Псевдоним

      Лейтенант Дима Кукин написал свой первый  в жизни рассказ и назвал его просто - «Лотосы».  Надо признать, побудительной причиной Димы было не тщеславие, а человеческое любопытство, посредством которого он хотел, как будущий «инженер человеческих душ» познать внутренний мир людей. «Познаешь душу - постигнешь все!»
      Димон захотел описать с тонкой иронией и глубоким психологизмом жизнь во всем богатстве и многообразии, когда рядом уживались грех и святость, слезы и улыбки, праздник и серая рутина бытия. Его завораживал контраст единства противоположностей. Будущий писатель хотел постичь тайну жизни, стать, как Стендаль «наблюдателем человеческих сердец».
     Сюжет  «опуса» был прост: Молодой лейтенант попал на дальневосточный остров Путятин, где благоговейно встретил восход солнца на берегу Великого океана. Умытое светило, будто что-то фантастическое встало ему в морду лица прямо из воды. Здесь же он впервые в жизни на пресном озере увидел божественные белорозовые лотосы. Чарующая роскошь цветов, блеск голубого моря, играющего всем спектром красок под лучами солнца, показалась молодому баклану сказочным волшебством. Он не вытерпел взял авторучку и сел за стол.
     Припав к древнегреческому «Кастальскому ключу», парень страдал над текстом долго, до бессонницы и дрожи в коленках. Кукину казалось, что он много пережил и перечувствовал. Вдохновение при отсутствии мастерства - страшная штука. Почувствовав себя Хемингуэем, парень перепечатал рассказ на старинной машинке «КонтиненталЪ», которую сделали в дикие времена освоения Дальнего Востока. Ее он случайно нашел на свалке поселка. В ней западала буква «Ры», поэтому шедевр получился у крючкотворца немножко картавым, с мягким еврейским прононсом.
     Что делать дальше? Дмитрий уже знал, что даже плохой рассказ лучше некролога, поэтому решил нетленку представить на суд интеллигентной публики, которая могла бы понять и почувствовать впечатлительную душу художника слова. Где найти знатоков изящной словесности на краю глобуса? Нигде, кроме как рядом! И вот, когда его друзья-архаровцы по традиции собрались «на ручейке» для «обмывки» очередного воинского звания одного из них, «писатель» готов был зачитать творение. 
     Кукин был хотя и новичком в новом деле, но не совсем балбесом. Прекрасно понимая, что «на сухую» флотским душам в черных промасленных кителях творение - вот так за здорово живешь отдавать нельзя, терпеливо подождал, когда ребята примут на грудь спиртика с местным говняным пивком. Первый глоток прошел на «ура», второй - сразу же, чтоб пуля не пролетела. После третьего «прозаик» дал возможность ребятам закусить русский «коктейль» рыбьими котлетами в томатном соусе под названием «Братская могила». «Ерш» стал слепить как будущая слава.
     Дима, целованный в темечко кнехтом, в прекрасном расположении духа встал с «Зеленной поляны» (не путать с толстовской «Ясной поляной»). Достал из кармана заранее заготовленную стопку листиков. От волнения стряхнул капельку волнительного пота с кончика носа, постучал пустой банкой из-под кильки о валун и скрутив от волнения нервы до рвоты, скомандовал:
     - Мужики! Хорош водку пьянствовать и безобразия нарушать! Сейчас будем приобщаться к мировой литературе! Слушать мой рассказ!
     Ребята не испугались, но посмотрели на Кукина как на сумасшедшего. Димон, чувствуя себя героем минуты, не торопясь, со смешинкой в уголках серых глаз оглядел однополчан взглядом, словно знал все их будущее. С чувством-толком-расстановкой на которые был способен, начал с мурашками на коже декламировать первое в жизни художественное произведение, от которого пахло подземельем, где оно было написано.
     Когда Дима с мятущимися чувствами читал свое Творение трава около кристально чистого ручейка начала колебаться сочными волнами в такт словам. Чарующие звуки голоса как финского кантеле завораживали птиц, заставляя солнце спуститься пониже, дабы ничего не пропустить из сказанного. Все слушали внимательно. Это было нелегко. Чесались глаза. От ручья дуло.
     Все оцепенели в предвкушении рождения нового Писателя. Ветерок стих, стал слышен ласковый плеск волн Японского моря. В сопках наступила прозрачная тишина. Перестали даже звякать кружки в руках офицеров. У одного из мичманов высыпала сыпь. Безмолвная природа, слышавшая и не такое, замерла, как перед цунами бури. Невдалеке в кустах прекратили сплетничать фазаны. Длинный, похожий на пожарный шланг полоз, до этого уютно греющийся невдалеке на валуне, от удивления поднял плоскую голову с изумленным выражением в брусничных глазах - «Этого не может быть!» и не моргая тягуче потек толстым ручейком в заросли папоротника на хоздвор. В воинской части его держали вместо кошки. Мышам от этой змеи не было спасения. Наступил полный парнас!
      - Ну, как? - спросил Кукин, словно приговоренный к смерти.
     - Наливай! -  скомандовал капитан-лейтенант по прозвищу «Пан Спортсмен» и сделав многозначительную паузу в кружку, будто в микрофон, начал вещать как пророк. - Ну что тебе Дима сказать, чтобы не обидеть? Умные люди говорят - если можешь не писать, то не пи…
     - Стоп Толя! Я тебя умаляю! Сделай морду попроще, а то все подумают, что война началась! - остановил Пана спортсмена другой Димин дружбан, Серега у которого на огромных плечах погоны терялись как марки на заказном письме. - Да, это не Шостакович и не Растрелли, но не расстраивай новоявленного Станюковича! Сказали - выпей! Значит, пей! - с мятой улыбкой в разбитых глазах Серега жадным залпом проглотил глоток спирта и начал хрустеть огурцом, словно сушеным тараканом. - У флотского Гомера Пегас только крылья начал отращивать, а ты ему рога хочешь отшибить. Нормально Димон. Так держать! - дружок стал успокаивать «писателя». - Я понимаю, что писать - это лучший способ разговаривать! Никто тебя не перебивает, но все-таки убери длинноты, охи и ахи в рассказе, - начались «толстовские» университеты. - В жизни главное подробности, а не краски. Заставь лотосы говорить прямой речью, передай их помыслы, желания и чувства. Разберись с тягучими деепричастными оборотами и строчи дальше. Не забудь, ты офицер и быстро выпитый спирт не считается выпитым! Для полного отображения флотской жизни нужно проникновение в неё, - здесь друг, насмешливо щуря глаза, сделал паузу и налил новую порцию живительной влаги.  - Запомни! - Серега, воспрянув треплющейся мыслью, словно благородный дух над вратами вечности, продолжил. - Служение муз не терпит суеты! Краткость - основа таланта! На флоте все должно быть единообразно пострижено, покрашено и посыпано песком! - Серега, чеховским стилем, начал выдавать флотские перлы. - Писать у нас может каждый - неграмотных нет! Но писателем может быть только тот, у кого есть, что сказать нового и интересного людям! Тот человек, который видит такое, чего остальные в повседневной жизни не замечают, - Сергей, сделав одухотворенное лицо, не заметил, что начал, говорить, как Паустовский. - Литература - это страсть и трагедия, дух и любовь, наконец, юмор! Нарисуй, как мы тут на краю географии весело едим дерьмо ложками, - смачно хрумкнув очередной долькой яблока продолжил флотский оракул, не обращая внимания на подколку. - Опиши жизнь холостых офицеров в общаге без света. Семейных - в поселке зимой при замороженном отоплении, когда, моча от студеного мороза в унитазах оглушительно лопается, будто граната, пугая маленьких детей. Посмеемся вместе от души.
     Пока друг изгалялся в словоблудии, Димон прикрыв похмельные веки, начал грезить и витать в империях. «Пусть я и идеализирую суровую флотскую действительность, но, стараюсь быть реалистом в творчестве. Может, стану писателем миллениума?» Кукин еще не знал слов Сергея Довлатова: «Когда испытываешь смутные ощущения, писать рановато. А когда ты все понял, единственное, что остается - молчать».
     - Мужики! Знайте! Талант не пропить! Это вам не с утра спирт жрать канистрами. Это - творчество! Высокая материя! Не побоюсь даже такого слова «Литература!» - Серега продолжил расхаживать, жестикулируя алюминиевой кружкой со спиртом. - Да, кстати, как ты относишься к экологии апперцепции зондирующего сигнала зенитной ракеты?
     Поймав бровью улыбку друга, Димон захотел сказать, как ответила бы его тетя из Одессы: «Ты шо, с мозгами поссорился? Не надо расчесывать мне нервы, их есть, кому делать!», но, подумав, ответил доходчиво:
     - Художника обидеть может каждый! Смотри, не включу тебя в свои мемуары!
     - Не обижайся, Дима, - Серега дружелюбно хлопнул «творца» по плечу. - Я понимаю, на флоте от выговора описаться легче, чем от смеха, но моряк писателя не обидит! Талант под мундиром не спрячешь! - и уже обращаясь к присутствующим, предложил. - Ребята! Давайте, пока командир не побил Димона за «нетленку», придумаем ему литературный псевдоним, как, например, был у Новикова - «Прибой» или у Сергеева - «Ценский». - Серега опять улыбнулся. - Уж больно у тебя Дима слишком короткая для творческого человека фамилия, аж как-то неудобно за тебя. Давай назовем тебя Дмитрий Кукин-Дальневосточный? Через черточку. Нравится?
     - А если Кукин-Путятинский! Дальневосточный! Приморско-Амурский! Не плохо? Как раз в тему «рассказа»? - предложил другой дружок.
     - Вы еще сделайте из моей фамилии караван барж!
     - Дима, давай назовем тебя скромненько, но со вкусом - Дмитрий Босфор Восточный. Солидно и звучно, а главное - в отечественной литературе нет пока писателя с такой яркой и колоритной фамилией, - предложил друг Николай по прозвищу Красс.
     - Теперь будут! Спирта писателю! - скомандовал Сергей и торопливо налил очередную кружку. - Тогда выпьем же за рождение нового мариниста!
     Прихоти военной жизни не предугадаешь. Через некоторое время служба так сложилась, что Диму Кукина с сотоварищами послали по делам в командировку во Владивосток для решения срочных ненужных служебных вопросов. Сделав дела и «отметившись», как полагается в ресторане «Зеркальный», ребята терракотовой походкой не спеша пошли к Морскому вокзалу прибрежных сообщений.    Видят, как к пирсу швартуется большой морской паром, который курсирует между городом и островом Русский. На борту судна золотыми буквами горит название - «Босфор Восточный», названый в честь пролива в заливе Петра Великого Японского моря,  отделяющего полуостров Муравьёва-Амурского от островов Русского и Елены.
     - Эй, Димон Босфор-Восточный! Смотри! В честь тебя, как классика-мариниста  уже начали называть пароходы. Ты у нас Дима стал как Крузенштерн - «Человеком и пароходом»!
     - Рад что еще при жизни! - вспыхнув словно гакабортный фонарь на корабле, Дмитрий удовлетворенно поправил белую фуражку с золотым «крабом» во лбу. 
    В подтверждении слов «писателя» грохнула сигнальная пушка на Комендантской горке, чтобы жители Владика знали, как писал Александр Куприн, «наступил адмиральский час, когда надо проверять часы и пить водку с соленой закуской».  Раскат выстрела сломя голову понесся по  сопкам, сметая все на своем пути с новостью о рождении  нового «Человека-парохода».