Все ангелы похожи на Давида

    Сегодня на улице случайно столкнулась с моей бывшей одноклассницей Надькой, которая в школе не отличалась, так сказать, хорошими манерами. Я сделала вид, что не знаю её. К счастью, и она не заметила меня, копошась на ходу в дамской сумке.
      А вечером, когда домашние уснули, я открыла школьный альбом, да тут же захлопнула. Но потом зажгла светильник и отправилась в путешествие по лабиринтам  своей  памяти. …   
      Моя улица детства…  Высокий парнишка, спешащий  навстречу...
      Давидка появился на нашей, усаженной липами улице, когда училась в седьмом классе. Его родители разошлись. Потом он стал в тягость отчиму, и мамаша подкинула его бабке, Варваре Сергеевне. Она была землячкой моей мамы, поэтому, когда у соседки появился внук, мы познакомились с ним первыми... До этого он жил в Туле, и мать внука к бабке никогда не возила.
   
      А в мою жизнь Давидка вошел неожиданно...
      Целый год считала внука соседки салагой, не смотря на его не погодам огромный рост. Но однажды этот мальчик перехватил руку моего одноклассника – Петьки Незваного, который размахнулся, чтобы ударить меня веткой. Возможно, второгодник хотел ударить слегка, чтоб привлечь к себе внимание, но Давид подумал, что удар будет настоящим!  Рассказала папе и маме, что внук бабы Вари защитил меня.
 
    Надо сказать: от одноклассников мнепопадало часто, и морально, и даже физически. Всё оттого, что была круглой отличницей и домашним котенком в душе, которого до школы берегли и даже не намекнули, что в жизни надо уметь кусаться и царапаться. Так что кусали меня. И очень больно.
    Как-то в пятницу мама пекла пироги и послала унести соседке гостинец. Пришла к бабе Варе, она усадила меня с Давидкой стряпать пельмени. Слово за слово, выяснилось, что у пацана «хромает» немецкий. Я стала ходить к ним заниматься языком.
    А потом в этом высоком, не возрасту сильном, темноволосом кареглазом мальчугане обнаружила столько знаний, столько интересного, а главное, созвучного с  мелодиями моей души, что искренне удивилась.
    Во время школьных буден нам  не часто  приходилось общаться. Мы ходили в разные школы, я дополнительно в  «художку», он – в « музыкалку».  Но каникулы были нашими!  Спустя год сказала маме: «Мне кажется, мы оба – твои дети! Ведь не могут же абсолютно чужие люди думать, размышлять и даже мечтать одинаково!»

    Рядом с ним попадала в другое измерение, где не было бесконечных уроков, нудных классных собраний, ненавистных стенгазет, а главное, перекошенных от лютой зависти лиц одноклассниц при получении мной очередной пятёрки. Мальчишка стал не просто другом, а лекарством. Знал  множество смешных слов, шуточных фраз, комичных жестов, анекдотов. И заметив на лице тень заботы, тут же применял какой-нибудь из своих приемов. Иногда я выходила из себя:     
-  Мне что? Задуматься нельзя?!
- Нет! У тебя такие глаза становятся...
- Какие?
- ...Горькие.
И это говорил тринадцатилетний мальчишка!
- Тебе заняться нечем?
- Хочешь, Зоя, анекдот новый? Не хочешь? А в парк свиристели прилетели! Туча! Бежим?
   
    Он увлекал меня в самые невероятные места... И всегда – такая забота! Наберёт на лесной поляне крупной земляники в ладонь и всё мне отдаст. Себе - ни одной! Я отказываюсь, а он меня кормит. Однажды, ему уже было четырнадцать, а мне шестнадцать, плавали по озеру, а взрослые парни едва не перевернули нашу лодку. Я смертельно испугалась за него, он – за меня! Когда отдали лодку лодочнику, Давид бросился бежать. Нашла его далеко в роще. Сидел на пеньке и ...плакал. Попыталась стереть слёзы со смуглых щек, заглянуть в глаза, которые очень кстати похожи на глаза певца Филиппа. Давидка отталкивал руки. Наконец, в ответ на мои отчаянные вопли, объяснил: «Мне стыдно. Не смог «отшить» их. Ты их прогнала, а я не смог защитить тебя!»
     
    Сейчас, спустя много лет, думаю: «Когда из мальчишки начинает формироваться мужчина? Конечно, не тогда, когда он плачет. Но каковы были его слёзы в те минуты? Только позднее смогла оценить их по - достоинству. А в тот миг не сумела. Или не захотела.  Или просто не посмела. В то время не позволяла даже «вякнуть» внутри какой-то лишней мыслишке. Он - только брат! Мой подшефный! На два года младше! И всегда только так!
    Тем более накануне испытала шок от случайно подслушанного в саду разговора между бабкой Варей и приехавшим отдохнуть отчимом Давида.
- Ты, чо, мать, совсем из ума выжила? С такой девахой внуку ходить позволяешь!  Доведёт вас до греха!
- Не смей всех на свой аршин мерить! Сам – кобель, так все вокруг – шлюхи, да? Да я за неё на отсечение руку отдам! Она мне что внучка! В округе другой такой нет! Умница! Когда вы там подомам отдыха разъезжали, кто мне потолок белил, кто огород полоть помогал?!
- Знаю этих умниц! Она что? Старше себе найти не может, к мальчишке привязалась!
- Бесстыжие твои глаза...
 
    После того разговора две недели избегала Давида. До жути было больно и обидно. Он ничего не понимал, караулил меня, а я же уходила к подругам огородами... Но потом снова учили немецкий, читали Джека Лондона, пропадали на пляже у реки, ходили к озеру.
    Как-то соседка Галя пригласила меня на танцы в парк имени Кирова. Давида бабка не пустила, а я не приглашала. Танцую в кругу чужих, полупьяных людей и вдруг ... физически ощущаю в грудь толчок. Поднимаю глаза – в трёх метрах он, Давид. Глаза его карие, темные, но откуда этот свет? Тогда я не обратила особого внимания,  наверное, считала, что в жизни встретятся такие глаза не раз, может быть, и лучше.

    А вот никогда больше ни у кого во взгляде не видела этого ликующего света радости, этой заполняющей сердце нежности, обожания, тоски и обиды одновременно...
                *************
    Когда училась в выпускном классе, решила ...влюбиться. «Все влюбляются, а я хуже?» - решил мозг, но не сердце. Выбрала студента - второкурсника, знакомого той же Гали. Была очень довольна. Теперь у меня был Паша - настоящий взрослый парень, а не парнишка младше на два с половиной  года...
    Но с новым кавалером успела только в кафе сходить.На третий день подбежал ко мне на улице незнакомый мальчишка:
- Ты – Зойка Мережкина?
- Я! А что?
- Это тебе велели передать!
    Разворачиваю записку и глазам не верю:
    «Дорогая Зоя! Я жил на свете только ради двух человек.
    Если ни бабка и ни ты, я бы давно п о к о н ч и л  жизнь.
    Теперь тебя нет. Остается одна старая бабка ...Зачем мне жить?»

  Я схватила мальчишку за ворот, будто он был в чем-то виноват:
- Где он? Где Торопко?
- На Лысой горке!
  Как я бежала к реке, к тому обрыву! Порвала ремешки на босоножках. Искала его очень долго. Он лежал в кустах волчьего лыка, уткнувшись лицом в траву.  ...Никак не могла оторвать от земли. Чего только ни говорила!
- ...Думаешь, я в другого влюбилась? Нет! Пока я никого не люблю!
  Он застонал.
- Нет! Я люблю тебя, но не так. Ты - мне друг, самый – самый лучший. Как брат.
- Лишь младший братишка, - прорычал он. И тут незнакомая жалость и нежность пронзили моё существо.

  «Да какой он брат? – Вдруг очнулось сердце. – Он любит тебя. Вспомни его взгляд на танцах. Посмотри на него сейчас! Хотела уйти от этого? Думала, это чувство нас не коснется? Особые мы, да? Он же – не каменный! А ты? Хватит, наверное, с собой бороться! Строить из себя вожатую! В узде сердце держать! Да распусти вожжи! Ты заканчиваешь школу. К чёрту, что подумают люди, всё равно женихом и невестой салаги дразнят!  Любишь ведь его! Любишь! Снова спорить будешь? Трусишь? Ну и страдай! Поделом тебе!»
      В кронах черемух запутался ветер.
      С трудом подняла Давида, усадила рядом, обняла, и не так как братца, дурачась, а с дрожью в груди и руках. Он понял это. Тяжело вздохнул, потом  судорожно повел плечами и вдруг:
- Ну, если ты любишь Пашку, я не буду стоять на дороге. Хочешь, я скажу ему...
- О чем?
- Ну, какая ты! Что второй такой во всем свете нет! Чтоб берег тебя.
- Давидка! Какой ты глупый! Да какой другой? Так... знакомый. Да не нужен он мне ни капельки.
- Правда?!! – он сгреб меня ручищами, да так прижал к своей широкой груди, что чуть не сломались во мне все косточки. – Как хорошо, что ты пришла, если бы ты ...покинула, я бы,  тут... с обрыва.
- Давид! – я впервые осыпала поцелуями его лицо, глаза, щеки, он неумело... дрожа...будто умирая ...коснулся уголка моих губ.
- Какой же ты дурак. Разве можно так с жизнью своей!

    Потом сидели по разные стороны черемухового ствола, и один единственный вопрос грыз меня: «Как мне теперь вести себя с ним?»
А вести – то себя с ним больше никак не пришлось. Уехала учиться на подготовительные курсы в Казань, а Давида забрала к себе маман: им там двухкомнатная квартира «отламывалась», нужен стал ещё человек ...для прописки и проживания. Давиду истинную причину вдруг проснувшейся материнской заботы, конечно, не сказали.

  А он, наверное, предчувствуя разлуку, на том высоком берегу плакал, пряча слёзы,  обнимая меня...
  А я  в те минуты то думала о том, сколько ждать Давида, пока закончит школу, отслужит в Армии, поступит в вуз, то боролась с болью сухого горячего комка в горле, то подставляла дующему с реки ветру горящие от солёных слёз щеки...

  А ещё в тайнике памяти хранится его прощальный жаркий и такой горький поцелуй.
  Странно, на вокзале при расставании я не плакала. Плакала потом. И много, и часто. Каждого парня, мужчину, который встречался на пути, сравнивала с Давидом, но ни один с ним в сравненье не шёл! Многие не стоили даже волоска. Лишь много позже с горечью начала понимать, что никогда не найду подобное тому, что утратила, ведь с уходом из моей жизни Давида ушло время, ушел возраст... И те «добры молодцы», которые пытались лапать меня в первый же день встречи, за что заслуженно получали кто по рукам, кто по физиономии, в свои-то четырнадцать лет, наверняка, такими не были.
И всё же, как я называю, синдром Давида был ещё очень долго моей болезнью. Мама думала, что никогда не выйду замуж, не подарю ей внуков.
 
  ...А ещё были письма!!!
  Но они лежат в подвалах моей памяти в том углу, где покоятся воспоминания, окрашенные в цвета страдания и боли. Разве не больно это читать?
  «Мой любимый воробей!  ...Ветер гонит под окном ржавые листья.
  Я стою у раскрытого окна, и мне нечем дышать. Как я буду жить без тебя?»
 
  Бабушка Варя умерла семь лет назад.Торопко живёт в большом столичном городе.
 
  Два года назад, я узнала, что Давид Торопко БЛАГОДАРЕН СУДЬБЕ ЗА ТО, ЧТО ОНА РАЗВЕЛА НАС.
  В минуту откровенности признался родственнице Карине: «Зою нельзя было любить вполсилы, вполдуши, вполсердца. Будь с ней, я бы отдал ей себя до последней ...мысли, но тогда бы не стал тем, кто есть сейчас. Моя работа и моя любовь не уместились бы вместе во мне. Надо было выбирать: или она, или работа. Судьба выбрала за нас. Зато я состоялся как человек, как Личность».

«  Что же, - ответила я,- мне приятно и больно это слышать. Прошу, передайте Давиду, чтоблагодарна ему за всё, что он для меня сделал. Он состоялся как Личность, как значимое лицо в искусстве, а мне, слава Богу, удалось состояться как матери и жене. Судьба дала мне удивительных талантливых детей, своих и чужих, тех, с которыми мы тоже творим маленькие чудеса... Так, дай Бог и Давиду всего, что он заслуживает».
  Но родственница не