встретить её. А где ещё? Где он мог её встретить? Нигде, в том-то и дело…
Дозрел Саша быстро. Уже на третий вечер свободной жизни он двинулся к посольству. Как бы примериться. Проверить новшества охраны. Прикинуть возможности отхода. Однако и портвейн Саша все-таки купил, исполняя некий ритуал. Или – если хотите – создавая новую традицию.
- Понимаешь, - раздумчиво произнес Васильич, - я её, конечно, хотел увидеть. Но ещё – хотел чего-то доказать. Какие-то точки над «i» расставить. Меня там взяли! А теперь, мол, не возьмёте! Хрен вам! Что-то вроде этого смутно ощущалось. А барышня – возможный приз, награда. Как после взятия города…
Мы тогда ещё не слышали о пассионарности. Об избытке энергии, который, мол, находит себе применение где угодно. Хоть в крестовом походе. Хоть в кругосветном плавании. Хоть в ямном монастыре… Господи, как скучно мы жили! Немудрено, что энергия проявлялась в странных, даже карикатурных формах. Думаю, именно в те годы окончательно сложилась формула: «Искать приключений на свою жопу». Может, она была и раньше, но глубинным смыслом наполнилась теперь. Раньше были чересчур уж холодные времена. Искатели приключений карались слишком безжалостно. Шутить с властью не хотелось…
Потеплело, и возникли, например, стиляги. Вот они – точно – искали приключений. Нарывались. Уязвляли своими коками и «дудочками»… Может быть, так и начиналось подлинное диссидентство? Не интеллектуальное, а вполне бессознательное. Поэтому массовое и совершенно непобедимое. Да не оскорбятся бывшие заслуженные правозащитники – инстинкты фундаментальней и разума, и даже совести. Свобода, конечно, есть высшее достояние человека. Но прежде всего – это его основной инстинкт…
- Во дворик я попал элементарно, - повествовал Васильич. – Как и в первый раз – через ублюдочный заборчик. Постов дополнительных не заметил. Мне даже немного обидно стало. Что же, мы зря лазили? А вам, стало быть, по херу? Ух, Россия!..
Дипломаты, впрочем, некоторым образом среагировали. Дверь в особняк оказалась запертой. Под роскошной голубой елью Саша обнаружил заснеженную лавочку. Смахнул, что мог, присел. Достал из внутреннего кармана пальто бутылку. Стакан он на этот раз тоже предусмотрительно захватил из дома. Саша выпил немного и пригорюнился. Он не знал, что делать дальше. Территория была освоена вновь; сбылась, как говорится, мечта идиота. Ну и что теперь? Её-то как искать? Может, к послу непосредственно обратиться? Так ведь не пустят официально-то! У парадного входа милиция дежурит исправно. Мечта, если просто – отметелят и выкинут. Теперь уж действительно – могут свободно и в психушку засунуть…
Невесёлые были мысли у Саши, ох, невесёлые!.. Он ещё раз глотнул и замер, услышав сзади поскрипыванье шагов. Попался?!
- Привьет, шпиён! – произнёс невообразимо узнаваемый голос. Саша
вскочил.
Бутылка упала в сугроб. Утвердилась в снегу. К счастью, горлышком вверх. Саша проводил её диким взглядом и наконец обернулся...
Вот есть знаменитое сравнение любви с финским ножом. Но для Саши это было уже скорее шило. Привычно, как давняя болезнь, саднящее. И оно провернулось в его сердце раз, другой, третий… Надо сказать, приятного в этом ощущении было мало. (Думаю, по эффекту воздействия шило не очень разнится с финкой. И результаты практически одинаковые). «Врут эти трубадуры о всяких Прекрасных Дамах, как падлы», - смутно подумал Саша, однако деваться было некуда. Он встал и сделал робеющий шаг навстречу…
Вообще Саша был юноша достаточно опытный. Секс имел место в его жизни давно. (По меркам, конечно, того возраста.) В шестом классе он, трепеща, состриг первичные белёсые кустики на лобке. А потом, трепеща, но уже и гордясь, наблюдал разрастание мужественной густой кучерявости… К девочкам вначале подходить было страшно. Обострённая муками интуиция быстро вывела на самоудовлетворение. Были попытки и неких гомосексуальных контактов. Тёрлись в летней рощице с приятелями друг о друга… А у девочек, краснея и пыхтя, «отнимали тряпку» на школьных хозработах.
Но Саша был пытлив. В четырнадцать лет он достал знаменитый тогда машинописный перевод. Роберт Стрит. «Технология современного секса». Более того. У старшего приятеля, отпрыска дипломата, нашлась «Кама Сутра». На английском, естественно, языке. Однако и английский не стал преградой. Саша буквально потряс школьную «англичанку» своим рвением. Она начала заниматься с ним дополнительно! Бесплатно, между прочим. Исключительно ради благого просвещения. (Знала бы она, ради чего на самом деле!) Словарный запас ученика рос невиданными темпами. Вскоре Саша уже мог догадаться, какие слова находятся в зоне «табу». О чём училку спрашивать бессмысленно и даже взрывоопасно. Всё чаще он целомудренно и тихо лез в словарь. Самостоятельно разгадывал идиомы… Но что слова! Их, дельных, оказалось не так-то уж много. Главное всё-таки – понимать общий смысл фразы. Так вот – грамматику Саша освоил буквально за месяц. Ну, правда, без сослагательного наклонения, знаменитого «subjunctive mood». На фиг, впрочем, оно ему тогда сдавалось!.. «Кама Сутра» описывала необходимые действия весьма последовательно, без лишних грамматических изысков.
Теоретическую часть сексуального образования завершил Иван Алексеевич Бунин. А именно его «Тёмные аллеи»…
Наступил восьмой класс. Произошли неизбежные качественные изменения. Девочки перестали казаться такими уж страшными. Да и сами тоже явно осмелели.
«Красовский умеет целоваться!» – разнёсся по школе слух. Саша познал упоительное бремя славы… Тут важен один момент. Тогдашние Сашины романы были почти лишены индивидуальности. «Почти» – ибо всё-таки не с каждой был он готов…э…целоваться. Всё-таки стремился к некой эстетичности. Ножки там, глазки… Но в целом ему хотелось только одного. Добиться наконец погружения в Это - страшное, таинственное и чудесное. Саша так много уже знал об Этом! И тем яснее сознавал, что все книжные знания его – один большой пустяк. Что нужна, так сказать, практика. Критерий познания…
Практика, разумеется, не заставила себя ждать. Не знаю, как сейчас, а раньше в любом дворе можно было встретить таких женщин. Добрых, слабых, несчастных, безотказных… Ну-с, дальше малоинтересно. С четырнадцати до семнадцати Саша активно набирал опыт. Он даже произносил иногда слово «любовь». Разумеется, испытывая нечто совершенно противоположное. Он ещё и не знал, до какой степени противоположное!.. Не знал – до встречи с Хелен…
Она была, конечно, старше. Саша так и не понял, сколько ей лет – двадцать шесть, двадцать восемь? Да и важно ему это было только первые минуты. Наверное, даже секунды. Когда он, увидев сияющие болотные глаза, ещё опасался, что перед ним лишь милая вежливая шутливость. Но Хелен тоже шагнула к нему, рассыпая с головы огненные волосы. Обняла, и всё изменилось – мгновенно. Стало ясно, что предыдущий «опыт», действительно, только беспомощный ученический экзерсис. Жалкий бесполезный черновик…
В упавшей бутылке плескалось ещё порядочно. На морозе вино стало ледяным и холодило зубы. Они пили его мелкими глотками. После каждого глотка они целовались. Сначала – торопливо, мешая друг другу, не всё еще разумея. Но это быстро прошло…
- Слушай, парень, - сказала Хелен, отдышавшись. (Теперь он уже знал её имя!) – Тебе надо удирать отсюда. Мне домой звонить нельзя, понимаешь? Слушают. И везде охрана. Найди место. Найдёшь? Встретимся через неделю здесь, у метро. В шесть вечера. Хорошо?
Её легкий акцент придавал речи особую конкретность. Да и слова она знала – конкретные на удивление. (Потом выяснилось, что устный русский Хелен изучала совсем не академическим образом. У них в соседях была чета из бывших «перемещённых лиц». Тем удалось скрыться от послевоенной депортации где-то аж в Центральной Африке. А лет через десять, порядком разбогатев, супруги освоили Европу. «Таня и Коля очень милые, - рассказывала Хелен. – И, в общем, теперь почти нашего круга. Но по-русски говорят как в своей молодости. Коля шутит: «по-шахтёрски!».. Я, конечно, имела потом университет, но всё равно часто боюсь льяпнуть»)
Саша, разумеется, был готов и в шесть, и у метро. И за неделю, прикинул он, место отыщется. Да вон Андрюхины родители, например, с удовольствием предоставят комнату. С почасовой оплатой натурой. Хоть тем же самым портвешком…
Эти семь дней я описывать не берусь. Тем более, что и Васильич был здесь невнятен. Упомянул только полное изменение жизненных ритмов. Засыпать получалось не раньше пяти утра. Зато к вечеру теперь наступал самый пик бодрости… Ну и ещё. Есть не хотелось совершенно. Однако Саша всю неделю давился яйцами, сметаной, шоколадом. Даже почему-то корешками сельдерея, закупленными на рынке. (Теперь и не вспомнить, кто посоветовал). Короче говоря, вёл себя, подчиняясь квазинаучным рекомендациям, абсолютно дурацким образом...
Так что же, друзья мои, зовётся любовью? Что же именно существует в начале? В самом начале? Духовная общность? Оно, конечно, не без этого. Однако постигнуть духовную общность сразу – невозможно. Это требует времени и спокойных бесед. А любовь – она вот уже, здесь. Прежде всякой там духовной общности.
Значит, элементарное притяжение тел? Как у птичек, как у рыбок? Или – пусть – даже как у всяких там «человекообразных»? Те хоть оправданы инстинктом выживания рода, который у людей – согласитесь! – порядком заглушён… Позже Саша знал многих умных женщин. Душевно близких, если хотите. Они к тому же бывали прелестны и внешне. Однако этой тяги, этого медленного шила в сердце ему испытать больше не пришлось… Стало быть, любовь – не более чем избирательная похоть? Саша, например, усердно искал потом тот, Хеленов, запах кожи. И не находил, не находил, не находил…
Не будем, однако, оскорблять любовь внешними уподоблениями. Главное, очевидно, вот что: ради этой самой кожи Хелен Саша мог тогда всё. И не ради её добычи (хотя и это было тоже; любовь, чёрт возьми, сложное чувство!), а ради её радости – вот так!.. Прежде всего, ему хотелось себя – отдать, подарить, бросить к ногам! (Потом, в следующей жизни, ему хотелось этого слабее и слабее, и реже, реже, реже, до полной пустоты внутри…) Он жалел об одном: слишком мало от него требуется! Место для встреч, какая ерунда!.. Из разнообразных Сашиных бессонных мечтаний укажем здесь самое невинное: пожар. Посольство горит, а Саша выносит Хелен из огня. Потом возвращается за начальником службы безопасности… Гениально заметил когда-то Довлатов: любая мысль влюблённого преступна…
Немножко о духовном родстве. Оно, конечно, тоже наверняка присутствовало. Внутренне, потенциально. Только сроки ещё не подошли. Всё ещё решал тот самый запах кожи. Остальное было – предчувствием. Они, конечно, успели и поговорить. Духовно, ёжкин кот, пообщаться. Однако – убей Бог! – Саша не мог потом вспомнить даже хронологию. Когда именно Хелен рассказала о своих перемещённых знакомых. Когда об отце – большом министерском
