зале, заподозрили в актёре играющем Федериго что-то не соответствующее образу бравого кавалера. Слишком белым для итальянца выросшего под жарким итальянским солнцем было его лицо. Слишком широкими казались бёдра, слишком высокой грудь и слишком певучим голос. Далеко не всё, но некоторые удивлённо решили, что высокородного дворянина играет не актёр, а актриса. И долго сомневаться в этом им не пришлось. Как оказалось, не только зрители в зале, но и хозяин гостиницы Бригелла быстро распознал женщину в мужском костюме. И совсем не удивительно, что это была сестра убитого Федерико – Беатриче…! Но та была столь красноречива, что буквально в течении пяти минут уговорила его хранить полное молчание. А чтобы его рот был полон воды, а взор не был пронзительным, она пообещала ему десяток дублонов за молчание. История её любви была воистину достойной горьких слез. В своей исповеди будущему обладателю десяти серебряных монет, она содрогаясь от слёз рассказала, как безумно любила Флориндо Аретузи убийцу своего брата, который почему-то был ярым противником их брака и даже теперь вместо кровавой мести собирается разыскать его и помочь деньгами и личным соучастием. Тем более как оказалось Панталоне должен был убиенному достаточно солидную сумму. Этот поступок не у всех мужчин вызывал понимание, но зато у всех женщин вызывал тихие вздохи сочувствия и одинокие слёзы умиления.
В зале красивая спутница доктора не отрывала взора от сцены. Она пристально рассматривала актрису, играющую Федерико, и казалось, не обращала внимания на других героев спектакля. Эмоции, бушевавшие в сердце Беатриче, находили отражение и на её лице. Особенно пристально она ловила те моменты, когда актриса игравшая мужчину внезапно переходила в эту свою вторую ипостась. Как мгновенно менялся её взгляд, как расправлялись не очень широкие плечи, распластывая и расплющивая большую перетянутую грудь под камзолом, как походка становилась стремительной и уверенной. И голос полный грусти наполнялся страстью и наливался силой. Режиссёр нашёл правильную актрису на эту роль. Казалось, что актрисе ничего не стоило и полностью замаскироваться под мужчину, и некоторые допуски, выдающие в ней красивую женщину сделаны нарочито, чтобы и зритель не казался сам себе полным дураком, но как оказалось в этой полуигре актриса невольно перебарщивала.
Проницательными оказалось гораздо меньше трети зрительного зала. Марк Иосифович в полутьме зала бросал быстрые взгляды на сцену и на свою спутницу не замечавшую вокруг ничего кромке того что происходило на сцене. Кто его знает, что творилось в его голове? Может быть, только небольшая добрая полуулыбка изредка выглядывающая из уголка его тонких губ выдавала его эмоции. Скорее всего, он легко читал последовательность мыслей проносящихся в этот момент в напряженных мозговых извилинах под чёрной шляпкой своей спутницы. Эмоции человека первый раз попавшего в театр читаются легко. А она была в театре именно в первый раз. Хотя постороннему об этом было догадаться почти невозможно.
До конца первого акта произошло ещё немало событий, этим бурлеском ситуаций превращений и признаний и хороша эта пьеса, когда в короткие отрезки времени вмещается много происшествий. Зрители не скучали, актёрам приходилась работать без устали. Особенно впечатляли сцены фехтования, когда Сильвио фехтовал с переодетой Беатриче. И не было никаких сомнений кто победит в этой пикировке. Симпатии смотрящих всецело находились на стороне девушки. Да и Сильвио в своей беспардонной риторике выглядел уличным хулиганом пристающим к приличному человеку. И когда клинок своим остриём почти вонзился в грудь вспыльчивого жениха, многие сидящие в зале просто непроизвольно подались вперёд или наоборот отпрянули от сцены, ожидая настоящего смертоубийства.
Интригующей была и сцена беседы Клариче с переодетым Федерико. Когда чтобы доказать невесте что она не имеет планов на жениха ему, а точнее ей пришлось показывать свою грудь. Мужчины просто заёрзали на скользких креслах, хватаясь руками за подлокотники, когда после не совсем удачного убеждения героиня начала расстёгивать камзол, а так как она стояла лицом к зрительному залу, то это доказательство должны были увидеть все. Многие этого просто нестерпимо жаждали. Но коварный режиссёр не оправдал надежд половины зрительного зала! В тот самый момент, когда грудь уже почти показалась из-под тесных складок кружевной рубахи, Клариче вскочила с места и вплотную приблизилась к Беатриче чтобы пристальнее рассмотреть доказательство. Тем самым перекрыв своею спиною это вожделенное зрелище. Обманутые зрители разочарованно вздыхали.
Ну а уж сцена где Труфальдино обслуживает в трактире двух своих господ одновременно, была сделана просто превосходно. Как оказалось, что у актёра играющего эту роль есть ещё и множество скрытых цирковых талантов. В пятиминутной сцене кроме диалогов он продемонстрировал и множество других навыков. Жонглирование тремя винными кувшинами, феерический трюк с метанием ножей в муляж бараньей туши и меткое перебрасывание вилок и тарелок с одного стола на другой. После этого многие стали понимать, что актёр вполне бы мог сыграть эту роль не только в театре, но сумел бы воплотить её и в реальных условиях.
А так как с господами все прошло спокойно, и Труфальдино уселся за заслуженную обильную трапезу, от которой его оторвала Смеральдина, принёсшая для Беатриче записку от Клариче. Бутафоры постарались на славу, и картошка окрашенная свекольным соком вполне походила на индюшачьи окорочка, так что реально проголодавшийся актёр вполне натурально наслаждался трапезой запивая всё это квасом проходящим ныне под псевдонимом «крепкого бургундского». О, вездесущий свекольный сок! Если бы не ты, как бы жили реквизиторы и бутафоры далёких российских провинций? С самого начала пьесы было понятно, что одной любовной интригой дела не может закончится, уж слишком многозначительными были взгляды слуги на служанку. Играть можно было как угодно, но настоящее чувство всегда прорвётся и через плохую игру. Даже и в неидеальном освещении было видно, как блестят глаза влюблённых и как дрожат от прикосновений их пальцы. И даже в этой наигранной развязности многие узнавали себя. Когда хочешь сказать одно, а вместо этого глупо улыбаясь, несёшь полную околесицу. Когда хочешь нежно прикоснутся губами, а вместо этого грубо хватаешь за руку! Когда хочешь прижаться к упругой груди, а вместо этого наступаешь на ногу. Когда не знаешь, куда деть свои руки и от этого становишься похож на растерянную обезьяну. Всё это вместе давало такой эффект, что становилось понятно – актёр любит свою партнёршу не только по сценарию, но и в реальной жизни тоже. Чтобы тот выражался внятней, Смеральдина сунула в руки своему поклоннику яблоко и символический библейский сюжет получил новое осмысление в жаркой итальянской комедии играемой на холодных просторах Сибири.
Музыкальные вставки, не дающие зрителям заскучать от разговоров на сцене были хороши и своевременны. Правда сочинял мелодии местный универсальный музыкант в сотрудничестве с редко бывающим трезвым поэтом, которому трудно давались стилизации песен, но он очень старался, и поэтому в среднем выходило достаточно неплохо и главное мелодии и тексты прекрасно вписывались в канву произведения. Крошечный оркестрик усиливал своё звучание, центр сцены ярко освещался софитами и в яркий круг с разных сторон, из темноты, махая руками как крыльями впархивали Труфальдино и Смеральдина, и остановившись в немыслимой позе слуга неплохим звонким тенорком подстукивая себе в такт каблуками выдавал:
Твои поцелуи, как рая долины,
Пьянят как хмельная услада!
Оркестр вливал в зал быстрое соло скрипки, партнёр позванивал большими бронзовыми пряжками на своих коричневых кожаных туфлях и кружил партнёршу прижав её к своему боку, с видимым усилием отрывая её от плоскости сцены:
Скажи мне, что любишь меня Смеральдина
И я покажу свои клады!
Любви моей пылкой большую перину
И зрелую гроздь винограда!
Партнёрша соскакивала, оторвавшись от бока слуги, при этом громко стуча по полу деревянными башмаками, делала полную пробежку по кругу света, и приблизившись к Труфальдино с другой стороны отвечала ему звонким и глубоким сопрано:
Горю от волненья и ты в том причина,
А мне ведь немногого надо!
Скрипка ещё громче улетала в самые верха, и громыхающий бубен как бы опровергал утверждение служанки, что ей «немногого надо». Знаем мы вас – как бы по простому провозглашал он, - вас немногим не удовлетворишь, расскажи это кому другому. А Смеральдина продолжала:
Скажи мне, что любишь меня Труфальдино
И будет достойной награда!
Ночных поцелуев большая корзина
И персик из личного сада!
Что за персик публика догадывалась не сразу, но лёгкие улыбки всё равно пробегали по рядам тихой волной. Они снова кружились в страстном танце, по очереди - то стуча деревянными подошвами, то позванивая бронзовыми пряжками. Волосы партнёра растрепались, щёки актрисы горели и даже самый последний скептик не мог не поверить в искренность этой прекрасной любви. Гитара дала свой прощальный аккорд, бубен громыхнул в последний раз. И партнёрша медленно сползла с рук бойкого слуги. На некоторое время обнажая при этом под задравшейся юбкой крупные и белые как сметана ляжки и розовые совсем не средневековые и даже не итальянские панталоны обтягивающие весьма не мелкие округлости.. Что впрочем, ни грамма не умалило достоинств песни. Теперь все мужчины в зале ещё раз увидели, что такую девушку есть за что любить, и с персиками и другими фруктами в личном саду у неё всё в порядке…!
«Моральный кодекс строителя коммунизма» уже был написан! Ничто не могло поколебать нравственность жителей на просторах такой великой страны! Но борьба с «отдельными недостатками» никогда не прекращалась. Ведь как пелось в одной известной песне про легендарного маршала – «и вся-то наша жизнь есть борьба!».
Но режиссёр был не так уж и прост, наивен и оторван от реалий жизни, как пытался показаться. Он всё знал, он заранее предвидел. Что высокая почти полностью выпрыгивающая из лифа выдающаяся грудь танцующей актрисы даёт небывалый простор пролетарскому воображению, что сладкие сахарные ножки танцующей Смеральдины, открываются из-под широкой но морально короткой юбки при исполнении танцевальных па до небывалых заоблачных высот. То есть до самых коротеньких простых панталончиков, и поэтому могут дать ревнителям нравственности повод обвинить постановщиков спектакля в буржуазной распущенности. А ведь что греха таить, именно на эти ножки он и делал тайную ставку во втором акте! Он понимал, куда будут устремлены вожделенные взоры всей мужской части зрительного зала. Это всё-таки не балет, понимать нужно.
И поэтому, в анонсе спектакля данном в местной газетке «Пролетарский молот» извилисто и в манере социалистических передовиц он на всякий случай писал:
«Пьеса
