поперхнувшись и наглотавшись докучливой мошкары. Ритм службы сбивался, ломалось благостное песнопение, слова молитв захлебывались кашлем. Дьяконы бросались к строю, кадили сильней, направляя клубы дыма прямо в лицо. Глаза невыносимо щипало, слезы текли по щекам, гнус забивался под подрясник, выгрызая куски кожи.
Нафанаил сорвался с места. Верный послушник с наполненной чашей следовал рядом. Игумен метелкой густо разбрызгивал святую воду, окроплял лица связанных монахов, не переставая петь очистительный канон. Вроде развиднелось, чуть отступила тьма гнуса. Но уже не было солнца, обложные тучи полностью заволокли небо, клубясь и сгущаясь над землей. Быстро стемнело, душный воздух пропитался электричеством, вдалеке сверкали огненные зарницы.
– Пресвятая Троице помилуй нас! – грянули голоса. Громыхнуло совсем рядом, разорвав небо надвое. Вспышка полоснула по лицам, высветила окрестности до самого горизонта. Леса вздрогнули листвой, засверкали отблесками молний. Оттуда вылетали сонмы перепончатых летучих мышей. Шелестящим смерчем взмывая над крестами, со стонами и писком снижались над строем. Били крыльями по щекам, вцеплялись когтями в волосы, рвали острыми зубами затылки. Послушники бежали в храм за водой, несли наполненные емкости. Фрол и Лавр как разъяренные копьеносцы посохами отгоняли мелкую нечисть прочь от братии. Ни их, ни Нектария не могли достать разъяренные исчадия. Те же, к кому прикасался посох праведника, вспыхивали фиолетовыми искрами и с криками падали вниз. Вскоре множество обожженных рукокрылых усыпали землю, валяясь под ногами монахов. Впрочем, тут же исчезали, оставляя после себя густой смрадный дух.
– Крепко стой, ребята! – кричал Нафанаил, размашисто брызгая водой. Пронзительно вглядывался в окровавленные истерзанные лица. – Держись братья, Армагеддон начинается!
Иноки усердно воспевали очистительный тропарь. Стояли нерушимо, бесстрашно глядя в блистающие молниями небеса. Прямо над ними вдруг разверзлись хляби. Ледяной секущий дождь пролился сплошной водной пеленой. Костры быстро погасли, кадильницы захлебнулись проникающими каплями, угли зашипели, начали остывать. Запах курений и ладана разметало ветром, унесло прочь. Гроза ярилась, пронзала тучи. Страшный удар потряс окрестности. Стоящий невдалеке дом Власьевны окутался столбами огня. Молния попала в стреху, мгновенно развалив деревянное строение. Печная труба дымилась среди разбросанных пылающих бревен.
Сильно похолодало, и с неба посыпался крупный град. Стылые спрессованные комья ударяли в голову, вызывая долгую непереносимую боль. Миряне кто как укрывался холстинами, прятались в автобус и автомобили. Монахи стояли единой цепью, принимая ледяные пощечины, не чувствуя замерзшими плечами барабанящих градин. Налетел порыв ветра, взметнув мокрые бороды. Град усилился, стал тяжелым, большим. Тела сотрясались от боли, черепа гудели от раскалывающихся отскакивающих кусков. Многие падали на колени, теряли сознание, не в силах выносить такую муку. К ним поспешали Нектарий с затворниками. Оскальзываясь на глинистой земле, наступая в грязные журчащие ручьи, подбегали к павшим, удерживаемым лишь стянутыми в запястьях товарищами, чтобы не рухнуть окончательно. Склонялись, брали в ладони их безжизненно повисшие головы, шептали слова святой молитвы. Иноки открывали глаза, дико озирались по сторонам. Видели перед собой старцев, поднимались на ноги, укрепляя строй и вливаясь в общее песнопение. Через малое время жар очей разгонял темноту, усмирял боль, заставлял сжимать зубы, ликующе и громче выводить слова заклинательных молитв.
Чудотворные иконы искрились в свете дождя. Стекла давно разбиты градом, накладные украшения смяты и раздавлены. Но лики сияют божественной благодатью, льют блеск неземной, горят внутренним свечением. Нафанаил побитый градинами, весь мокрый до нитки, отправил Паисий в алтарь святить дары. Сам за аналой встал. Ветер до костей пробирает, тело дрожью, ознобом заходится, ног не чует в наполненных водой хлюпающих башмаках. Припал к Одигитрии, взмолился истово…
Слабость, неуверенность прочь прогнал, выпрямился. Окинул взглядом бушующее небо, воззрился на иноков своих, фронт неустрашимо держащих, на мирян за ними, стойко ярость бесовскую переносящих. На катающихся в грязи Светлану и Власьевну, жуткими звериными стонами шепчущих неведомые слова, в беспамятстве бьющиеся головами о землю. На притихших, свившихся в клубок, (живых ли?) старушек. Рвущих на себе одежду, выкрикивающих страшные богомерзкие проклятья мужиков-колдунов, в полном отчаянии упросившие взять их на отчитку. На одиноко лежащего беспомощного Василия, опять потерявшего сознание. Видел взметнувшиеся, словно орлиные крылья мантии великосхимников, блещущий огнем крест на остроконечном куколе Нектария…
И возрадовался наместник, видя стойкость и несгибаемость паствы, силу Духа Святого, нежить из сердец изгоняющего. Ощутил за спиной славу и мощь веры православной. Возопил Нафанаил, чуя за собой силу великую, нечеловеческую:
– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога…
Подхватила братия звонкими голосами, взревели басами дьяконы, содрогнулось небо громовыми раскатами. Стали появляться демоны-мучители в очерченном строем иноков кругу. Будто серая бесплотная материя принимали жуткие звероподобные образы, змеями расползались по земле. Натыкались на ряды монахов, в страхе бросаясь обратно. Но, не смея вновь вселиться в покинутые души, прятались под кленами и дикой акацией, густо растущей по всему периметру храма. Град наконец-то прекратился, но дождь продолжал хлестать сильными косыми струями.
В алтаре Паисий с Варфоломеем совершали обряд Евхаристии – освящения хлеба и вина для последующего их вкушения, – причастия святых Христовых тайн. Дети с робким интересом следили за священнодействием, вздрагивали при громовых раскатах, пугаясь вспышек молний. Некоторые неумело крестились, подражая иноку и батюшке. Даша кланялась вместе с ними, осеняя себя знамением. Тетя Лариса быстро научила ее этому. Велела вести себя тихо и повторять незнакомые слова. Друзья-мальчишки притихли, вслед за бабушкой шептали молитвы. Горели свечи, отражаясь пляшущими язычками в золотых окладах икон. Высоко с потолка купола взирал лик Спасителя со всеми Апостолами. Небесные Покровители на расписных стенах будто оживали. Колыхающийся свет создавал причудливые тени, придавая изображениям подвижный образ. Казалось, они участвуют в службе, безмолвно помогая совершать строгий обряд.
Хлопали двери, забегали отроки, бережно выносили емкости с освященной водой. Разливали в серебряные чаши, подносили к старцам. Меняли уголь в кадильницах, подсыпали свежий ладан. Зажигали от свеч, передавали ревущим басами дьяконам. Те благодарили поклоном и, с силой раскачивая сосуды, продолжали окуривать дымом неколебимо стоящих иноков. Те, под проливным дождем, пришедшие в себя от бешеного удара стихии, с упоением воспевали очистительные каноны.
Налетел порыв ледяного ураганного ветра, сокрушительно ударил в промокшую монашескую цепь, опрокинул многих. Остальные удержались, согнувшись в три погибели. Раздувающиеся пузырями подрясники хлопали по спинам, длинные волосы и бороды завернуло набок, перепутав между собой. Тлеющие головни затухающих костров уносились к пруду; кружились и взмывали в высоту обрывки бумаги, тряпки, сорванные листья. Со стоном и пронзительным скрипом опрокинулся вывороченный вековой кедр, чудом не покалечив прятавшихся от непогоды мирян. У вышедшего на крыльцо Паисия выбило из рук кивот со Святыми Дарами. Потир с вином для причастия и чаша с просфорами полетели в грязь. Старик споткнулся о скрытую в луже колдобину, завалился набок. Сверкающая алмазами митра катилась по земле, серебряное облачение испачканное глиноземом быстро намокло и отяжелело. Подбежавший Варфоломей подхватил священные сосуды, кинулся поднимать старца. Подбежали послушники, помогли отвести глубоко потрясенного протоиерея в придел. Быстро переодели в сухую рясу, омыли бороду и лицо. Тот горькими слезами сокрушался о допущенной оплошности, в великом волнении взывая к Господу о помощи.
Наместник и братия видели коварное буйство нечистого духа. Лишь крепче сжимали кулаки да громче пели. Поверженные ветром монахи споро поднимались на ноги. С ярым блеском в глазах и праведным упрямством в лицах вновь восставали на брань с силами зла, устремляя непокорный взгляд в блещущие молниями небеса.
Паисий повторно святил Дары, повторно совершая таинство проскомидии. Из последних сил держал себя в руках, моля лишь о ниспослании сил, чтобы выдержать все до конца. Стойко принимал бесовские удары, понимая, что совладать с дьявольским лукавством очень и очень непросто. Инок Варфоломей старательно помогал в алтаре, горячей молитвой поддерживая своего духовника.
Светлана, обессиленная лежала на земле. Холодные струи заливали глаза, грязная одежда прилипла к телу, мокрый платок сбился набок, спутанные волосы рассыпались по плечам. Без сил, без разума и возможности осознать происходящее с ней, она держалась только мыслями о будущем ребенке, его долгой, счастливой жизни, позабыв о себе и не чувствуя ни боли, ни жалящих ледяных градин. В безумном упоении стиснув зубы, невольно подчинялась бесчинству злой силы, так глубоко проникшей и ни за что не желающей покидать ее тело. Она совершала немыслимые выверты и кульбиты, странные неведомые тексты сатанинских заклятий срывались с губ, летели проклятием в лица монахов. Что-то жгло изнутри, разъедало сердце, заставляло каменеть душу. Ослепленная, изнеможенная, почти сошедшая с ума, теряющая сознание от острой пронзительной боли, она долго конвульсивно содрогалась, затем стихла, замерев в неподвижности.
Легкая призрачная тень отделилась от нее, приняв очертания невысокой молодой девушки. Ветка огненной омелы в руке искрилась синими брызгами. Дивной красоты лицо озарялось вспышками, глаза пронзали тьму пламенеющим светом. Чуть коснулась стоящего на коленях, в исступлении мотающего головой мужика-колдуна. Мокрая рубаха вспыхнула как порох, опалила бороду и брови. Он очнулся на миг, с удивлением взирая на догорающие штаны. Поднял голову, увидел стоящую возле
