только им ведомо. Олимпиада вовсе пропала, в небытии с Кощеем растворилась. Настену любезный друг Колян увязался провожать.
Вышли они из замка к подножию Лысой горы – ночь уходила, звезды погасли, на заре занимался серый тусклый рассвет зимнего дня, поднявшийся ветер шумел ветвями елей в ближайшем лесу, поземка мела по полю… Тихо, промозгло. Яга поежилась – знобило, что ль? Леший тут же обниматься полез, согреть обещался.
- А на фига тебе это, - прошелестел внутренний голос, - Беспутный он, безбашенный. И напился вон.
Колян и впрямь был сильно «под шафе». До дому они кое-как в ступе долетели, но когда выгрузились, подремавший в полете леший почувствовал прилив сил немереных и … как обычно с пьяну, загорелся на лесной поляне костры жечь и через них прыгать. Яга пыталась отговорить – какие костры, лес под снегом, сырой, на поляне сугробы, по пояс будут, да и нет никого, спят все давно. Леший руками стал махать, разобиделся: Лес мне дом родной, счас прикажу – повелю, все в миг будет по-моему. И верно: ногой топнул, рукой взмахнул – и в сугроб повалился, прямо лицом вниз. Лежит недвижим, только храп его богатырский окрест разносится.
Баба-Яга, видя такое безобразие, плюнула с досады и в избу свою подалась.
- Да, не сложилась любовь, - посочувствовал внутренний голос, - Да на что он тебе – ему все Снегурка мерещится, вон костры опять палить хотел – все ее ищет.
- Уж нашел бы! И чтоб растаяла она, через костер прыгнув! – проворчала Яга. Потом хмыкнула, на небо посмотрела – новый день занимается – избушку по стене бревенчатой похлопала, зевнула сладко и спать – отдыхать пошла.
Кончился бал, праздники продолжались – начиналась святочная неделя
