грузом в душе никто оставаться не хотел, и многие решили обязательно прийти, оставив суетные мирские дела.
– Сразу скажу – не легким будет обряд. Велика мощь Вельзевула! Но с нами Царица Небесная, с нами Господь Вседержитель и воинство его! Нам ли бесу уступать? А, народ православный?
Люди загудели как потревоженный улей. Старые немощные бабки налились праведным гневом, потрясая сухими жилистыми кулачками.
– Вижу! Вижу ярость к дьявольским соблазнам, прельщению сатанинскому! Как самому себе верю вам, братья и сестры возлюбленные! – в глазах наместника выступили слезы умиления. – Соберемся вместе во имя Божие! Разобьем темницы духа, воссияем в чистоте и святости! Хотя бы на малое время уподобимся Отцам нашим! – казалось, Нафанаил словами рушит камни, ломает стену сомнения, вселяет в сердца силу божественного преображения. – А сейчас отдохнем немного. Подготовимся для службы и причастия. После трапезы жду всех в три полуденных часа.
Народ стал расходиться, строй монахов распался на отдельные группки. Он сошел с крыльца, взял под руку Паисия:
– Ну что, отче, идем знакомиться с теми, из-за кого сыр-бор у нас. Как они?
– Пока в порядке. Как дальше будет, не знаю.
Они подошли к склонившимся в поклоне Светлане и Власьевне в повязанных черных платках.
– Утро доброе, сестры любимые! – игумен с приветливой улыбкой смотрел на них.
– Доброе, батюшка! – Власьевна припала к руке, не смея выпрямиться, всхлипнула тихо и горестно.
– Ну что ты, матушка? – он обнял плачущую старушку. – Господь милостив с нами! Разве оставит он душу покаянную на поругание?
– Страшно, отче! Трепет великий чувствую, тело не слушается.
– То пересилить, вытерпеть надобно! Жизнь твоя в невзгодах и тяготах прошла, сердце в кремень превратила, неужели на перепутье не выдержишь? – слова утешения пастырского звучали тепло и благостно.
– Выдержу! – она твердым взглядом взглянула в его глаза. – Приму все как есть, а к духу на поклон не вернусь!
Тихо подошел сгорбленный Нектарий. С улыбкой слушал разговор, радостно покачивая головой.
– Отрекаешься сатаны, раба Божья? – спросил кротко.
Власьевна обернулась, узнала старца, в ноги кинулась:
– Отрекаюсь! – вдруг дикий звериный рев вырвался из груди кающейся ведьмы, дрожь сотрясала спину. Священники озабоченно переглянулись. Светлана с ужасом и состраданием смотрела на Власьевну. Нектарий легонько коснулся ее щеки и все прекратилось. Наклонился к ней, шепнул что-то на ухо. Та встала, растерянно оглядываясь по сторонам.
– Ну вот, все хорошо! – монах придержал старушку за локоть. – А где Василий? Жив ли?
– В беспамятстве он. Никак отойти не может.
Вместе прошли в тесную комнату, столпились у кровати умирающего пастушка. Долго смотрели в скорбное изможденное лицо в окружении спутанных седых волос и редкой клочковатой бороды.
– Терновый венец мученика на нем! – произнес Нектарий. – Вижу его в обителях небесных, ангельский глас слышу. Вот она, жертва невинная, закланный агнец! Поклонимся братья душе чистой, к злу непричастной! – скинул куколь-капюшон и с блеском в глазах осенил знамением себя и всех стоящих рядом. – Он с нами должен быть! – добавил, обращаясь к Паисию. – Выстоять до конца и принять херувимское причастие! Нас, убогих, в минуту трудную поддержать…
– Все будет так, отче!
Неожиданно Василий открыл глаза. Посмотрел ясным взглядом на каждого, увидел Власьевну. Лицо просияло улыбкой, губы шевельнулись. В наступившей тишине громко и отчетливо прозвучало самое дорогое, знакомое с младенчества слово: – «мама!»
Старушка рухнула на колени, прижалась к плечу умирающего сына, зарыдала, забилась в горьком плаче.
Священники тихо удалились из комнаты. Светлана вышла вслед, не в силах смотреть на страдания Власьевны.
Между тем возле церкви и по берегу пруда развернулся лагерь. Миряне и монахи расположились на сухой зеленой траве. Разложив накидки, прилегли на короткое время. Разжигали костры, готовили чай, варили пшено. Знойный день разгорался ярким румянцем, сочной живой акварелью расцвечивая небеса. Высь звенела чистотой, близкий лес и кустарники слегка раскачивались, шелестели листвой, подчиняясь ласковым дуновениям ветра. Неугомонные стрижи носились над самой землей, взмывая ввысь крохотными стремительными вихрями. На пруду серебрились кувшинки, роголистник и водяные лилии притаились среди густых камышей.
На чистой воде всплыл пузырь. Лопнул, рассыпавшись брызгами. Следом всплывали еще и еще, с треском разрываясь. Вот показался, растягивая водную пленку очередной воздушный шар, это болотный газ вырывался на волю с глубокого илистого дна. Кто-то додумался, запустил горящей головней. Огненный вихрь поднялся над водой, и оглушительный резкий хлопок потряс округу. Люди всполошились, подняли головы. Увидели уносящийся в небо след раскаленного прозрачного облака. Закрестились, тревожно озираясь по сторонам. А вокруг все пело летними переливчатыми звонами, умиротворенно и благостно. Лишь далеко-далеко у самого горизонта вырастала, медленно приближаясь, маленькая черная точка.
К трем часам пополудни все было готово. Народ прибывал и прибывал из окрестных деревень, собирался на заклинательную службу. Люди шли, жаждая духовного очищения, мечтая приобщиться Божественной Благодати, встрепенутся душой, в пыль стряхнуть оковы лукавых желаний.
Носилки с чудотворными иконами установлены на вынесенных столах. За ними смертный одр с умирающим Василием, возлежащим на высоких подушках и воочию видящим всю панораму молебна. Он больше не впадал в забытье, а смотрел на мир спокойным взглядом, улыбаясь, когда видел знакомые лица.
Два десятка монахов находились среди мирян с чадящими кадильницами в руках. Остальные иноки плотной цепью образовали широкий круг, замыкающийся у крыльца храма. Всех малых детей собрали вместе и они под водительством Ларисы и Варфоломея прошли в алтарь, откуда им было строго-настрого запрещено выходить. Светлана видела свою дочь, испуганно оглядывающую незнакомых людей и послушно державшуюся за руку монаха. Даша ее не узнала, хотя с любопытством крутила головой во все стороны.
Внутри круга находились она и Власьевна, двое пожилых мужчин из дальнего села, дикие и бесноватые, да три согбенные старушки, всю жизнь заигрывавшие с нечистым духом, решившиеся перед смертью избавить себя от чар и дьявольской власти.
Нафанаил и Паисий взошли за поставленный аналой. Послушники со святыми скрижалями и три монаха с большими запрестольными крестами стояли впереди. Великосхимники Фрол и Лавр находились одесную, сурово и строго взирая на выстроившуюся братию. Нектарий, опираясь на высокий посох, шел вдоль цепи монахов, глубоко вглядываясь в лица. Раздалась команда настоятеля и насельники распустили пояса, скинули рясы, оставшись в одних подрясниках. Обнажили головы, сняли и опустили скуфейки перед собой. Взялись за руки, накрепко стянули запястья поясами, образовав единую неразрывную цепь, замерли грозной непробиваемой стеной. Старец обошел строй, проверил узлы, привязал ладони крайних монахов к стойкам храмового крыльца. Перекрестил братию, перекрестился сам и, удовлетворенно кивнув головой, дал знак наместнику.
Тот сверкающими жгучими глазами обвел всех собравшихся, поднял взгляд в небеса. Увидел растущую черную точку, быстро превращающуюся в широкую, затягивающую горизонт тучу. Все вокруг затихло, будто бы онемело, природа и люди замерли в неподвижности. Вздохнул глубоко, радостно, возгласил призыв, прославляя и воздавая хвалу Господу:
– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков…
Сотни протяжных голосов разорвали тишину, подхватив за игуменом слова начинательной молитвы. Под солнцем расползалась огромная крадущаяся тень, коварно подбираясь к поющим насельникам и прихожанам. Внутри круга задвигались монахи, исполняющие чин дьяконов. Курящие кадильницы качались в руках, овевая иноков и притихших кающихся людей душистым дымом горящего ладана.
– Царю Небесный, Утешителю… – продолжал Нафанаил.
Слаженное хоровое пение величественным потоком неслось над высокими травами, эхом замирая среди берез и сосен.
И тут вдруг что-то случилось. Светлана пала на землю и, будто ослепнув, ничего не видя перед собой, поползла куда-то. Власьевна каталась в пыли, тонко плача и стеная. Бесноватые мужики стояли на четвереньках, в исступлении мотая головами. Старушки, будто пораженные громом валялись на боку, прикрывая ладонями обезумевшие лица.
Гудящий туман обрушился сверху. Бесчисленные множества таежного гнуса собирались в движущиеся полчища. С налета врезались в молящихся, мгновенно разъедая непокрытые участки тела. Люди махали руками, бежали к кострам, подкидывали сырых дровишек, создавая слабую дымовую завесу. Особенно трудно приходилось монахам. Скованные по рукам, они лишь крутили головами пытаясь отогнать назойливых кровососущих насекомых. Те забивались в бороды, лезли в открытые поющие рты. Иноки теряли голос, не могли петь,
