Она видела несколько дней подряд один и тот же сон – будто покойная мать присылает за ней брата, тоже умершего, чтобы забрать её к себе. И каждый раз шла за ним, не испытывая никакого страха и чувствуя себя легко, будто шествовала по небу - через белые облака и серые туманности.
Долго ничего не рассказывала мужу об этом сне. Но пробудившись сегодня с трудом, и, увидев в его глазах беспокойство, рассказала о повторяющемся из ночи в ночь видении.
Тихо улыбнулась:
– Как ты думаешь, – не потому ли это, что моя душа уже отлетела, а здесь все ещё остается мое бренное тело?
Но почувствовала, как сердце кольнуло – такими глазами он смотрел на неё, что не передать никакими словами!
– Н-но… ты больна, – услышала она его взволнованную скороговорку, – просто надобно принять те целебные настои, которые ты раньше принимала… – Просительно добавил: – Ведь они тебе раньше помогали?.. Ты должна поправиться.
Но она возразила:
– Знаешь, если бы существовала хоть одна паутинка, связывающая меня с жизнью, я не стала бы начинать… все это… – Разговор давался с таким трудом, что она вся стала липкой от пота. Как его жаль! Однако… надо все сказать, наконец. – Я чувствую, что вот-вот вступлю на тот путь, что ведет в бездну… и откуда… не возвращаются.
– Не говори так! – его голос звучал с мукой. Замахав обеими руками, он закрыл лицо.
– Бедный ты мой… Если я сегодня не скажу все, что хочу, завтра будет поздно. – Она убрала его руки с изможденного лица и долго с любовью вглядывалась в дорогие черты. Вздохнула: – Ты не думай... Я всегда была благодарна судьбе, что ты выбрал меня, а не родственников… Но и всегда мучило сознание, что из-за меня ты потерпел неудачу: все годы, что мы вместе, ты только и делаешь, что занимаешься тяжелым физическим трудом, а не своей живописью… Ради куска хлеба ты отказался от дела всей своей жизни. – Крупные горошины слез неудержимо потекли по ее щекам. А он, бросившись перед ней на колени, он схватил лежащую рядом с головой мягкую белую тряпицу и начал их промокать. - Она прошептала: – Сколько бы ты смог поймать мгновений о рассвете! А сколько - о почке, раскрывающейся навстречу теплу и солнцу; об орленке, впервые расправившем крылья; о ростке, который прорывается через корку земли… Из-за меня ты не смог получить эти свои мгновения радости, что дарит творчество... Вместо этого ты возишься со мной сто-о-лько лет...
Присев к ней, и положив её голову себе на колени, он нежно обвел ее заострившиеся черты указательным пальцем, будто запоминая, но она, выждав немного, чтобы не спугнуть его, продолжила:
– Когда я… уйду, отношение твоих родителей к тебе изменится… Да… тебе не следовало бы… любить ту, которая повинна во всех твоих несчастьях… Но ты, наконец, сможешь вернуться… туда… к ним… – И замолчала.
Она так долго молчала, что он посмотрел на нее вопросительно и тогда она с трудом вымолвила: – Я знаю, что… не… получится похоронить… меня… на родине…
– Ты будешь жить! – Он умоляюще глядел в ее глаза.
Но она, будто не слыша его, тем же ровным голосом проговорила:
– Ты это сделаешь там… на нашем месте… Где обрыв над рекой, возле которой мы любовались рассветами и закатами. Потом… Надеюсь, ты найдешь себе жену, добродетельную и красивую, – сжав его руку, которую он протестующе пытался убрать, приказала: – Молчи! Я этого хочу... Обещай мне… хочу… уйти спокойно – не могу… думать, что оставляю тебя совсем одного… – голос ее пресёкся и опять полились слезы.
Больше не владея собой, и он разрыдался. Она тихо ждала, пока он выплачется, время от времени утирая слезы.
Выплакавшись, дрожащим голосом муж произнес:
– Но не могу обещать жениться. – Горько пошутил: – На что тому ручей, кто видел океан?
Она протянула к нему руку, желая еще что-то сказать, но только успела выдохнуть два слова: «Кажется… ухожу…» Ее дыхание стало прорываться прерывисто из груди, которая высоко и тяжко вздымалась. Вдруг ее глаза расширились, но его отчаянного зова она больше не услышала. Грудь, которая только что судорожно ходила, пытаясь захватить хоть каплю воздуха, прекратила волноваться.
Он схватил ее руки и стискивал, не замечая этого, крепко. Муки, терзавшие душу, не давали думать ни о чем. Время утекало неслышно и он, наконец, почувствовал, что надо что-то делать. Встал и пошел к соседу, который иногда делился с ними продуктами – имел возможность привозить на своей лодке по реке из города.
Вдвоем с ним похоронили ее, где она и просила.
После, глядя с состраданием на красные от слез глаза, не отрывавшиеся от свежего холмика, сосед тихо произнес:
– Всегда говорят, что супруги, почитающие любовь высшим благом, не живут вместе до конца жизни своей...
Через неделю, не найдя нигде себе места, художник решил вернуться к родителям, богатство которых он некогда отринул ради любви. Но попал домой в день похорон… отца. Единственный брат, который боялся лишиться половины наследства, принял его холодно и с подозрением. Вот почему, как только справили все необходимые обряды по усопшему отцу, он, несмотря на слезы и причитания матери, вернулся. К своей жене. Чтобы больше никогда ее не покидать.
