в тину. Уголовный мир мне знаком не по книжным страницам, со многими авторитетами лямку на зоне тянул. Пришло время, когда пригодились эти знакомства. Через старых коллег вышел на местного коновода и выкупил твой долг. Простили они тебе, и пусть это послужит хорошим уроком на всю жизнь. Знай — вход в лёгкую жизнь стоит рубль, а выход — два. Мне пришлось уволиться с работы, и никто не узнал, что вскоре я попался на шнифе* сберкассы, долги надо возвращать.
Годы, годы пролетели с тех пор, не вернуть. Жизнь подошла к логическому завершению. Пришло время подбивать итог, оглянешься — кругом мрак, ненастье и серые стены. Один только светлый огонёк остался у меня в сердце — это ты. Как мне хотелось бы увидеть тебя на последок, один только раз и после переступить оставшуюся черту. Ты возможно никогда не прочитаешь этих строк, не узнаешь правду о том, как прожил жизнь твой отец. А может так оно и лучше, спокойнее ... » На этом письмо обрывалось.
Дочитав эти строки мне стало страшно, страшно от прикосновения к чужой боли, годами незаживающей ране, которая непрестанно кровоточит. Хотя и не вольно, но я оказался посвящённым в тайну чьей-то разбитой судьбы и, прочтя это послание, я тем самым, становлюсь причастным к судьбе незнакомого человека. Чьё это письмо, кому адресовано? — ни даты, ни подписи. Получил ли его адресат, прочёл или нет? Может автор так и не решился нарушить покой своего сына? Кто оставил его в журнале? Встретились ли отец с сыном? Такие вопросы роились в моей голове не находя ответа.
Через дорогу в двух этажном здании находилась редакция местной газеты, и главный редактор был моим хорошим знакомым. К нему и решил обратиться за помощью.
В кабинете главного редактора молодой журналист угрюмо выслушивал нотации начальника. Я, возбуждённый от прочитанного, бесцеремонно вмешался в разговор, и поведал присутствующим потрясшую меня историю. Журналист покраснел и спросил:
— Где вы нашли письмо?
— Да у вас под носом. Вон, столовая, напротив, из окна видать, — выпалил я, и осёкся глядя на молодого человека.
— Извините, но письмо забыл я. Это из материалов для очерка о доме престарелых. Недавно я был в одном из загородных домов и один тяжело больной, … сейчас скажу вам фамилию … Климентьев … да … да Климентьев Антон Иванович передал мне свои записи и поведал историю своей жизни.
— Адрес, адрес он вам называл. Адрес своего сына? — в нетерпении вскричал я.
— Нет, ни каких данных он не сообщил, — недоумённо покачал головой очеркист.
— Тогда прошу вас, умоляю, дайте координаты этого дома отверженных.
Ранним утром я ехал в электричке, меланхолично разглядывая мелькавшие в окне поля, леса, полустанки. И тоскливые мысли об одиночестве человеческой души разъедали мне сердце. Старался представить лицо человека, у которого наступил предел душевному терпению, и годами копившаяся боль выплеснулась на бумагу. Что было в той душе кроме боли? — любовь, любовь к сыну, чистая, нежная. Огнём свечи она горела в загубленной душе и помогала оставаться человеком.
Станция «Берёзовка» конечный пункт моей поездки. Директор пансионата престарелых, полная женщина, с недоверием осмотрела меня и потребовала показать документы. Кроме паспорта я ничего не мог ей предъявить, и только после долгого объяснения о цели моего визита она смилостивилась и объявила; Климентьева Антона Ивановича забрал его сын, пожелавший сам присматривать за отцом. Бумаги у него все в порядке и Антон Иванович был не против. Куда они уехали, сказать не может. А мне и не нужен их адрес; с моей души свалился огромный груз и я почувствовал в груди несказанное облегчение, отчего вид за окном, обратной дорогой, не казался серым и унылым, а расцвёл сказочным пейзажем.
*Участок № 3 - кладбище.
*каган – компания.
*шниф – взлом.
Мои рассказы читают только друзья и знакомые.