Некоторое время Барховцев сидел в машине, сжимая руль, до такой степени не хотелось ему выходить в темноту, а отцовский дом осуждающе смотрел на него темными окнами из-за высоких яблонь. Голые ветки деревьев, застывшие под густыми снежными шапками, усиливали впечатление сюрреалистичности зимнего ночного пейзажа и всего происходившего. Глубокая непроглядная темень по всему поселку, лишь несколько фонарных столбов слабо освещают под собой снег, сверкающий чистыми бриллиантами. Зябко, неуютно, тоскливо. Словно в другой мир попал. После шумного и утопающего в электричестве города тишина и темнота в деревне казались, какими-то ненастоящими, как будто здесь живут совсем другие люди, с другими биологическими ритмами — еще и двенадцати нет, а они уже спят глубоким сном. А небо так густо усыпано звездами, что им стало тесно в прозрачной, хрустальной вышине и пришлось спуститься поближе к земле, чтобы не толкаться на высоком своде. Крупные, яркие, они заманчиво мерцали совсем рядом перед лобовым стеклом — протяни руку и достанешь! Холодная, неземная красота — разве из-за многоэтажных домов увидишь такое небо? Недаром отец корнями вцепился в деревенскую жизнь, хотя своего сына вырастил среди городских джунглей, но под старость решил быть поближе к природе.
Роман был благодарен отцу за то, что тот не привел в дом мачеху, а ведь мог это сделать неоднократно. Вокруг Барховцева-старшего всегда вились женщины, но тот, благосклонно принимая их заботу о себе, не хотел новой матери для сына — в душе все еще кровоточила незаживающая рана. На воспоминания о покойной жене отец был скуп: сколько маленький Ромка не расспрашивал его о маме, так ничего и не узнал, а в пятом классе он уже и сам перестал вспоминать о ней — одного родителя ему вполне хватало. Отец и сейчас все еще покоряет женские сердца — вон как Наталья старается прибрать его к рукам.
Барховцев-младший усмехнулся, вышел из машины, открыл ворота, заехал во двор и загнал в гараж свой внедорожник. По всему видно: в доме все давно улеглись. И Лиза спокойно спит одна на широкой кровати в теплой мансарде. Вот сейчас, в данную минуту, Роман горел желанием выяснить все до последней буквы алфавита, расставить все точки над «Ё», если уж, на то пошло! Приехала жаловаться, дорогая? Ну, ты сама нарвалась! Можно представить, что за выволочку устроили ей здесь Наталья с отцом. Не туда ты приехала, милая — папа всегда был и будет на его стороне — в этом Роман был уверен на сто процентов. Уверен он был и в том, что отец не сделает ни одной попытки разобраться в ситуации и, хоть как-то повлиять на решения своего сына, какими бы они ни были.
С самого начала он был резко против их женитьбы и считал, что жениться в двадцать четыре года, когда впереди еще целый год учебы в институте — дурь, блажь и, по меньшей мере, несерьезное отношение к жизни, а Лизе вообще, тогда только исполнилось девятнадцать лет. Из воспитательных побуждений отец твердил сыну, что мужчина должен сам обеспечивать семью — и, в результате, два года, пока Роман не закончил институт, и пока привыкал на новой работе они с Лизой считали каждую копейку. Единственное, чем помог им отец — добавил денег, и вскоре после Лизиных родов они смогли переехать в просторную двушку с огромным холлом (его потом переоборудовали в отличную гостиную), а Барховцев-старший удалился в деревню. В откровенном разговоре наедине со своим сыном перед свадьбой он впервые позволил себе осудить будущую невестку: слишком молода, слишком несерьезна, слишком независима, не умеет готовить, готова проводить дни и ночи в спортивном комплексе. Художественная гимнастика — и это профессия?! Ах, у нее диплом фармацевта — ну спасибо, успокоили!
«Впервые встречаю женщину, которая абсолютно ничего не умеет делать по дому, как ты мог выбрать такую?»
«Папа, перестань, — заступался тогда Роман за свою беременную девушку. — Я ее люблю.»
Но отец примирился с их браком только, когда увидел крошечного внука. Теперь он ворчал на невестку за то, что та отказалась от пеленания, мало кормит грудью, использует памперсы даже днем, однако, особенно его выводило из себя воспитание ребенка по книгам детской психологии: он сурово отчитывал Лизу, называл ее кукушкой, отбирал младенца и сам носил Сашку на руках, когда тот капризничал, хотя по книжкам этого нельзя было делать. Барховцев-младший разрывался между двумя любимыми людьми, стараясь их примирить, выслушивая жалобы и упреки с одной стороны и гневное осуждение с другой. Даже странно, что Лиза поехала сюда, а не к своей сестре.
Входная дверь оказалась закрытой изнутри. Чертыхаясь, подсвечивая себе телефоном, Роман пробрался на задний двор, чуть не переломал себе ноги, споткнувшись о слишком высокую ступеньку (десять раз уже собирался переложить крыльцо — все руки не доходят!), и наконец, проник в дом. А попав на кухню, неожиданно понял, как проголодался: еще бы, ведь он ел последний раз у Сереги в гостях, а после только пил, а на папиной кухне у Романа всегда возникало желание хорошенько набить себе желудок.
Он зажег маленькую лампочку над столешницей, открыл дверцу холодильника, стараясь не шуметь, и присвистнул — да тут еды на целый полк! Наталья расстаралась для Лизы, а может, для Сашки. Барховцев вытащил пластиковый контейнер с пловом, нашел кетчуп и через две минуты с аппетитом наворачивал вкусное блюдо. Ладно, с разговорами придется до утра подождать — не будить же всех. Сашка может напугаться, да и самому уже хочется спать. Надо, кстати, найти себе обособленное спальное местечко — уж к Лизе не будет подниматься.
Насытившись, Роман с хрустом потянулся и зажмурился от ярко вспыхнувшего света — отец услышал возню на своей кухне и поднялся. Из-за спины Барховцева-старшего выглядывала, кутаясь в теплый халат Наталья. О как!
— Ромка? Ты зачем приехал? — негостеприимно встретил его отец.
— Ромочка, а ты хоть разогрел? — всполошилась его соседка. — В холодильнике сырнички, сметанки положи себе, может, молока налить?
— Нет, Наташ, спасибо, — Роман улыбнулся и похлопал себя по животу. — Я и так уже обожрался, очень вкусно.
— Да на здоровье! Сейчас постелю тебе, наверху как раз протопили сегодня — жарко даже стало, чуть-чуть приоткрою окошко, ты ведь любишь, когда попрохладнее, — Наталья поторопилась скрыться в темных недрах дома.
Роман проводил ее недоуменным взглядом: собралась постелить ему в мансарде, рядом с Лизой — как это понимать? Раскладушку что ли хочет ему поставить там?
— Извини, перебудил вас, — взглянул он на отца.
Барховцев-старший уселся на другой стул рядом с сыном.
— Ну, так что случилось?
— Лиза у тебя?
— Нет.
— Черт! А была?
— Была вместе с Сашкой, — не стал скрывать отец. — Часа три назад уехали. Потащила ребенка на электричку, ничего слушать не стала, двадцать минут подождать не захотела, я бы отвез их. Ушел прогревать машину, а она убежала, как будто гнались за ней — и это мать, по-твоему?! Кто же по ночам таскает детей на электричке?! Переночевала бы и ехала с утра. Что там за такие особенные занятия у него в саду, что их нельзя пропустить — не школа же! Логопед, видите ли, будет ругаться! Самой заниматься надо с сыном — вот и научится правильно слова выговаривать! Небось, включит мультики — он и сидит в них целый день! Издергала всего мальчишку.
Роман молчал, выслушивал претензии, привычно пропуская их мимо ушей, и соображал: то, что они не уехали на отцовской рухляди даже хорошо — сто процентов застряли бы посреди дороги. Вероятно, Лиза ненамного с ним разминулась, если выехала отсюда три часа назад. Наверное, он уехал, а она приехала буквально через несколько минут. Он нажал быстрый вызов жены, но через три длинных гудка звонок сбросили. Лиза не хотела с ним разговаривать. Вот так, да?! Роман почувствовал, как его заполнило раздражение: чего она добивается? Чтобы он бегал за ней и просил прощенья? Не дождется! Ладно, раз она уехала обратно, ему, видно, лучше остаться здесь. Если так пойдет и дальше, что им остается — развод, что ли? Придется разменивать квартиру: надо подыскать такой вариант, чтобы устроил их обоих, желательно в том же самом районе, до работы ехать пять минут, а у Сашки рядом и садик, и школа. Ничего, вырастет! Роман и сам вырос без матери, и ребенка своего сможет воспитать достойным человеком, а баб для удовлетворения физических потребностей вокруг полно! Испугавшись таких страшных мыслей, он тряхнул головой — не дай бог! — куда это его занесло?! Снова появилась противная, безнадежная пустота, не торопясь, заполняла внутренности и куда деться от нее Барховцев не знал — было ему тошно, противно и гадко.
— Пап, я поживу у тебя немного, ладно?
Собственно, это был риторический вопрос — разве отец будет против? Отчего-то Роман ощутил себя безмерно уставшим, как будто вручную вскопал огород под картошку, одним махом все двадцать соток, и желание немедленно отрешиться от всего мира перевесило все остальные чувства. Он представил, как растянется сейчас на кровати…
— Что значит, поживешь у меня? — ошарашил его папа. — У тебя свой дом есть, там и живи. У тебя ребенок, не забыл?
Такого ответа Роман не ожидал и даже остановился на пороге кухни и обернулся. Отец против, чтобы он остался?! Конечно, Барховцев-младший и не ждал бурных восторгов, но вот к такому резкому отказу был совсем не готов. Обычно отец радовался его приездам, — а это что еще за старческие закидоны начались? Вроде рано пока для маразма.
— Это почему же нельзя-то?! — вскипел он, еле справляясь с голосом. По телу пронеслась вспышка жгучей обиды, как будто подожгли изнутри, губы сжались в ниточку, глаз нервно задергался. Родные и любимые люди предавали со всех сторон.
— Нечего бегать искать углы! Да и будешь мешать, — невозмутимо пояснил ему отец, твердо глядя сыну в глаза. — У меня и своя личная жизнь есть.
Внутри Романа
