Цветение сиреневой вишни.

Лекция протекала своим чередом, а он продолжал вот так и поглядывать на ту сторону аудитории, на её профиль склоненный над столом, в котором угадывалась точно сосредоточенность, такое, действительно рвение к знаниям, что будут изливаться, приходить, добываться в течение целых пяти лет. Вот сколько времени отведено, чтобы взором на лекциях вот так и всматриваться, любоваться ли профилем её, что даже издалека как-то да видит он ауру прекрасную…     И будет так, будет, но чувствует он, что-то не то творится с ним в последнее время после того вечера, ночи, утра с 30 на 31 августа, когда он пропал, прежде всего, пропал для себя. Вот так и изъята память, и заслонён тот отрезок времени такой вот дверью непроницаемости. И как достучаться? И что за тайна за этой дверью? Да, с ним что-то такое происходит…  

                                                                   3    

    Сомнений не могло быть в том, что она та самая девчонка, что помогла ему встать, когда он сидел бессильным, беспомощным по колено в воде у берега, у пирса. Будто сидел в луже, хоть в переносном, хоть в прямом смысле. Выходило так, что она из группы «а», в которой большинство девушки. Выходило так, что они могут на неделе иногда встречаться на больших лекциях, что слушает весь курс. Что ж, возможны встречи, скорей не встречи, а то, что он будет тайно вскидывать взгляд в её сторону, да так, чтобы не заметила она, та самая свидетельница того самого положения в том событии, в котором он выглядел уж очень неприглядно. Какой уж там Жак Клод ван Дамм, какой уж там Чингачгук, Брюс Ли, Джеки Чан и тому подобные герои, на которых он подростком так и восхищался, на которых ох как заглядятся девчонки, девушки. Потому и стоило, если и взглянуть на неё, то под прикрытием неизвестности, да так, чтобы она не заметила никак, не почувствовала ничего, не узнала никогда.   

  Конечно, можно было бы и не вскидывать утаённый взгляд, вообще не сворачивать в её сторону голову, будто её нет, не подозревает о её существовании, но получилось, случилось так, что он в эти дни даже стал как-то ждать вот этих объединённых лекций, чтобы как будто ненароком, всё также тайно да вскинуть взгляд неприметный. И как побороть такое чувство, такую нацеленность что ли?     Изучил, запомнил расписание как следует. И когда наступала очередная лекция, то сердце его в возвышенном возбуждении ожидало наступления данной лекции, когда он пристраивался в задних рядах, будто выискивая удобный плацдарм, чтобы оттуда временами во время лекции нет, нет да взором опрокидываться в ту сторону, где просматривается её профиль, что было чаще всего.     Да ладно бы так, но ведь стал преследовать её образ не сказать, что повсюду, но часто и в разных местах, но особенно перед тем, как заснуть. И видел ведь, что иногда подходят кто-то из парней до лекции, или же после лекции, или же усаживаются рядом, но по большей части из её же группы «а», и вот так и слушают лекции, и пишут, вот так и вгрызаются в гранит науки. Но отнести ли это к таким играм особенных взаимоотношений? Не знал, как ответить на такой вопрос, что задавал сам же себе? Но если даже так, то есть ли у него право на ревность?

    Бывало так, что проходила она мимо или одна, или с кем-нибудь из девушек из своей группы, а то и в компании нескольких девушек. Но точно не видел, чтобы рядом постоянно присутствовал кто-либо из парней из её, не её группы. А то ведь уже наметились кое-какие пары. Ну, да ладно. Но нечто другое также стало волновать его…    

  Чувствует он, что-то не то творится с ним в последнее время. И как-то понимает, что что-то не то именно после той ночи с 30 на 31 августа, когда он никак не переночевал у родственников, а был неизвестно где. И никак не вспомнить предпосылки своей пропажи. Был вечер в трамвае, и стало утро в трамвае. Может, кто-то незаметно уколол шприцем со снотворным, что он ушёл в небытие, ушёл в сон без сновидений. Затем привезли его в какую-нибудь явочную квартиру, а там убедились, что он-то никакой не шпион, не разведчик, что взять с него. Или похитили с целью выкупа, но убедились, что он никакой не сын каких-нибудь олигархов, банкиров, и что взять с него опять, же, нечего, потому и отпустили, да так, что он снова очутился в трамвае. Но вот вопрос – в том ли трамвае он очнулся? Вот на это-то он не обратил внимания. И не подумал об этом.  

   Да, что-то творится с ним в последнее время, ибо чувствует он, и как понимает про это изнутри какой-то интуицией неведомой. Но что за перемены?     Когда в этот день на лекции украдкой он вскидывал на неё затаенный взгляд, то видел её на этот раз как-то более отчётливо. Вчера надел очки, чтобы посмотреть очередной увлекательный голливудский фильм, то почувствовал неприятную резкость в глазах. Очки вдруг, будто ни с того, ни с сего мешали смотреть кино по плазменному телевизору с чётким изображением, как никак а «Самсунг», но неуютна резкость в глазах, какое-то жжение. Потому и снял очки, а изображение тем временем приобрело более острые черты и глазам комфортно, как и бывало всегда с рождения. Вот такая перемена да притом в лучшую сторону. Даже можно сказать – большая перемена, очень приятная, сверхприятная перемена. Но одним ли этим ограничилось?   

  На лекциях по истории философии лектор, преподаватель, доцент требовал писать исключительно ручкой на тетради, на толстой тетради вслед за его словами, которые из его уста вытекались самой разной тональностью, в которых не то что угадывался, а подчёркивался некий артистизм. Никаких там записывающих устройств на мобильниках, смартфонах, айфонах, в общем, никакого подобия гаджетов. Всё должно быть в строго академическом стиле. И вот тут-то он стал обнаруживать в себе и другое изменение, которое заключалось в том, что без всяких записывающих устройств, без ничего он стал запоминать всё то, о чём с усердием, но в общем-то с талантом, говорил лектор, то бишь доцент. Откуда взялась такая память?!

    Благо он сидел в задних рядах и был для него непримечателен, что до него не дошли замечания от всевидящего, столь упивающегося историей философии, самим процессом передачи знаний студентам, решившим посвятить свою жизнь столь важному делу, у истоков которого стояли аж Сократ, Платон, Аристотель и иже с ними ещё с древних, древних времён Великой Греции – Эллады.     На одной из таких лекций он опять тайно вкинул взором в ту сторону, где она, чуть наклонившись, корпела над тетрадью. И вдруг в один из таких моментов он чуть было не слетел, нет, не седла, но со скамьи, чуть не поперхнувшись. И было отчего. Он взором упёрся на взгляд, на её взгляд навстречу.                                                                   
     4  

    Глаза в глаза. И будто немой вопрос, но о чём? Прекрасный лик…  

   Он застыл от внезапности и миг спустя отворотил в поспешности глаза, взгляд, что могли обозначать они, увидел бы со стороны, но, скорей, хватало того явления, как оконфузился, как тогда, когда в беспомощности, в бессилии под ореолом нокдауна барахтался в воде на берегу, как слизняком по луже. И больше не посмел взором туда, в её сторону.  

   И целый день не давал покоя этот взгляд, её взгляд, в котором не сумел, не смог что-либо прочитать, узнать. И не было никакой радости от этого.     Последующие дни, когда выдавались по расписанию лекции для всего курса, старался не поворачивать голову в ту сторону, в которой бывало, что проходили в аудиторию несколько юношей и девушки, составляющие большинство в группе «а». Но, всё же, невольно ли, но приготовлено и направлял взгляд в эту сторону. при этом сам затерявшись за спины.  

   Она шла посреди всех, или же молча задумчиво, или же переговариваясь весело с кем-либо из новых подруг по курсу, по группе, ибо всё новое на первом курсе. В аудитории она садилась почти на то же самое место, да и он уже будто  навсегда забронировал себе место в самом арьергарде, на Камчатке аудитории.  

    Как понимал он, что с ней бывало и общаются юноши из её группы, но того, чтобы к ней подходили с приветствиями ребята из других групп, не видел. Конечно, в её группе была и другие видные красавицы, к которым подходили, именно подходили бравирующие парни из группы «б» и «в». И возникал весёлый переливчатый тоном разговор о том, о сём, пока не заходил в аудиторию какой-нибудь преподаватель, доцент, облачённый ли в мантию важности, такой вот значимости на этом перевале жизни. И тогда снова обостренность внимания, снова вгрызание уж сильного твёрдого гранита знаний, внутри которого упряталось вот это само высшее образование.  

   Говорил себе, твердил себе, что не повернёт ни за что головы в ту сторону аудитории, откуда, как током, вдарило взглядом от неё, но поневоле да и вскидывался взгляд, и если она всё также корпела над тетрадью, то и задерживался взором. Но уже наготове, чтобы не попасть впросак, как в тот раз.     В университете проходили занятия по физкультуре на всех факультетах, и этот полезный предмет также не обошёл стороной факультет философии. Во времена Аристотеля философы были ох как спортивны, ещё как. И сам Александр Македонский постигал науку у великого философа, впоследствии сам ставший величайшим из великих.  

   Юноши занимались отдельно от девушек, но всё равно оба противоположных пола бывали на виду друг у друга. Издалека, не боясь быть пойманным в пристальности взгляда, видел он её, её, действительно, красивую, спортивную фигуру, что выражалась в такой изящно женственной стройности, от которой да всегда возрадуется дух мужской.    

    Сначала бег, затем различные разминочные упражнения. Преподаватель такой пожилой, старенький, однако, телом дородностью не обиженный мужичок, так позанимавшись со всеми, выдав футбольный мяч, отправлял юношей на футбольное поле, тогда как сам усердно приступал к занятиям с девушками, изыскивая для них различные упражнения, различные методику, уж потом предоставлял им баскетбольную или волейбольную площадку. Пока осень, так и шли занятия на стадионе университета, чтобы зимой перекинуться или в какой-нибудь спортзал, но по большей части в пригородный лес на лыжах.     В этот день осени противно заморосил дождь. Подумали: или в спортзал, или заставит этот, однако, вредный мужичок, если что пугающий незачётом так и заставит пробежаться под моросящим дождём и так далее. Но нет, в этот день преподаватель торжественно объявил, что сегодня занятия пройдут в бассейне, ибо у всех есть прививки и всё необходимое для занятий в бассейне. Такое его известие дружно всеми было встречено на «ура».  

   Перед занятиями в воде, помывшись в душе, все засобирались к бассейну. И он также, под струей душа, как следует, напитавшись свежести, подался наружу,   

  Это не ушло от внимания, от всеобщего внимания, и вот это «это» был его выход в пределы бассейна.  

   Он шёл тихо спокойно, шёл размеренно упруго, и с походкой его расцветала