Сынок, главное - не бояться!

цели нашего затянувшегося передвижения, у «базы».
 Перед нами, на небольшой поляне окружённой густым лесом, расположились несколько, покрытых выгоревшим на солнце дёрном, землянок. У одной из них горел небольшой бездымный костёр, и оттуда доносился запах какого-то варева.
По-видимому, кем-то заранее предупреждённые, нас ожидали около двадцати-двадцати пяти бандеровцев – по-разному одетых и с различным оружием в руках.
Молодые и пожилые – все они были на одно лицо: усталые, угрюмые, а в глазах, обращённых в нашу сторону, проглядывалась обречённость.
 От таких людей ждать хорошего – напрасная трата времени, решил я, и постарался как можно плотнее вжаться в наши тюки, вжаться так плотно, чтобы стать совсем незаметным для постороннего любопытствующего взгляда.
Из середины этой разношёрстной толпы, в сопровождении нашего бывшего «старшего», вышел бандеровец, одетый в кожаную куртку и с двумя наганами в кобурах.
Наши охранники заставили меня слезть с фуры и, подталкивая меня, папу и маму в спины, подвели к «кожаному», и приказали остановиться.  Дядю Григория они тоже не забыли.
Я прижался к маме, обхватив её руками.
- Кто такие, будете? – по-русски, но с украинским акцентом, спросил главарь, глядя на отца. - И, не дожидаясь ответа, продолжил: «Зачем пожаловали в наши Палестины?»
 Затем, опять не дожидаясь ответа, обратился к сопровождающим нас бандэровцам: «Обыскали задержанных?»
 Те, потупившись, промолчали. Вместо наших двух конвоиров ответил их старший, сказав, что они обыскали нас и повозку –  оружия не нашли.
-  Так,  кто  вы?  –  вновь  повернувшись  в  сторону папы, обратился главарь.
В разговор неожиданно вступил дядя Григорий, Он, показав на нас пальцем, по-украински, стал многословно объяснять (а я то думал, он молчун!), что мы дальние родственники его двоюродной тётки и, он везёт нас к себе в гости. Потом стал перечислять каких-то своих родственников в этом и других районах…
Совсем выдохшись и вспотев от страха за свою жизнь и, я думаю, за нашу тоже, оглядел окруживших нас бандитов.
…А можэ, после небольшой паузы добавил он, чоловик и його дружина найдуть у нас  яку нэбуть працю, та й зовсим залышатся тут.
 Из толпы раздался чей-то грубый голос: «Брэше, сучий сын! Цэ вин москалей вэзэ до   миста! Повисыть його та москалей!» В толпе дружно захохотали.
И тут случилось то, чего никто не ожидал!
Все опешили, я так думаю, от неожиданности.
- Повисыть нас?! – закричала в толпу мама. - Яки мы москали, га?! Вы тильки гляньтэ на того недоумка! Вин зовсим з глузду зйихав! – и такая ярость была в глазах и голосе моей   мамы, что вблизи стоявшие бандиты попятились от неё.
- Замовчь, скаженна жинка! – раздался голос нашего «старшего», - нехай твий чоловик шо нэбуть скаже, а то вин усэ мовчить, та мовчить, як той глухонемой.
Все обратили свои взоры на папу.
Он стоял бледный, но в нём не чувствовалось страха. Сжатые кулаки, да ходившие под кожей лица желваки, говорили о большом  нервном  напряжении, но  никак  не о  страхе перед  вооружённой разношёрстной толпой.
- Да, мы едем в этот город, чтобы жить и работать! – заговорил он, не повышая голоса и смотря в глаза тому, в кожанке. Я неплохой механик, и надеюсь, что мы обоснуемся здесь надолго. Григорий, мой бывший сослуживец и дальний родственник, пригласил нас к себе, пообещав работу. Надеюсь, вы меня поймёте? Я должен кормить и одевать семью…
 Он ещё что-то хотел сказать, но его перебил голос Степана. Он давно, негодующе посматривал на своих товарищей.
- Громадяне! Вы мэнэ знаетэ, шоб нэ сбрэхать, пивтора року, - и обведя всех суровым взглядом, спросил, - так, чи, ни? Може я брэшу?
- То так, - соглашаясь, раздалось в ответ несколько голосов из разношёрстной толпы.
- Вы хоть едный раз чулы от мэнэ кривду? – снова спросил Степан и, не дожидаясь, что ответят его соратники, продолжил, - я знаю цю людыну ще з вийны. Вин мэнэ зовсим мабуть забув, а я помню! Я росказую це для того, шоб вы тэж зналы, яка вин добра людына. - Ця людына спасла мэнэ вид смэрти у жорстокому бою. Колы б нэ вин – нэ було б   мэнэ сэрэд вас! Сгинув бы я, як та собака!
 Папа повернулся к говорившему эти слова Степану, долго и пристально всматривался в него, а потом неуверенно проговорил: «Неужели это ты, Степан? Ты очень изменился! Я бы тебя ни за что не узнал, не напомни ты мне прошлое. Как ты изменился Степан…»
Степан дождался, когда отец закончит говорить, и вновь повернувшись к главарю, продолжил: «Пан командир, отпустить йих! Нихай воны йидуть до миста. Цэ добри людыны. Та й с Гришей вы знайомы. Вин зла никому нэ зробыв, умолял он своего командира. – Будь ласка, пан командир, отпусты йих».
И опять смотря на главаря, с надеждой в голосе повторил: «Нехай соби йидуть до миста. Воны ж тут працювать будут».
Вокруг воцарилась тишина, можно было услышать дыхание рядом стоящих людей. Все молчали – ждали решения главаря. А я плакал от страха. Мне было очень страшно. Я боялся этих угрюмых, заросших волосами лиц, что так неприязненно, исподлобья, смотрели на нас.
Каждый брошенный на меня взгляд пугал до дрожи. И меня пугал лес, который окружал нас, и эти, как норы, землянки. Всё пугало меня!
 День клонился всё больше и больше к вечеру, а солнце опускалось всё ниже и ниже. И только его краешек, как-бы на мгновение, зацепившись за верхушки деревьев, чуть-чуть продолжал освещать поляну. А затем вокруг стало всё серым. Из глубины леса потянуло холодом и сыростью.
Все с нетерпением ждали решения главаря: мама с надеждой смотрела ему в лицо. А папа, взяв меня за руку, заглянул мне в глаза и тихо, чтобы никто другой не  услышал,  прошептал: «Главное  в  жизни,  сынок  –  ничего  не  бояться, понял!»
 Затянувшееся молчание прервало неожиданное, раздавшееся из глубины леса, ржание лошади, и из просеки показался всадник. Он подскакал к главарю банды и, соскочив на землю, стал о чём-то шептать ему  на ухо.
Остальные бандиты насторожились.
Я замер в ожидании чего-то нехорошего, даже слёзы сами перестали литься из глаз.
Выслушав прибывшего всадника, главарь о чём-то поразмышлял, затем, повернулся в нашу сторону и, махнув рукой в сторону просеки, жёстко приказал: «Уезжайте! Немедленно!»  Затем, круто повернулся к своим бандитам, и пошёл в сторону землянки с костром перед входом.
Бандиты молчаливой толпой последовали за ним. И только Степан, проходя  поблизости, прошептал: «Тикайтэ быстрише! Нэ поминайтэ лихом. - Прости мэнэ командир, так сложилось у мэнэ»
 Нас не пришлось долго уговаривать!
 Лошади всё ещё стояли не распряжённые, вероятно по забывчивости бандитов, и мы, быстро сев в повозку, не мешкая, пустились в обратный путь.
В просеке уже было темно, но дядя Гриша всё нахлёстывал и нахлёстывал лошадей, стараясь поскорее выбраться из лап такой близкой смерти.
А я, крепко ухватившись за борта фуры, шёпотом повторял сказанные папой слова: «Главное - не бояться! Главное - не бояться!»
 
---<<>>---