присел в кресло у центрального стола и занялся ящиками. Некоторые были заперты. В других лежали загадочные папки и бумаги. Саша злился и выдёргивал ящики до конца. Канцелярские принадлежности разлетались веером. Андрюха возился с телевизором, стоящим на четырёхножной подставке. Искал, как же, ёлки-палки, включается эта заграничная техника…
Эврика! Саша заметил на столе изящную вазочку. Из неё торчали многоцветные карандаши и шариковые ручки. Ручками Саша пренебрёг. (Хочу напомнить. Тогда шариковые ручки были не просто ошеломительным дефицитом. Их привозили только оттуда. Из выстраданной командировки. Из унизительной групповой турпоездки… Их лелеяли, перезаправляли, меняли шарики в стержнях. Была целая сеть мастерских. Шариковая ручка являлась предметом скромной гордости хозяина. Знаком причастности… Сейчас даже и не выдумать подобного знака. Может быть, часы «Ролекс»? Да и то, знаете…Их – в принципе – может купить теперь каждый. Причастный там, непричастный – неважно. Нет, мир явно стал беднее.)
Саша растряс вазочку на пол и достал из сумки бутылку. Тут одновременно произошли два события. Одно громкое, другое – тихое.
Андрюха наконец добился своего. Он нашёл искомую кнопку. Найдя, прижал её страстно. Естественно, чужеземный аппарат не выдержал. Они вместе грохнулись на пол. Тотчас неслышным мягким рывком отворилась дверь. На пороге возник мужик. В смокинге и бабочке. В руках мужик аккуратно держал небольшой блестящий пистолет. Кажется, он не произнёс и слова. Только повёл стволом…
- Р-раз – и я уже лицом к стене. И Андрюха тоже. И руки в гору. А дальше – провал…
Видимо, портвейн наконец дошёл как следует. И куда следует. Память вернулась к Саше лишь наутро и – будем честны! - только отчасти. Так что детали пленения навсегда остались размытыми. Теперь не у кого и спросить. Андрюха давно спился и пропал где-то в отечественном безбрежье. Остальные же участники этой истории наверняка будут молчать до смерти, как рыбы. Как молчали до сих пор. Дело в том, куда именно попали друзья… Они сумели осуществить хулиганские действия на территории иностранного посольства. Мало того! На территории посольства абсолютно западной европейской страны. Маленькой, но гордой. К тому же – давнишнего и благоверного члена НАТО. Но и это ещё цветочки. Они хулиганили непосредственно в кабинете самого посла!.. А пленивший их мужик оказался начальником службы безопасности. (К слову, танцы им действительно не привиделись. Тем вечером был приём для молодежной секции Общества Дружбы. Какая-то очередная делегация прибыла из маленькой, но гордой европейской страны. Тогда это постепенно становилось модным. Ракеты ракетами, но пусть, дескать, молодёжь общается. Конечно, проверенная. Конечно, под соответствующим надзором…)
- Утром я очухался в камере, - элегически повествовал Васильич. – Почему-то сразу усёк, что именно – камера. Хотя – по виду – скромно обставленная комната, и ничего такого. Только на окне решетка. Вернее, такая сетка мелкая. Ну, мало ли – от комаров, например… Нет, думаю, камера. И не простая…
Вскоре за ним пришли. Отвели в сортир, дали полотенце, разрешили умыться. Точнее, велели… Есть не предлагали. Да есть, правда, и не хотелось. Подташнивало. Может, от вчерашнего портвейна. А может, больше и просто от страха. Там – вот именно – было что-то ужасное. Везде. Каждая тамошняя молекула давила…
Какой-то явный начальник молча их осмотрел. (Андрюху тоже привели из глубин). Коротко распорядился причесаться и вымыть запылённые ботинки… И началось странствие по коридорам. Конечно, они были не чета вчерашним. Ковровые дорожки, скажем, явно были победнее. Ручки на дверях – попроще. Одно лишь было похоже на вчерашнее. (Только гораздо, гораздо страшнее!) Коридоры так же шли в неизвестность…
- Я думал – вообще каюк, - признался Васильич. – Я же ещё о посольстве-то не знал. Видел, что попали, но куда?! Во что?!
В одном из кабинетов друзьям наконец разъяснили ситуацию. Прежде всего, следовало как можно убедительнее извиниться. Надо было доказать, что они элементарные пьяные хулиганы. Бездумная шпана, а не провокаторы КГБ.
- Тогда вас, конечно, накажут, - сказали им. – Но будут учтены обстоятельства смягчающие. Молодость, глупость, характеристики, ебёныть (так! – А.В.), из школы положительные… Ну, посидите, так выйдете же. А иначе…
Всё было предельно убедительно. И вполне соответствовало тогдашнему представлению об этом учреждении, несмотря на все прошедшие реабилитации и либерализации. Здесь могли сделать решительно что угодно! Что, так сказать, подсказывает историческая целесообразность. Естественно, друзья и не выступали. Не высказывались… Короче говоря, их повезли. В двух чёрных автомобилях, и ещё один мчался впереди. Сашу держали под руки мрачные красивые атлеты. Разумеется, он трусил. Однако неожиданно почувствовал в себе и труднообъяснимую зарождающуюся гордость. (Может быть, из-за кавалькады черных блестящих автомобилей?) Я, стало быть, против всего КГБ? И наоборот: всё Оно против меня? Да-с…
По дороге возникла было лихая мысль. Броситься в объятия посла и заорать: «Карайте меня по законам Вашей страны!» И протянуть руки для наручников. (Саша слышал кое-что о европейских условиях тюремного заключения. И, мягко говоря, был согласен). Мысль, впрочем, быстренько испарилась. Главным образом – из-за мрачных атлетов по бокам. Они были, пожалуй, ещё убедительней, чем кабинетный инструктаж…
Дальше знакомого холла их не пустили. Сесть не предложили. У внутренней двери молча стояли здоровенные парни. Их пиджаки недвусмысленно оттопыривались. Ждать пришлось порядочно. Посол явно хотел дать им всем урок.
Наконец дверь открылась. Посол, конечно, был не один. Чуть сзади встал давешний начальник безопасности. А вот чуть сбоку оказалась – Хелен. То есть это потом Саша узнал, что её зовут – Хелен. В первый же момент он увидел только зелёные болотные глаза. Чуть позже – искрящиеся рыжие волосы. Саша начал было вникать дальше, однако посол заговорил.
- Господин посол выражает свое негодование, - чётко перевела ещё безымянная Хелен. Акцента почти не было. Может, чуть помягче согласные. «Наверное, как у литовки», - решил Саша почему-то. Тогда он мечтал познакомиться хоть, например, с литовкой (этакая карманная заграница), раз уж с какой-нибудь француженкой – ирреально до слез…
- Это недопустимый факт, - тут переводчица взглянула на Сашу. Он позволил себе чуть-чуть улыбнуться. А переводчица – видит Бог! – озорно мигнула своим колдуньим глазом…
Главный сопровождающий закивал:
- Да, да, это печальное недоразумение! Это отвратительное хулиганство! Виновники будут строго наказаны, - и подтолкнул Сашу локтём.
Саша выпрямился. Сейчас он видел только её. И завёл свою покаянную речь, обращаясь к ней одной. От этого речь звучала менее смиренно, чем требовалось. (ему потом на это строго указали). В конце забрезжили даже пафосные нотки. Саша упирал на молодёжную жажду общения. На законный интерес к жизни гордой, хоть и маленькой, страны. Признавал своё легкомыслие. Сдержанно упоминал о возможных происках алкоголя. (Тогда это даже в драконовском советском законодательстве ещё не проходило как отягчающее условие; соответствующий Указ возник позднее). Каялся в чрезмерном любопытстве. И тут же снова переходил к дружбе народов… («Ну, ты адвокат!» – сказали ему потом на разборке монолога. Поэтому, кстати, на ошибки интонации указали всё-таки довольно милостиво. Не больно, хоть и строго по форме. Кликуха «адвокат» так и прилипла к Саше. «Адвоката на решку!» – нередко доносилось позднее в знаменитом следственном изоляторе – «Матросской тишине». Саша подходил к окну и выдавал грамотные юридические рекомендации… Этот факт Васильич упомянул с особой гордостью)
Посол-европеец слегка размяк. Переводчица уже откровенно веселилась. Гэбэшники от речей Саши тоже приосанились. Оставался хмур только иностранный начальник безопасности.
«Да его же с работы, небось, попрут!» – мельком догадался Саша. – «Не обеспечил!» Он с искренней теплотой посмотрел на жертву их хулиганства. Начальник безопасности в ответ глянул совсем уж мрачно. «Да, по ихним законам могло бы и не выйти», - прикинул Саша. – «Прибил бы к чёртовой матери. Или точно бы – покалечил. Пользуясь условиями экстерриториальности»…
Косноязычное бормотание Андрюхи тоже пришлось очень впору. Он по-простому валил на трудное детство. На свою дебильность – отчасти врождённую, отчасти благоприобретённую. Пьющий отец и непосильно работающая мать уходили западного дипломата вконец. На его глазах блеснула либеральная слеза. Он что-то сказал через плечо. Один из парней-охранников скрылся за дверью...
- Объяснениями этих молодых людей я в целом удовлетворён, - заявил посол через Хелен. – Но претензии к советским властям остаются. Внешняя охрана иностранного посольства есть священный долг каждого цивилизованного государства…
Главный сопровождающий покорно заглотнул новый выговор. Дело, в общем, было сделано. Халатность – это вам не развалившаяся провокация. Оргвыводы не те. По другому разряду…
Тут вернулся охранник с двумя большими цветастыми коробками.
- Шоколяд, - совсем весело разъяснила пока ещё будущая Хелен. – Господин посол рекомендует молодым людям в дальнейшем хорошо закусывать!..
Гэбэшники тоже были вынуждены кисло посмеяться. (Шоколад у наших героев, впрочем, реквизировали сразу. Ещё на обратной дороге. Дескать, проверить – нет ли там брошюр издательства «Посев». Или, скажем, не дай Бог, порнографии…)
Саша и Андрюха отсидели до суда полгода. За это время Сашина мама раздобыла некоторые документы. Психически, мол, не слишком уравновешенные юноши. И на учёте в соответствующем диспансере состоят. (Оформили задним числом. Обошлось это, помнится, в шестьсот тогдашних советских рублей заведующей. Кто помнит – дороговато!). Вверху дело тоже явно решили спустить на тормозах. Ну и объявили им за хулиганство ровно по шесть месяцев. И освободили в зале суда. А что они вообще-то психи – замяли. По обоюдному соглашению. Лечиться принудительно они, конечно, не жаждали. Стало быть, претензий из-за досудебного тюремного заключения не высказывали. Властям тоже не хотелось лишней головной боли. В общем, разошлись с миром…
Как вы догадываетесь, это ещё не конец истории. Собственно, я вам честно намекал. Хелен-то помните? То она «будущая». То она «ещё безымянная»… Правильно. Дальше речь пойдёт о любви.
Саша вспоминал её каждый день по несколько раз. В тюрьме она стала привычным элементом распорядка дня. Утром перед завтраком. На прогулке. Вечером перед отбоем. И обязательно – ночью во сне.
После тюрьмы Саша затосковал ещё больше. Посольство находилось шагах в трёхстах от его дома. Там Саша мог
