Машино озеро

страной правит чернь, - Поликарп Петрович был мрачен.
- Так, слава Богу, нас-то оно не ждет, - усмехнулся Персиков. - Мы этого никак увидеть не сможем.
-  Да как народ может управлять государством? - воскликнул Илларион  Андреевич. - Поставь моего кучера управлять хотя бы городом - таких дров  наломает!
- Среди большевиков были образованные люди. Ленин, Троцкий, Урицкий, - вспомнил былых вождей Павел.
-  Сплошь евреи! - потряс кулаком Персиков. - Ну, а что я всегда говорил?  Уж эта братия своего не упустит. Мало их жидовское племя бьют, ух, мало!
- А за такие слова, - улыбнулся Павел, - у нас можно и в тюрьму. Разжигание межнациональной розни.
- Не удивлюсь, если они же этот закон и придумали, - хмыкнул Персиков.
- А вера? Что стало с верой? - взволнованно спросила хозяйка.
- Вера осталась. Сейчас храмов много, новые строят. Президент тоже в церковь ходит.
- Слава тебе, Господи, - перекрестилась хозяйка. - Главное, что вера осталась. Будет вера - будет и Россия.
-  Одной веры, Вера Андреевна, мало, - не замечая тавтологии, Глуздов  достал серебряную табакерку, открыл и шумно вдохнул. - Конечно, бывали  на Руси всякие правители, и не царского рода, но... у них была воля и  крепкая рука, такая крепкая, что даже свои ее боялись. Есть такая рука в  России, милостивый государь Павел Владимирович? Если есть, будет и  Россия. Если нет - растащат ее жиды, да и народ не отстанет.
-  Почему вы так о народе думаете? Как будто он только воровать может.  Будто дворяне никогда не воровали? – возмутился Павел. Илларион  Андреевич смущенно кашлянул, но Павел не обратил внимания и продолжил: 
-  Светлейший князь Меньшиков, правая рука Петра, не воровал? А князь  Потемкин, имя которого у нас нарицательным стало. Да мало ли... 
- Меньшиков, сударь мой, до титула кем был? Коли знаете историю, так вспоминайте. Холоп, дворовый мальчишка. Потому и вор.
-  А Потемкин? - не унимался Павел. Он чувствовал: дворянам неприятно об  этом слышать, но надменная речь Глуздова вывела его из себя.
- Какой Потемкин? - холодно спросил Глуздов, и Павел понял, что зря затеял этот разговор.
- Кажется, Григорий, - замялся он, - я точно не помню. Он еще деревни строил, ненастоящие.
-  Потемкины - известный род, множество славных сынов России, - отставной  полковник выпрямился, его глаза буравили юношу, - а вы, не зная толком,  позорите их. Хороши же потомки! Запомните, юноша: не знаю, как у вас в  грядущем, а у нас подобные оскорбления смываются кровью. Будьте  осторожны, господин студент.
Павлу хотелось послать полковника  подальше, но в этом обществе и в его положении такое будет чревато. «Ну,  погоди у меня, - подумал Павел, - еще увидим... Эх, знать бы, что  портал действует»...  
- Будет вам, будет, - улыбаясь, Персиков  примиряюще воздел руки вверх, - не ссорьтесь, господа. Мы ведь и сами  плохо знаем, что случилось двести лет назад, еще до наших дедов. Павлу  Владимировичу простительно, к тому ж он очень юн. И уж никак не виноват в  том, чему его учили... в грядущем. 
- Даже если так, - холодно  ответил Глуздов, - даже если один из Потемкиных стал вором - он будет  исключением, паршивой овцой, в то время как черни только дай время -  растащит все до последнего камушка.
- Сущая правда, Поликарп  Петрович, - поддержал его Персиков. - Я в три глаза гляжу за товаром.  Чуть отвернешься - воруют, сволочи! Скольких приказчиков выгнал, уж не  упомнить, а кто и под суд пошел. Ворует народ.
Павел молчал. 
-  Так от бедности и воруют, - вдруг сказала Маша. Ее чистый голос  прозвучал в полумраке, как колокольчик. Все оборотились на нее. -  Богатому зачем воровать? Ведь вы же, господа, в достатке и не воруете?
-  С чего мне воровать - у себя самого, что ли? - рассмеялся Персиков. -  Доктору, вон, пациенты исправно платят, а его благородие Поликарп  Петрович государственный пенсион имеет и поместье. А вам, любезная  Машенька, я так скажу: я приказчикам хорошо плачу - и все одно воруют.  Быдло-с. Порода такая.
- Вот именно-с, - холодно повторил полковник.
Илларион Андреевич натянуто улыбался.
-  Мария Илларионовна права, - неожиданно произнес Кирхер. - От бедности  воруют, от бедности. Только от духовной бедности. Есть ведь бедняки, что  умрут - а чужого не возьмут.
Полковник с неудовольствием посмотрел на врача.
- А в грядущем воруют ли? Павел Владимирович, скажите нам: у вас в России не воруют? - спросил Кирхер.
- Воруют, - сказал Павел. - И еще как! Миллионами, миллиардами воруют.
- Вот видите: миллионами, - сказал немец. - Обычный человек миллион не украдет, верно?
Павел кивнул, радуясь неожиданной поддержке.
-  Выходит, ничего не меняется, - продолжил Кирхер, - и не царь виной  тому. Не богатство и не бедность. А жадность, зависть и стяжательство.
-  Прошу простить, но любите вы, Карл Генрихович, высокими словами  говорить, - Заславский откинулся на спинку стула. - Вы знаете: я вас  очень уважаю. Вы либерал и умный человек. Но цена таким высоким словам -  грош в базарный день. Потому что все они – от лукавого... Потому что  грешен человек - и осуждать его за грех смешно и глупо. Природа-с. Ведь  кто из нас не грешен? - перекрестился помещик, и Вера Андреевна вслед за  ним.
- Я не осуждаю тех, кто грешен, - спокойно ответил немец. - Я осуждаю тех, кто грех свой за честь и добродетель почитает.
За окнами вечерело. Внесли свечи.
-  Однако мы отклонились от темы, - желая, по-видимому, взбодрить Павла,  сказал Заславский. - Пусть наш гость продолжит, господа, ведь интересно,  что будет с Россией дальше.
- Да, конечно, - полковник поерзал на стуле, - продолжайте, молодой человек, прошу вас.  
Огоньки свечей трепетали, бросая на стены мрачные тени будущего.
- После революции тридцать лет Россией будет править диктатор Иосиф Сталин. Сталин - ненастоящая фамилия...
-  Конечно! Иосиф! Я всегда говорил: жиды губят Россию! - помрачнев,  стукнул кулаком Семен Макарович. Хозяйка с укоризною взглянула на купца.  - Простите, Вера Андреевна.
- Ну, уж прямо и жиды. Слабоваты они Россию погубить. Не та сила, - ответствовал Кирхер.
- Это еще как сказать...
- Да бросьте, Семен Макарыч. Не жиды и не карбонарии виноваты.
- А кто же? – подал голос Глуздов.
-  Жадность. Жажда властвовать. Злоба. Зависть, - Кирхер выговаривал слова  тихо, но звучали они громче купеческого крика. - И неважно, какого  человек сословия, важно, может ли противостать им. Если нет, будет и  подлость и кровь.
- А я вам, милейший государь, вот что скажу:  вольнодумство всему виной! - полковник, как хищная птица, навис над  столом. – Если б дети наши почитали нас, как заповедано обычаями и  священным писанием – ни революций, ни измен бы не было! Чти отца своего и  мать свою, повинуйся начальству и знай свое место – так ведь написано?  Примерный гражданин, как солдат, должен слушать своего государя. Слушать  и повиноваться. Тогда государство будет крепким, и народ счастлив.
Илларион  Андреевич одобрительно закивал. Все слушали полковника, а Павел смотрел  на Машу: девушка улыбалась гостям – но выглядело это неестественно и  фальшиво. Она была несчастна. Несчастна тем, что должно было случиться.  Своей помолвкой и будущей свадьбой. Павел ощутил это так же четко, как и  то, что девушка эта вдруг стала ему небезразлична.
- Каждый  по-своему представляет счастье, - сказал Павел. - Не думаю, что даже  император знает, что нужно Маше, лучше ее самой...   
Тишину можно  было резать ломтями. Встретившись взглядом с Павлом, Маша слабо  улыбнулась. Глуздов задрал подбородок и фыркнул, готовясь что-то  сказать.
- А может, чаю, господа? - прервала нехорошую паузу хозяйка. - Лизка, принеси самовар! Ну-ка, живо, живо!
Вокруг задвигалось, зашумело. Шустрые девушки прибрали на столе, принесли новый, пышущий жаром самовар, расставили блюдца.
-  Продолжайте, Павел, сделайте милость, - попросил Заславский. –  Вспомните что-нибудь поближе к нам, то, что, может быть, увидят наши  дети...
- Лет через пятьдесят Николай Второй проиграет  Русско-японскую войну, а потом войну с немцами. Первую мировую. У нас  еще писали, что революция не произошла бы без немецких денег, - вспомнил  Павел. – Будто бы кайзер дал денег революционерам, чтобы расколоть  Россию и выиграть войну.
- Кто угодно, только не кайзер! - возмутился Карл Генрихович. - Он не мог!
- Это почему же кайзер - и не мог? - вмешался Поликарп Петрович.
- Кайзер всегда был друг России! - уперся доктор.
- У России нет друзей, господа, - сказал Павел. - Всем просто нужны наши ресурсы. Нефть, газ, лес, металлы.
Он сам удивился, насколько четко теперь это понял. И насколько мало задумывался об этом раньше.
- Дальше, дальше говорите, - сказал Глуздов, – все, что знаете. 
-  Самым известным правителем в двадцатом веке в России был Сталин.  Сталина многие ненавидели и до сих пор ненавидят, - сказал Павел, - но  он создал великое государство и выиграл войну с Германией.
- Сильная рука, - одобрительно кивнул Глуздов. - Мужицкий царь...
- Да, свято место пусто не бывает, - сказал, вытирая лицо платком, купец.
- После смерти Сталина страной правила партия его последователей-коммунистов, всего семьдесят лет. Но народ захотел свободы и...
- Что вы сказали? - подался в кресле Глуздов. – Захотел свободы? Разве народ ее не получил?
          - Получил, - развел руками Павел. – Но люди желали жить, как они хотят,  а не так, как скажет партия. Хотели говорить, что думают. 
          - И здесь вольнодумство, - поднял вверх палец Глуздов. – Видите, чем  все обернулось? Царя свергли, а свободы как не было, так и нет. Что же:  государь мешал свободе? Вольнодумцы – они всему виной, горлопаны и  бунтовщики!
         Павел пожал плечами:  
- Дальше  сменилось много лидеров, я и фамилий их не помню... Мои родители  говорят, что тогда они жили замечательно. У них не было многого, что  есть в стране сейчас, но люди действительно были добрее, радушнее и  честнее, чем теперь. Так они говорят, и я им верю.
- Это  правильно! – сказал Илларион Андреевич, недвусмысленно глядя на дочь. –  Родителей следует почитать и слушать, ибо сказано: «почитай отца своего и  мать свою»...
- А сейчас... Я даже не знаю, как рассказать вам  это. Мне не нравится то, что сейчас в России. Я не могу вам всего  объяснить, вы не поймете, просто скажу: мне кажется, что страна болеет.  Она больна, потому что власти наплевать на народ, а народу – на власть.  Потому что нет равенства, за которое все голосовали, нет равных  возможностей, нет справедливости и честного суда. Вы здесь говорили о  ворах – а что вы сделаете, если вас обворует государство?
          Павел не ожидал от себя такой речи и, хоть в душе понимал, что не все  так мрачно, ему хотелось рассказать этим людям правду о том, что слышал и  видел, пусть горькую – но правду. Пусть знают! И не думают, что в  грядущем - рай.
         - И кто же правит Россией в ваше время? – проронил долго молчавший Глуздов.
         - Президент. Его выбирает народ. Тайным голосованием. Даже я могу стать президентом. Теоретически. Любой гражданин.
         - И даже не дворянин? – спросил Заславский.
         - Это необязательно, - улыбнулся Павел.
- И ваш президент - не дворянин? - спросил полковник.
-  Нет, конечно. Не дворянин. Дворян у нас и не осталось, - сказал Павел и  осекся: ведь я же сказал, что дворянин! Но, кажется, никто этого не  заметил.   
- Так чего вы ждете от потомков хамов? – обведя  глазами всех, загремел Глуздов. - Это