Экстрим

– Она изо всех сил старалась не разреветься, но уже почувствовала выступавшие в глазах слезы.
 - Не могу сказать определенно, но ребенку требуется постоянное наблюдение. Очень похоже на воспаление легких. Собирайтесь, - с сочувствием коснулась женщина ее руки.

    В спешке Она собирала вещи, дав волю слезам и обиде, понимая, что потом такой возможности может и не представиться.

    В больницу их привезли на «Скорой» и поместили в шестиместную палату с недавно освободившейся койкой. Молодой мужчина в халате врача бегло осмотрел Таню, больше внимания обращая на записи в медицинской карте. Явно страдая от недостатка авторитета, он с преувеличенной важностью солидно «угукал», и это ее насторожило. Впрочем, Она ко всему относилась сейчас с подозрением. На вопросы доктор отвечал, как учили: «Не беспокойтесь. Будем наблюдать…» - но так и не сказал ничего определенного, а только ломающимся баском диктовал сестре названия на латыни.

    После капельницы кололи антибиотики, отчего измученный жаром ребенок обиженно плакал, успокаиваясь только у нее на руках.
 - Почему не падает температура? – заглядывала Она в глаза медсестре, приготовившей шприц для очередного укола.
 - Потерпите. Антибиотик должен накопиться в организме, тогда и придет облегчение.

    Она обкладывала девочку льдом, протирала лимфоузлы уксусом и поминутно меняла компресс на горячей, как печь, детской головке. Температура по-прежнему оставалась слишком высокой, неохотно отползая до сорока только после приема жаропонижающего.

    Вконец измотавшись, Она не заметила, как зажгли ночники, и в палату, сквозь окна, тяжелым взглядом уставилась ночь. Самая кошмарная в ее жизни…

                                                                                                                          *      *      *

    Они едва одолели половину пути, пытаясь вырваться из недавно прорубленного коридора, когда погода перестала играть с ними в прятки, и вода закипела вокруг густыми мурашками затяжного дождя. По-прежнему сыпавших сверху хлопьев это не отменило.
 - Ничего, нам только из этого проклятого прохода выбраться, а там будет легче, - ему показалось, что Олег сам не особенно верит своим словам, но Он цепко держался руками за стебли, пока тот, ощерившись синими губами, растирал уже не краснеющие от холода ступни и поспешно совал их в вязаные носки. Перчатки, предохраняя от порезов, ничуть не спасали от холода, и Он понял теперь, что означает, когда говорят: «Болят кости». Именно кости пальцев рук больше всего досаждали ноющей болью, отчего в голове часто темнело, и волнами подкатывала тошнота. Он перевел взгляд на свои ноги, тоже одетые в шерстяные носки. Обуваться стало бесполезным занятием, так как сейчас Олег ухватится за камыш, а ему придется толкать байдарку. Течение стало теперь заклятым врагом.

 - Э-э!.. Полегче! В такой воде кувыркнемся – и переохлаждение обеспечено, - шумно возмущался Олег, судорожно вцепившись в борта байдарки: это Он с грохотом выронил весло из негнущихся пальцев и чуть не перевернул узкое судно, когда им удалось, наконец, вытолкать лодку из коридора. Что являет собой переохлаждение, Он представлял плохо, считая это состоянием очень замерзшего человека, а не порог, за которым в организме происходят необратимые изменения.

    Последние метры к выходу из плена плавней дались им непросто, и к собачьему холоду добавилось теперь физическое истощение, неизбежно влекущее за собой апатию. Веки то и дело опускались книзу, и только маячившие впереди деревья манили к себе возможностью обогреться и заставляли, сцепив зубы, держать весло непослушными пальцами. Ему тоже безумно хотелось согреться: необходимость живого оставаться живым брала верх над чувством вины и душевными переживаниями, постепенно отходившими на задний план.

    Берег целиком утонул в половодье, и они плыли по затопленному ольховому лесу. Ветви плененных водою деревьев облепило мокрым снежком, и выглядело это даже красиво. Но не для них. Кипяток и костер – вот две вещи, которые занимали сейчас все внимание. Его тоже не интересовало ничто другое, когда лодка уткнулась в берег, и Он, неуклюже перевалившись через борт, первым покинул байдарку.

    Место представляло собой покатый пригорок, что спасало его от разлившейся повсеместно весенней воды. Попытка взобраться выше закончилась неудачей: ступая по припорошенной снегом, подгнившей листве, обувка беспомощно сползала назад, пока Он, в конце концов, не оказался на четвереньках. Даже мысли подняться не возникло в голове. Тяжело дыша, Он завалился набок и, насколько хватило сил, подтянул лодку к берегу за привязанную к носу веревку. Так же, лежа на боку, Он с тупым безразличием наблюдал, как выбирается из лодки Олег. Говорить не хотелось, думать – тоже, Он только отметил, что ему больно дышать через воспаленные ноздри, а воздух, спазмами вырывавшийся изо рта, казался непривычно холодным. Олег тоже с трудом выбрался из байдарки и тяжело уселся прямо на снег, привалившись спиной к стволу рухнувшего дерева.

    Какое-то время они лежали, собираясь с силами, в гнетущей тишине, нарушаемой однообразным шумом дождя. Затем заползающий под одежду холод погнал Олега за палаткой, а Он принялся строгать лучинки из тонких ольховых веток. Странно, но даже после серьезных физических затрат еда не лезла внутрь в холодном виде. Она только усиливала озноб, выраженный безостановочным дрожанием челюсти, и заражающий постепенно собою все тело. Едва початая банка «Сардин» так и осталась стоять под дождем, быстро наполнившись льющей с неба водой.

    Пределом мечтаний был кипяток. Но, если вопрос с палаткой решился относительно быстро, то с костром все оказалось гораздо сложнее. Последняя таблетка сухого спирта легла на останки своих предшественниц, а искромсанная в тонкую стружку ольха шипела, занималась тонкими язычками желтого пламени и… гасла, когда сверху ложилась новая партия стружки.
 - Бесполезно все это… - произнес Олег, дрожа всем телом. И отбросил в сторону сидение от байдарки, которое терпеливо держал над несостоявшимся очагом. Это был первый раз, когда им не удалось развести костер.

    Неудачи, преследующие предприятие с самого начала, уже не казались ему случайностью. Он неожиданно поймал себя на мысли, что давно относится к происходящему, как к проявлению чьей-то злой воли, ловко направляющей их в приготовленную ловушку. И совсем не удивился, когда спирт из аварийного запаса – их последняя попытка согреться – не полез в глотку. Он только страшно закашлялся, и даже не стал вытирать выступившие в глазах слезы. Организм отказывался принимать внутрь что-либо холодное. Не оставалось ничего другого, как попытаться уснуть.

    Подкравшаяся, как хищник, ночь застала их обоих в палатке. В обуви и одежде Он залез в сырой спальник, свернулся калачиком и мгновенно провалился в тревожное забытье.

                                                                                                                          *      *      *

    Вскинувшись в холодном поту, Она с ужасом поняла, что уснула, и в страхе бросилась к Тане. Тронула лоб, прислушалась к частому дыханию, и в отчаянии поняла, что все стало еще хуже. От бессилия и страха в глазах выступили слезы, но реветь было нельзя, и Она выбежала в коридор, скудно освещаемый с двух сторон дежурными лампами. Еще одно пятно света расплылось на полированном столе медсестры, старательно борющейся с одолевающим ее сном.
 - Где мне найти врача? – подошла Она вплотную к столу и просительно заглянула в глаза дежурившей девушки.
 - А что случилось? – выровнялась та на стуле, попутно поправляя прическу.
 - У меня ребенок горит… Антибиотики колют, а температура не падает.
 - Девушка, температура не падает так быстро. Лекарство должно накопиться в организме. Обтирайте уксусом, меняйте компресс, - с авторитетным видом медицинского работника умничала сестричка, не скрывая нот недовольства в голосе.
 - Да она замаринуется скоро от уксуса!.. – чуть не сорвалась Она, повысив голос.
 - А что мы можем сделать?! – скроила медсестра профессиональное недоумение на мордашке. – Идите в палату, все образуется, - немного сжалилась она над неразумной мамашей. Повернувшись, чтобы уйти, Она почувствовала внутри то, чего сама в себе опасалась.
 
    Черный гнев, вызванный материнским инстинктом, поднимался из глубин подсознания и захватывал власть над рассудком, не оставляя места ни страху, ни покаянию. Подобное случалось в ее жизни дважды, и в обоих случаях Она помнила себя только до, и после накатившей волны первобытной ярости. Словно в промежутке действовал кто-то другой.

    В первый раз на нее смотрели перепуганные насмерть глаза одноклассника, прижатого спиной к полу школьного коридора. Уверенный в своей силе, он намеренно заводил ее, настырно бегая следом и дергая за подол платья, пока, неожиданно для себя, не вытянулся во весь рост на полу, напоминая до смерти напуганное животное, придавленное к земле взбешенным хищником. Во второй – был бугай с пятого курса, закрывшийся с нею в комнате общежития. Бедняга долго потом не мог нащупать ключ, подвывая по-бабски, и испытывая одно желание – скорей убежать от этой припадочной.

    С тех пор Она никогда не давала выхода гневу, и была уверена, что научилась контролировать свое состояние. Но бессонные ночи и постоянный страх за ребенка сделали свое дело.

    Уже чувствуя, как глаза застилает черной волной, Она повернула обратно к столу, подошла к нему ближе, и встретилась взглядом с девушкой. Сказать Она ничего не успела. С этим лучше справился взгляд, от которого вспыхнет, казалось, халат медсестры.

    Очнувшись, Она увидела перед собой пустой стул в круге света от лампы и услышала, как сестра истерично стучит в чью-то дверь.
 - Там вас какая-то ненормальная требует, - сбивчиво оправдывалась та перед появившимся в коридоре доктором.

    Еще чумной ото сна, врач не понимал, чего от него хотят, и только переводил взгляд с медсестры на нее. Она уже овладела собой, только руки подрагивали от пережитого напряжения. Подойдя к врачу, опять умоляющим голосом попросила о помощи, сестра в это время держалась на расстоянии.
 - Похоже на кризис… - задумчиво произнес эскулап, осмотрев девочку. Лицо молодого врача выражало растерянность…

                                                                                                                          *      *      *

    …«Рановато приходят крымские поезда…» - думал Он, выискивая красными от недосыпа глазами тропу. Небо на востоке уже посветлело, но тонкая тропка, ведущая к подножью Качи-Кальона, была едва заметна взгляду невыспавшегося человека. В одном месте она раздваивалась, вернее, влево отходила еще одна, ведущая к вершине навеса, козырьком прикрывшего пространство на месте разрушенных келий.