вам эта мазня? – сделала вид, что удивилась я. – С каких это пор Гузель Каримовну Ахтариеву стали интересовать портреты по фотографии?
- Машенька, не юродствуй, - усмехнулась Гузель, - цену набиваешь? Ты же знаешь, я никогда не торгуюсь, но и сумму, которую раз назначила, тоже не меняю.
Она написала на ярлыке «Отложено» несколько цифр, от которых у меня глаза на лоб вылезли. Но я промолчала.
- По фотографии, говоришь? - усмехнулась Тигрица. – А как же натурщик? За версту уши торчат. Или наброски, к примеру? Похоже, ты их больше сотни сделала? Я уж не говорю про любовь. Хочешь со мной поссориться?
- Не продается! – упрямо ответила я, хотя понимала, что могу нажить сейчас такого врага, после которого мне в моём ремесле делать будет больше нечего.
«Мамзель Гузель» на минуту задумалась, затем холодно кивнула:
- Что ж, уважаю твои чувства.
Она подошла к Ларисе, что-то тихо шепнула ей, затем царственно удалилась.
Когда посетители разошлись, мы подвели итог.
- Что за секреты? – первым делом поинтересовалась я.
- Сказала, что любовь, конечно, святое чувство, но попросила, а ты знаешь, как она «просит», кроме неё картину никому не продавать, - вздохнула Лара. – Кстати, Масенька, драгоценная ты моя, неужели нельзя было этого Неизвестного куда-нибудь подальше, в запасники, убрать?
- А что толку? – пожала плечами я. – Шпиёны Мамзели Гузели повсюду: и про натурщика она в курсе, и про наброски, я же не на Марсе портрет свой писала. Так, ну и что, по-твоему, нам теперь ожидать?
- Я думаю, новый мультсериал. «Маша и Тигрица» называется. Вот зрителей будет! Хоть отбавляй! – задумчиво проговорила Лара. – Ну а если серьёзно, можешь ли ты хоть один случай припомнить, чтобы Тигрица от своего намерения отступилась?
Я угрюмо промолчала. А что мне ещё оставалось делать?
Прогнозы моей подруженьки начали сбываться незамедлительно. Поток покупателей резко пошёл на убыль, цены покатились стремительно вниз.
Конечно, я не сдавалась, продолжала работать, но былой прыти уже не вытанцовывалось.
Ко всему прочему я ухитрилась смертельно разругаться с Лёсиком, в предельно грубой форме заявив ему, чтобы он навсегда убирался из моей жизни.
- Слушай, а он заплакал, - ошеломлённо проговорила Лариса. Но я-то знала, что тут слёзы гордости, а не сожаления, и мой «мил дружочек» никогда уже не вернётся обратно.
В дверях он столкнулся с Тигрицей, та была поражена:
- Боже мой, что это было, Машенька? Тайфун? Цунами? Так обидела парня! Кстати, насколько я поняла, это как раз и был тот твой загадочный икс-натурщик?
- Вот именно: «был», - холодно ответила я. – А произошло… Ничего особенного. Всего лишь развод и девичья фамилия. Навсегда.
- Понятно, - разочарованно протянула Гузель. – Жаль, конечно, я к тебе как раз сегодня с очень интересным предложением пришла. Но, к моему великому сожалению, опять не ко времени. Ладно, ничего, через пару дней снова загляну.
В дверях она неожиданно обернулась и спросила:
- Кстати, Машенька, солнышко, если уж так всё сложилось, ты, надеюсь, не будешь
