Свою давнюю подругу врача-терапевта, которая не хочет или не умеет жить спокойно, будоража своим чувствованием жизни и тех, кто рядом, когда-то назвала катализатором, на что она усмехнулась:
- Тогда уж… не этим громоздким словом, а из терминологии моей профессии: энзим. – Удивлённым взглядом дала понять, что слышу этот слово впервые, и она пояснила: - Энзимы - ферменты, ускоряющие химические реакции в живых системах.
А ускоряет Кира «реакции» и в моей «системе», при этом чувства, пробуждённые какой-либо мыслью или явлением, тут же ярко отображаются на её лице, что, кстати, и привлекло меня к ней когда-то, - ведь считывать мимолётные вспышки эмоций так заманчиво! И если в начале нашего знакомства на её юном изменчивом личике мелькало некое однообразие и даже неискренность, свойственная молодости, - казаться красивой, игривой, - то к годам, о которых хочу о ней рассказать, стали прочитываться только истинные, незамутнённые фальшью эмоции. После смерти мужа уехала она в небольшой город Городец на Волге, чтобы, продолжая работать, ухаживать за перенёсшим инсульт одиноким старшим братом, так что видимся последние шесть лет не часто, - два-три раза в год, когда она приезжает навестить детей, уже имеющих свои семьи. Записки о ней, как и о всех, с кем сводит судьба, веду давно, но как-то не удавалось из них «сбить кусочек масла», - не выносилось «стержня», на который намоталось бы записанное. Правда, однажды что-то зацепилось, и я даже попробовала написать рассказ, но опять не хватило «материала», поэтому отложила его до лучших времён. И вот теперь… Но вначале выберу запись, которая несколькими штрихами прорисует её портрет.
«Она сидит в кресле, укрывшись моим мохеровым пледом, - на улице только семь градусов тепла, а топить не начинали, - посматривает на телевизор с суетящимися картинки без звука (я часто его выключаю) и рассказывает:
- Сегодня первой вошла старушка. Знаю, что с полгода употребляет биодобавки и опять пришла с жалобами, что они ей не помогают. Ну, я и попробовала убедить её в их бесполезности, а она обиделась. Ведь платит-то за них такие деньги! (Горько усмехнулась.) Но еще раньше назначала ей схему лечения артериального давления и сегодня спрашиваю: принимаете ли то, что выписала? А она смотрит на меня и вижу, что как раз их-то не принимает, а вот добавки… Скажи, что нам, врачам, делать с такими людьми?.. Не знаешь. Вот и я… (Взяла пульт, включила звук, посмотрела несколько секунд, выключила.) А еще девушка пришла с татуировкой на руках, на груди и даже на щеках, жалуется: вот, мол, выступает сыпь на лице, на теле. Думаю, ну как тебе, милая, объяснить, что от таких украшений не только сыпь может высыпать, но и что-то поопасней, ведь не известно, что тебе под кожу закачали при нанесении татуировки. Но не сказала, а выписала противоаллергенные препатары и всё. (Откинула плед, встала, прошлась по комнате, остановилась напротив меня.) Знаешь, с такими пациентами мне год от года становится всё труднее работать, нервы к концу приёмов накаляются до предела и хочется всё бросить, уйти… (Села, плотнее окутала себе пледом и словно сжалась.) О-хо-хо, и что за народ? Уже столько лет лечу, а ни-икак не привыкну принимать таких спокойно… Да что ты советуешь! Конечно, стараюсь выбросить из головы, забыть, но не получается. Накапливается информация, накапливается и к чему приведёт, не знаю. (Улыбнулась, словно извиняясь). Ну что, хватит тебе этой панорамы типов? А то вместе с ними перегружаю на тебя свои озабоченности… Ну да, конечно, тебе интересно, может, кого-либо в свои рассказы сунешь. (И снова – улыбка) Во, тогда еще об одной пациентке расскажу, о ней-то уж точно можешь… Уже в который раз приходит женщина, а на ней столько разных амулетов навешено и показывает на один из камешков: вот, мол, потемнел, а целительница говорит, что это не к добру, поэтому хочет обследовать организм. И что мне надо было ей выписывать?.. То-то ж, вот и я не знаю, но сказала ей, что потемнение камня не может быть аргументом для медицинской страховой компании, которая будет оплачивать обследование… А что она… Стала возмущаться, плакать! Еле-еле успокоила, выписав безобидные таблетки «Меларена». (Решительно откинула плед, снова встала, потянулась, сделала шаг к коридору.) Ну, ладно, на сегодня хватит тебе моих рассказов, но… (Помолчала.) Но знаешь, иной раз думается, что пользы тем, кого лечу, от меня мало. А еще всё чаще кажется, что мои пациенты разрывают моё «я» на части, на кусочки и разносят по своим квартирам, а вокруг меня остаётся какое-то, ничем не заполненное пространство, в котором мне еще предстоит жить, когда… (Подошла к вешалке, стала надевать куртку.) Ну, ладно… (Улыбнулась, извиняясь.) Совсем тебя загрустила своим настроением. Забудь. В следующий раз пощажу».
А теперь – запись, сделанная мною уже для рассказа и незадолго перед её отъездом в другой город.
«Мы молча идём по скверу. Вечереет. Совсем низкое солнце протянуло длинные тени и, смешав синие и розовые краски, чуть заметно окрасило верхушки сугробиков на ветках деревьев. От совсем недавно выпавшего обильного снега вокруг - первозданная нетронутость, чистота, свежесть. А еще - тихий свет уже вспыхнувших одиноких фонарей рядом, и празднично-шаловливое перемигивание тех, что стайкой сбились меж совсем темных стволов лип. Да, в этом маленьком и замкнутом мирке совсем не хочется думать, говорить и даже…
- Раствориться бы сечас во всём этом! – вдруг слышу.
Она наклоняется и, не останавливаясь, варежкой цепляет горсть снега, подбрасывает и тот, проносясь метелицей, опускается в обозначенный фонарём круг света. Ответить? Нет, пока не буду, может, еще что-то скажет, ведь очень хочется именно здесь, сейчас видеть её лицо и считывать с него, подсвеченного желтоватым светом уже вспыхнувших светильников те чувства, которые только что её взволновали. Но она замолкает и начинает чаще переступать с ноги на ногу. Зачем?.. А-а, чтобы слышать хрумканье снега. Да, его мягкое поскрипывание как раз то, что нужно, - тихий аккомпанемент этой дивной снежной сказке.
- Ты знаешь… - (Замолкает, останавливается, руками медленно очерчивает круг): - А ведь я похожа на это освещенное фонарём пятно. (На лице мелькает что-то вроде озорной усмешки, а в глазах - вопрос.) Не понимаешь, о чем я? (На мой вопросительный взгляд, улыбается.) Поясню. (И медленно идёт дальше, глядя под ноги.) А дело в том, что с некоторых пор… ну с тех самых, когда осталась одна… (На лице мелькает грусть.) А, ладно… (Машет рукой, снова идет, оборачивается и уже улыбается.) Но прежде… (Мы свернули в аллею, уводящую от трассы.) Прежде расскажу о том, как начала распутывать свою головоломку… Какую? А вот такую. Ведь всю жизнь была я среди людей, рядом с ними, а теперь… (Замолкает, смотрит на меня с немым вопросом: продолжать ли?) Сбросить тебе какую-то часть своих томлений-размышлений? Ведь ты любишь, когда кто-то тебе… (Почти весело рассмеялась.) Так что слушай и, может быть, подскажешь что-либо мудрое… Да ладно, не кокетничай, ведь как-никак, а ты больше меня думаешь о жизни, а, значит, можешь что-то посоветовать. (Коротко взглядывает: не возражу ли?) Так вот… Когда осталась одна и стала всё больше замыкаться в себе, то как-то спохватилась: а не обедняю ли теперь себя, отдаляясь от людей, прячась в свою скорлупу? И начала над собой процедуру… (Усмехается.) Да знаю, знаю, что употребила медицинский термин, но я же не пишу рассказов, как ты, поэтому уж прости. (Протянула руку, прикоснулась к моей.) Так вот… И начала искать ответ на свой, неожиданно возникший вопрос, обратившись в прошлое, как и ты. (Взгляд, полуулыбка.) Хорошая у тебя ученица?.. То-то ж. Помню, когда была еще практиканткой, приехали мы раз по вызову к одному мужчине, вернее, к его жене и, подходя к дому… А жили они на краю города в домике-избушке. Так вот, идём к домику через сад, а меж деревьев мелькают какие-то затейливые строеньица, деревянные зверюшки, колодец с навесом, украшенный резьбой, что-то вроде небольшой детской площадки с качелями, верёвки, увитые не то лианами, не то сухой травой… (Останавливается, протягивает руку к заснеженной ветке, стряхивает с неё снег, отстранённо улыбается.) Потом, когда уезжали спросила Алексея… (Замолкает. На лбу - две легких складочки.) Забыла. Не помню его отчества (Растерянно улыбается.) Уже не помню… Но вот слова, которые он тогда сказал при нашей короткой и вдруг вспыхнувшей беседе… да нет, не беседе. (Резко взмахивает рукой, словно отрезая неподходящее слово.) Просто, когда на бегу я спросила о тех самых строеньицах и деревянных зверюшках: зачем, мол, вам всё это?.. для кого?.. если дети уже с вами не живут, то он ответил: «Да понимаете, всё это ткёт…» (Останавливается как раз в свете фонаря, смотрит чуть вопросительно.) Да-да, именно так и сказал: «ткёт мир, в котором живу и который мне так необходим». (Прошла несколько шагов молча.) Ну а потом, когда я уже работала врачом и он… уже одинокий старик, пришёл ко мне на прием, я сразу узнала его и снова спросила о тех поделках, а он… (Ну как выражение лица может вдруг стать вот таким… отрешенным?) Он пригласил меня к себе еще раз полюбоваться ими, и те недолгие наши беседы дали мне столько, сколько не дадут тома прочитанных книг. Почему, как ты думаешь?
Нет, этот вопрос – не мне. Она сейчас там, с Алексеем, поэтому я лишь пожала плечами, а она снова пошла по алле.
- Знаешь, моя профессия сталкивала меня со многими людьми, но лишь некоторые оставляли память о себе и вот теперь… Да-да, теперь моя память… с моей помощью находит и подбрасывает тех, кто тоже ткал, как говорил Алексей, свой мирок или кокон своей души… (Взглядывает с вопрошающей улыбкой.) Ну и как тебе мой «кокон», подходит ко всему, о чем - я?.. (Одобрить? Но она уже озорно усмехается.) А что, по-моему, неплохо сказала, принимаешь?.. Ну и хорошо. Так вот, теперь память и подбрасывает мне именно те встречи, которые подталкивают к пониманию: а нужны ли такие коконы нам, человекам? (И снова - взгляд, непонятная улыбка.) Может, надо жить проще, не стараясь ни за что цепляться? Заметила что-то, прошла, сохранив увиденное на какое-то время, а потом забыла. Ведь будут и другие встречи, впечатления, так чего ж наматывать клубок из того, что увидела, услышала?.. (Нет, опять не у меня спросила. У себя.) Но тогда… (Останавливается, смотрит на укрытую снегом елочку.) Смотри, она сейчас тоже - в своём коконе. И стоит такая тихая, умиротворённая, как… Не знаю с чем сравнить? (Бережно прикасается к ветке, слегка приподнимает её и так же бережно опускает.) Но она сейчас подсказала мне еще одну встречу. Уже будучи лечащим врачом, как-то по вызову, приехала к одному… да-да, еще к одному Алексею… Алексею Николаевичу, а у него в доме все стены – в полках, на которых те-есненько так стоят разные поделки из дерева: вазы, шкатулки или просто сучки деревьев замысловатой формы, а напротив - тоже полки, но с книгами. После короткого анамнеза,
