Пробирает беспокойство — непонятно, с чего бы. Всё просто: Латвия теперь не союзная республика, а чужая страна.
Наконец, загорается зелёный. Автобус трогается и замирает вновь, уже под навесом. Пассажиров просят забрать багаж и пройти на досмотр. Ни с того ни с сего сутолока.
Однако для них — это какой-то сон, никак не нарушающий внутреннего единения, что фильм с кассеты.
В помещении таможни яркий свет, на улице темнее. Но всё равно через окна видно, как возле автобуса неспешно прохаживаются пограничники с собакой. Крышки пустых багажных отсеков распахнуты, и кажется, автобус оторвался от земли и завис в воздухе.
Из «контрабанды» у него лишь двухлитровая бутыль водки. «Всё, что превышает норму, выпью — не пропадать же добру!» — рассудил он, собираясь в дорогу. Но как выяснилось, правила позволяют брать с собой столько. А вот Ирину надо успокаивать: она увидела на плакате строчку, касающуюся провоза кино- и фотоматериалов, и разволновалась, не засветят ли плёнку в фотоаппарате.
Ни у кого ничего запрещённого не нашли. Таможенник выключил оборудование и ушёл. Теперь нужно предъявить документы.
В окошке стеклянной будки женщина средних лет. Лицо строгое и усталое — почему-то все наши пограничники выглядят усталыми. И форма у женщины какая-то необычная. Впрочем, просто телогрейка наброшена на плечи поверх кителя — прохладно ночью, даже в помещении. Работа спорится; с непривычки не уследишь за глазами и пальцами женщины. Шелестят страницы документов, мелькают справки, поскрипывает авторучка, дребезжит разболтанный механизм штемпеля. Глядишь — и очереди как не бывало.
Они снова вместе. Ирина признаётся, что запомнила его адрес, спрашивает телефон. Сама же берёт с него слово, что он не станет её разыскивать. «Пусть так, — думает он и умиляется, каким тоном Ирина делится откровениями: точно голубка на ушко воркует, — век готов её слушать».
— …Я тебе позвоню. И спрошу: да или нет? Интересно, что ты мне ответишь?..
Увидев их в обнимку, ухмыляется издали тот самый пенсионер — хорошо, Ирина расположилась к нему в пол-оборота и не замечает.
Проверка завершена, однако в автобус не зовут. Никто, кроме них двоих, ни с кем не разговаривает. Создаётся ощущение, что у людей, собравшихся внутри таможенного пункта, нет ничего ни в прошлом, ни в будущем, а всё, хоть как-то связывающее их с миром, сосредоточено здесь, в этой маленькой, недавно оштукатуренной необжитой комнатушке.
Но вот объявили посадку, и люди буквально бросились к автобусу. То же, что и прежде, бессмысленное стремление опередить других, та же сутолока, суматоха.
«Какая там нейтральная полоса, какие там цветы?!»
9
Таможенники латыши — совсем дети в сравнении с нашими; по крайней мере, на первый взгляд. Дело не только в возрасте. Они как будто бы играют и никак не наиграются с пропусками, визами, досмотрами, им в диковинку соблюдение уставов, инструкций. Но случись что серьёзное, наверняка разбегутся кто куда.
Возле КПП опять собрали паспорта, прямо в автобусе, мельком сличили фотографии с лицами владельцев и унесли к себе. Возвратились нескоро. Один из таможенников задержался на входе, трое других поднялись в салон. Передав пачку документов стюардессе, принялись кого-то разыскивать. Остановились возле Ирины. Потребовали предъявить справку о составе семьи, спросили, одна ли она едет и есть ли обратный билет, проверили, просмотрели ещё какие-то бумаги, потом о чём-то заспорили.
Он нервничал, не понимая чужого языка и смысла происходящего. Хотел было потребовать объяснений, но Ирина сильно сдавила пальцами его руку у запястья.
— Чего им было нужно? — спросил он, когда латыши всё же оставили её в покое и автобус покинул зону досмотра.
Она расплакалась.
— Иринка, не надо, чего ты? — утешал он, целуя в мокрые губы, щёки, глаза.
— Они решили, что я еду… на заработки… что проститутка… что хочу остаться, — всхлипывая, выговаривала она. — Если девушка одна!.. У них был паспорт, там написано, что родилась... могли бы догадаться, что знаю язык, всё понимаю...
— Тише ты!
Услышав предостережение, Ирина сразу отстранилась от него и строго спросила:
— Скажи честно, ты ведь тоже… обо мне так подумал?
— Я?..
10
«С какими чувствами в двадцатые годы XX века покидали Россию люди, первые пожизненные эмигранты? Они надеялись когда-нибудь вернуться — и возвращались лишь в воспоминаниях и снах. Почему я, уезжая всего на полторы недели, так остро чувствую боль тех своих соотечественников? Действительно, „и встаёт былое светлым раем, словно детство в солнечной пыли“».
Автобус разогнался едва ли не до предельной скорости. Безрассудство — так мчаться по холмистой и очень узкой дороге: попадись на вершине очередного холма встречная машина, с ней будет трудно разминуться. Захватывает дух от стремительных подъёмов и, особенно, падений — так самолёт проваливается в воздушные ямы.
Он совсем потерял счёт времени и не заметил, долго ли продолжалась эта бесшабашная езда. Он не знал, спит ли она, нет ли, но был уверен, что её нахождение рядом с каждым мгновением делает его всё сильнее и сильнее. И ещё он испытывал ни с чем не сравнимое чувство гармонии с миром. Ему даже показалось, что это чувство неизмеримо значительнее пережитых совсем недавно любовных страстей.
Как только дорога выровнялась и автобус покатил плавно, он уснул. Склонил голову к лежащей на плече Ирининой голове, прислонившись щекой, ощутил какую-то необыкновенную мягкость волос, всё ещё хранивших аромат сена, и забылся. Когда же открыл глаза — наверное, минул час или того меньше, — к удивлению обнаружил, что погода за окнами разительно переменилась: по земле стелился туман, по небу ползли тучи, а где-то на уровне макушек деревьев туман и тучи смешивались между собой, так, что трудно было разобрать, где земля и где небо.
Но переменилась не только погода. Он заметил, что Ирина не спит, и, что особенно поразило, она, как в начале пути, сидит, отстранившись от него, настолько, насколько это возможно в автобусной тесноте. Казалось, стесняется его и тяготится общением с ним: на приветливое «С добрым утром!» лишь небрежно качнула головой, даже не повернувшись, и коленку отвела, стоило ему прикоснуться к ней своей коленкой. В чертах лица, фигуре, позе теперь чувствовалось раздражение. Он был в недоумении, пробовал заговорить — и шутливым тоном, и серьёзно, — напрасно.
Потом долго и в подробностях припоминал, что произошло с ним в пути. И в итоге успокоил себя, решив, что раз уж спустя несколько часов она так сожалеет о случившемся, так раскаивается и, конечно, не рассчитывает на какое бы то ни было продолжение, о котором размечтался он, то и ему не обязательно принимать всё всерьёз. И значит, не было в этой истории ничего, что отличало бы её от банального дорожного романа, который скуки ради позволяют себе многие. На миг, уподобившись латышам, он тоже усомнился в цели Ирининой поездки.
11
В Риге он предложил проводить её — тем более, друг был на машине.
— Ни к чему, — ответила она. — Мне недалеко, я пешком.
— Тогда счастливо. У тебя есть мой телефон, звони.
«Обернётся или не обернётся? — загадывал он, глядя вослед, и почему-то был уверен, что обернётся. — Не обернулась... Ну что ж, всё к лучшему?!»
Остаток дня он провёл со всей безалаберностью, какую только можно позволить при встрече с давним другом. Им никто не мешал: отправив на месяц жену с ребёнком к тёще, друг не обременял себя сколь-нибудь важными хозяйственными хлопотами, к тому же он был в отпуске. Они съездили к морю, отметились в местных кабаках и в завершение, уже дома, устроили мальчишник.
Но вот наутро его обуяла тоска — такой не доводилось испытывать раньше. Поначалу он связывал её с похмельем. Однако похмелье, как и полагается, к обеду улеглось, тоска же, напротив, стала прямо-таки нестерпимой — поняв, в чём дело, он принялся глушить её водкой. Друг тоже не отставал, только пил он по иной причине: за последние годы очень уж истомился воспоминаниями об оставленной родине. До чего же одинокими они чувствовали себя — и тот, и другой!
Водка почему-то пригарчивала, причём не только рижская — она должна быть такой, — но и московская. Друзья почти не закусывали, хотя наготовили невпроворот, всё равно алкоголь толком не пробирал. Когда закончилась водка, налегли на кофе. Заваривали его предельно крепким. Кофе тоже имел посторонний привкус, от которого никак нельзя было избавиться.
12
На третий день друзья отправились на машине за город; накануне не поленились и составили список мест, где непременно стоило бы побывать, — наметили «культурную программу».
На природе ему стало легче. Здесь и впрямь было на что посмотреть. Особенно понравились аисты, облюбовавшие для строительства гнёзд столбы электропередачи — в мелких отдалённых хуторах едва ли не каждый столб был увенчан внушительной копной соломы, напоминающей залихватскую шляпу с широченными полями. Причём птицы, там, где у них был выбор, отдавали предпочтение новым бетонным конструкциям, а не покосившимся от старости и основательно прогнившим деревянным.
— Здесь много аистов. Ты пока от границы ехал, наверное, видел.
— …Нет, туман был. Да и не пялился я в окно.
А про себя с иронией заметил: «Я тогда собственным гнездом занимался».
13
Уже под вечер, по дороге в Ригу, он спохватился:
— Который час? У неё же автобус! Я должен успеть!
— Куда?.. У кого?..
И тут как назло движение замедлилось, пришлось сбрасывать скорость.
— Да не дёргайся ты! — подбадривал друг. — Здесь нет ваших московских заторов. Если, конечно, не авария… или ремонт.
Каким неприветливым показался ему тогда окружающий мир, погружённый в жаркое июньское марево. Листва на деревьях, и та вывернулась наизнанку, став вдруг неправдоподобно бледной, будто бы искусственной.
14
Автобус стоял у перрона.
Он обежал его кругом, запрыгнул в салон.
«Неужели сдала билет? — думал он, натыкаясь взглядом на незнакомые лица. — Из-за чего? Или она не собиралась назад так скоро, или — не хотела встречи со мной?»
— Какой это рейс?.. Куда идёт?.. Куда?.. А где на Москву?..
Он бросился к другому перрону и едва не угодил под колёса: автобус уже тронулся с места и дал на разворот. Пришлось ругаться с водителем, чтобы открыл дверь.
Это выглядело невероятным, но на передних местах расположилась та же компания любителей пива, ехавшая в Ригу вместе с ним, чуть поодаль сидел тот же пенсионер, из-за которого случилась вся эта история. Вот только Ирины не было.
15
Он вышел на улицу совершенно беспомощным и безвольным. Саднила и, пожалуй, нарывала до этого почти не напоминавшая о себе царапина на руке. Однако слабость, внезапно охватившая его, столь же внезапно отступила. Ему вдруг показалось, что Ирина находится где-то рядом и из какого-нибудь укрытия осторожно наблюдает за ним. Ему даже почудилось, что он чувствует на себе взгляд её необыкновенно живых глаз, блеск озорства, и как будто бы ветром донесло до него тот самый аромат сена, что был в её волосах. Но друг сказал, что примерно в это же время есть поезд на Москву, и, если постараться, ещё можно успеть, — и они помчали на железнодорожный вокзал.
