«Венька при дворе короля Артура».

художниками, он мог на деле оправдать свои притязания.
     Оценив богато накрытый стол, и особо остановившись взглядом на большом кувшине с вином – роль ублажаемого всеми заморского гостя все более и более нравилась Веньке, - он привычно скинул с ног шлепанцы (шлепанцы были фирменные – ессо! донашивал он их с чужой ноги, и в день этот, несмотря на уговоры Альбрехта, так в них и остался) и, вытянув в сторону Рафаэля потные и не совсем чистые ступни, вольготно развалился на своем стуле. Санти был человеком воспитанным, кроме того, привычным ко многому. Он только покосился на сей источник благоухания, промолчал и сместился телом влево. Испытания для гостеприимных господ меж тем только еще начинались.
     Венька был мало восприимчивой и совсем не романтичной натурой. Он был из тех людей, каких не меняет и возраст. И если кто-то глуп в пятнадцать, незрел в двадцать, но способен заговорить с опытом и умом в тридцать пять, то Веньке не грозило это и лет в пятьдесят. И не то что бы хотел представить я его дураком, нет, скорее никому он был просто не нужен: себя устраивал он вполне, а когда мы довольны собой, к чему нам советы, к чему нам учение? («Помогите лучше деньгами!» - как было верно сказано.) Что до лучшей для нас учительницы – жизни самой, какая учеников своих бьет и стреноживает, - то он и вовсе не интересен был ей и не нужен. Так что происходило с Венькой сейчас вдвойне странное: да, оказался волей высшей в мире чужом. Хорошо, пусть же так! Но попадись ведь кто-то иной на роль его – впитывал бы в себя сейчас окружающий мир - весь, без остатка! Одни собеседники за столом чего только стоят! Может ли, кажется, любой из культурных людей не помечтать о диве подобном: увидеть самых славных в истории земной людей, а после и рассказать с жаром, с деталями и доказательствами о пережитом и узнанном, и в чем-то, быть может, даже утереть нос историкам, ибо они только знают и догадываются, а он, счастливчик, видел воочию! Но… не таков был Венька. Ему было только несколько неуютно на сердце («Что мне здесь, навсегда теперь оставаться? Не согласен я!») и уже скучно. Лелеяло, конечно, предвкушение знакомства с вином, здесь намеревался Венька расстараться и «развести» художников «по полной». Но, не смотря на этот явный предмет заинтересованности, его все же тянуло на зевоту. Зевал Венька не то чтобы как-то по-особенному, а вполне привычно, как зевал всякий в его компании: широко распахнув рот, не прикрывая его рукой и совершенно не интересуясь реакцией на то окружающих. Зрелище было не из приятных, потому как нет, кажется, на Земле ни кого из людей, чье лицо не безобразила бы подобная собачья гримаса. Смущаемые все больше и больше, художники отвели на время от Веньки взоры – они были правы, ничего уникального и пригодного для интереса и изображения посланец мира нашего явить им не мог. Не знаю, о чем подумалось им в тот момент, но право жаль, что не было рядом какого-нибудь современного нам сорванца, какой увидев столь широкий и вместительный кассовый аппарат, засыпал бы в зев Веньки хорошую порцию мелочи.
     Венька зевнул раз, зевнул два раза и, не приметив совершенно за столом родную для себя активность, сам потянулся к кувшину.
     - Ну, давайте уже пить, что ли? – попытался растормошить он присутствующих.
     Разговор планировался не для сторонних ушей, и за гостями никто не ухаживал. Меж тем в художниках все еще присутствовало некое оцепенение, и Веньке пришлось встать и самому наплескать по кубкам. В предвкушении пития, проявил он заметную нервозность, отчего и налил кому - половину, кому – вокруг, а себе и вовсе – через край.
     - Ну, за знакомство! – попытался он «чокнуться» с соседями.
     Осушив кубок залпом, утершись рукавом и все с тем же возбуждением пройдясь коршуном над закусками, он ловко выхватил баранью лопатку и впился в нее зубами. Тут выявился новый талант Веньки.
     Когда-то в детстве, мать его, женщина простая и институтов не заканчивавшая, учила Веньку тому немногому из этикета, что помнила сама. Прикрывать рот во время еды сына своего она точно учила. И вот теперь, когда над молчаливым столом воззвучало вдруг активное, сочное чавканье, художники невольно оживились и присмотрелись к Веньке: он что же и вправду ест не прикрывая рот? Присматривались долго, так как в какие-то моменты казалось – нет, прикрывает, разве что только не совсем, а в какие-то – нет, все же не прикрывает!
     - Они в будущем все такие дикари? – тихо спросил Рафаэль Микеланджело.
     - Ты, наверное, живешь в каком-то Богом забытом уголке? – с вкрадчивой интонацией дипломата спросил Веньку Микеланджело.
     - С чего вы это взяли? У нас город – миллионник, от края до края – километров двадцать, а может и более будет.
     - Но ты, наверное, не учился совсем? – еще вкрадчивей заговорил Микеланджело.
     - С чего вы это взяли? Школа восьмилетка, от звонка до звонка. После еще в фазанке три года…
     - Где, где? – хором переспросили мэтры.
     Застолье складывалось замечательное: соседи по столу не ели, не пили, уши только развешивали, что ж, Веньке было это только на руку! Он собственно потому и любил всегда ходить по гостям, что в доме собственном было «шаром покати», в гостях же, да при хорошем столе, он по привычке наедался так, что в день следующий от одной мысли о еде его просто мутило. Прежде чем ответить, он вновь поднялся на ноги и вновь наплескал себе через край вина. «Стоя входит больше!» Пока художники ожидали ответа, Венька деловито осушил кубок, довольно утерся рукавом, рыгнул и уже в совершенно благодушном настроении уселся на стул.
     - В фазанке – училище, - объяснил он мэтрам, как несмышленышам.
     - И чему же вас там учили? – хмуро и как-то желчно спросил Да Винчи.
     - Ерунде всякой. Я уж и не помню толком.
     - Как же так? Ведь это великое благо – возможность учиться! – воскликнул Микеланджело. – Как же имея возможность общаться с учителями, вы не уяснили ничего?
     - Да белибердою всякой закормили нас еще в школе! К тому же, сейчас совсем иные времена – разбогатеть можно и на ровном месте. Ну, выучился бы я, стал бы каким-нибудь врачом или инженером, получал бы гроши…
     - Ах, вот как, «из грязи в князи»! – негромко, как будто для себя только, проговорил Санти.
     - Я же говорил вам, - шептал ему в ответ Микеланджело, - он – дикарь! По всем повадкам дикарь, а мы тут с ним разговоры ведем!
     - …Вот у меня друган, Серега, - продолжал меж тем Венька, - за всю жизнь одну только книжку прочитал, и то в первом классе, и ничего, денег – куры не клюют!
     - Расскажи нам о будущем, - попросил Альбрехт и внутренне собрался: надо было ему запомнить все, чтобы без потерь после перенести услышанное на бумагу – для современников и потомков.
     - Ну что рассказать? Живем хорошо, хотим – работаем, хотим – водку пьем! Водка – это напиток такой, покрепче винца вашего будет, - пояснял Венька мэтрам. – Как напьешься, по полу на карачках ползаешь.
     Ну что еще? Лошадей у нас нет, то-то вы грязи развели с ними! У нас все ездят на машинах… Хотите, нарисую? – и, не дождавшись ответа, он плеснул на стол из кубка остаток вина и принялся малевать пальцем абрис автомобиля.
     - Машины все – из железа, на четырех колесах. Разгоняются кто до сотни, кто и под двести пятьдесят. Если авария какая – человека на куски, в лепешку! – мэтры слушали и ужасались, Веньку же это только раззадоривало и он намеренно сгущал краски. – У нас только и новостей, где что взорвалось, где что упало, какой ребенок очередной насквозь больной от болячек помирает. Продуктов натуральных – в принципе нет, тараканы и то разбежались от нас! От чего помрем – сами не знаем. Ядерное оружие вот изобрели. Чушка такая весом килограмм в пятьсот – ахнут на город и нет такого, хоть там миллион людей, хоть двадцать…
     - Зачем же изобрели такое механики ваши? Они что у вас, в другом мире живут?
     - Да нет, в коттеджах, наверное. А так – и их смахнет при взрыве. Да у нас все сейчас за деньги. За деньги хоть мать родную, хоть еще кого из родственников спровадить можно. А и поделом! Во всем, собственно, родители и родственнички и виноваты: долбят нам чушь всякую в головы с малолетства, комплексы в нас развивают. Дали бы денег, да отвалили в сторону со своими поучениями! Вот олигархи – хорошие родители! Хочешь тачку крутую – на тебе тачку! Хочешь самолет – на, сынок, самолет! Накосячишь – отмажут, еще и пострадавших катком переедут, чтоб не вякали, место свое знали. И никаких тебе нравоучений!.. А уж если работать отправят – так сразу городами целыми, банками, предприятиями руководить. Во как!
     - Самолет, кстати, это штука такая, по воздуху летает. Какая людей перевозит, а какая – танки. Щас я вам нарисую все! – и, как школьник, высунув от усердия кончик языка, Венька стал вырисовывать на столе рисунки самолетов, танков и вертолетов.
     В процессе, Венька подметил это, отношение к нему переменилось. Мэтры купились на все чудеса подобно дошколятам, даже с мест повставали, изучая рисунки.
     - Ну-ка, плесни мне! – немедленно воспользовался слабиной противника Венька и протянул Санти пустой кубок. Тот безропотно повиновался. «Ага! – подумалось Веньке. – Надо все им сразу не выкладывать. Буду цедить им по капле, а они меня пусть содержат и поят! Надо будет хоромы себе с прислужницами молоденькими запросить – пусть скинутся!..»
     - И в космос полетели! – продолжал он все же в некотором запале и принялся в комментарий к словам своим выводить на столе рисунок ракеты. – Вот это, кстати, ракета. На таких в космос летают. За раз человек по пять-шесть.
     - Кто же первый полетел?
     - Американцы, кажется, - отмахнулся Венька. Он и вправду ничего не знал ни о Гагарине, ни о Королеве, даже о Жюль Верне и то не стоило его спрашивать. Когда бы спросили его о ком-нибудь из голливудских «звезд», он рассказал бы многое: кто с кем, у кого какая вилла или машина, и в каком фильме снимался и каков сюжет… Но мэтры, на счастье свое, о мире «звезд» не ведали, и уж совершенно на счастье свое не видели современной нам «продукции видеоряда».
     - О чем пишут у вас, что ваяют, рисуют?
     - Да галиматью всякую, я и не читаю! Мне это без интереса. Зато всё показывают: вы бы посмотрели, ахнули – таких телочек…
     - В смысле коров?
     - Да нет, баб голых по всем каналам! Одни – поют, ляжками сверкают, других – валяют. Правда еще куча олухов всяких часами бодягу разводит, но и здесь веселуха бывает: таких помоев выльют, а то и морды набьют друг другу. Загляденье!..
     - Ах, вот оно что!.. Содом и Гоморра! Видишь, Леонардо, до чего безбожие доводит! То-то я смотрю, вроде и человек предо мной, а ни будущего, ни прошлого за ним увидеть не могу! – отпрянул назад Рафаэль.
     Пока шел бойкий монолог Веньки о грядущих чудесах, явился ко столу Боттичелли. Уперев в бока кулаки, набычив тяжелую голову, стоял он чуть стороною от Веньки и прислушивался к разговору. Слушал молча. А, надо сказать, физиономия была у Боттичелли та еще, как ныне говорят – «авторитетная», так что соседство новоявленное несколько насторожило Веньку. Угрозы видимой, впрочем, как будто не было, и, через пару минут, Венька оттаял