- Ты действительно вывела меня!
- Я слышу в твоем голосе удивление.
- Признаюсь, я до сих пор ждал от тебя подвоха, - проговорил белокурый паладин.
- Я же дала свое слово, - прозвенел голос лича. - Мы не обманываем, не утаиваем, не свершаем льстивые, галантные жесты, - она окинула взглядом развернувшуюся до далекого горизонта, дремучую чащобу. - Ересь - осталась у живых. Честь - у мертвецов.
- Угу! Деликатности, вы тоже лишились, - проговорил Ольм, не сильно обижаясь на слова спутницы. - И альтруизма.
- Глупости!
- Ну, глупости, не глупости, а капельку сострадания вам не помешало бы, - он подождал, реакции лича. Она криво повернула к нему голый череп, и как обычно молчаливо, зашагала с покатого спуска в пущу. - Ну вот видишь, - продолжил Ольм. - Ты хотя бы на время можешь показаться… Как бы сказать, - Татда внутренне улыбаясь ждала, когда воин закончит начатую фразу. - Ну, - он скривился. - Ну, хотя бы похожей на живых?
- Ты слишком много разговариваешь, дахгарец, - только и ответила лич.
- Ольм, - она взглянула на воина. Он приветливо кивнул, и даже улыбнулся пытаясь смотреть в темный капюшон Татды. - Моё имя Ольм. А как тебя зовут?
Татда промолчала, лишь чуть ускорив шаг. Шипя от боли и сильно хромая на раненное бедро, Ольм спешил за личем. Прошли не так много, не больше часа. Всё это время Татде приходилось дожидаться едва-едва влачившегося за ней Ольма. Он её раздражал, своей медлительностью, болезненностью.
Ко всему прочему сгущалась темнота. Непроглядный лесной туман, окружил чащобу, по которой пробирались путнику. Кроны вековых деревьев скрывали свет серебряного ночного светила. Стрекот насекомых, ощутимо подползал к непрошеным гостям. Татда уверенно пробиралась сквозь пущу, минуя колючие кустарники, которые то и дело пытались зацепиться за края её балахона, который и без того выглядел истлевши. Ольм трясясь от ночного холода, влачился за личем. Несколько раз он хотел убежать, свернуть с невидимой тропы и затеряться в дремучем лесу. Но словно слыша его мысли лич останавливалась и следила внимательным, невидимым под капюшоном взглядом. Горько вздыхая он шел в след за мертвячкой.
Татда услышала за спиной глухой удар. Резко развернувшись, она увидела, что Ольм лежит на земле, судорожно сжимая и разжимая пальцы. Их его горла слышалось сиплое дыхание, а клубы горячего пара, вырываясь изо рта, росой ложась на травинки под его лицом. Лич быстро подошла к белокурому воину. И присев перед ним на колени перевернула его на спину, вглядываясь в лицо. Ольм улыбнулся, и даже выдавил из себя слабый смешок:
- Всё-таки ты помнишь, что была, когда-то живой, - Татда промолчала, смотря на воина. Он закашлялся, обхватив себя руками. - Лич, если я тебе нужен живой, позволь развести мне огонь, чтобы согреться, и обработать рану. Меня доконала эта боль, - зашипел он.
Татда поднялась на ноги и бросилась в пустоту. На мгновения Ольму показалось, что она решила бросить его и поспешила отыскать ответы на свои вопросы. Но лич вернулась быстро, неся охапку хвороста. Склонившись к сухим веткам, мысленно прошептала: «Инхынва Омона». С навершия посоха слетело оранжевое пламя. Магический огонь искрился и потрескивал, но прикоснувшись к веткам, сразу же зашелся веселым пламенем. Татда молчаливо поднялась, и пошла собирать сухих веток, оставив Ольма одного.
Нарочито она долго бродила среди деревьев, не забывая прислушиваться к далекому треску костра и изредка поглядывать на авантюрин. Ровный зеленый свет бился в такт сердца близкого живого сердца. Татда ступала медленно, по влажной от росы траве. Лесная земля проминалась от её шагов. Татде это нравилось. Она стала забывать, когда покидала границу мертвецов. По мимо приятных будораживших воспоминаний, она обдумывала куда ей следует податься. Басюрхюрн на века закрыт, а миру живых она больше не принадлежит, и к сожалению вопросов оставалось гораздо больше, чем ответов. «Нужно разузнать всё о белокуром воине». Набрав сухих веток, она поспешила к костру.
Ольм закусив губу, выковыривал ножом из раны, каменные крошки. Кровь обильно смочила его бедро. Он был бледен, его руки тряслись от слабости. Татда присела рядом, молча отобрала из его рук нож. Ольм не сопротивлялся, лишь устало отклонился назад. Не смотря на холод и на бившей его озноб, на его лбу выступила испарина.
Татда склонилась к ране, и осторожно углубив острие внутрь, стала медленно очищать рану. Тщательно, без лишних движений, как можно меньше травмируя разбитую мышцу. Наконец, когда все осколки были вытащены, она потянулась к верхушке посоха. Просунув костяную руку сквозь два листа окаменелого древовидного папоротника, она сжала в кисти камень, выудив его наружу. Татда поднесла камень к ноге воина. Ольм внимательно следившей за работой лича, внезапно для себя осознал, что не боится молчаливой мертвой девы, и даже немного доверяет странной особе. Тем временем лич глядя на камень, мысленно шепнула: «Одмодда[13]». Камень стал пропотевать влагой. Сквозь тонкие кости рук, полилась искрящаяся вода. Татда снова склонилась к ноге воина, направив воду на рану. Она промыла рану от остатков камней, отделившихся мышечных волокон, и сгустков крови. Ольм зашипел от боли, плотнее сжимая зубы. Лич посмотрела в его лицо, но руки не отдернула. Наконец, камень в руках лича померк, вода перестала пропотевать. Мертвая колдунья убрала камень на место. Ольм сел ближе к костру, его пошатывало, в ноге болезненно пульсировало. Оторвав кусок ткани из холщовой рубашки, он крепко перевязал рану. Татда молчаливо стояла по другую сторону огня.
- Мне следует считать тебя благодетельницей, лич! - стараясь придать голосу веселость проговорил Ольм. - Ты оказалась прекрасным лекарем. Уверен, что уже через две недели смогу бегать.
- Рада что тебе становится лучше, дахгарец. Я погляжу даже чувство юмора твое вернулось, - металлически послышался голос девы из-под темного капюшона. - Дахгарец! - властно произнесла лич. - Расскажи мне всё, что ты знаешь о руне на твоем затылке? Только не утаивай! - в жестах лича показались ожесточенные нотки.
- Мне не зачем от тебя утаивать правду, - тяжело вздохнув проговорил Ольм. - Я честное слово, не представляю, о чем ты говоришь? О каких рунах ты мне всё время вторишь? Взгляни на меня! - Воин развел руки в стороны, - я либо говорю тебе правду, либо я последний остолоп, что знаешь ли оскорбительно.
Татда смерила Ольма взглядом. Похоже, он говорит правду.
- Позволь мне вновь взглянуть на твой знак? - попросила она старательно учтиво.
- Хорошо, - Ольм удивленно изогнул бровь, когда лич поравнялась с ним и присела на колени за его спиной. Он взглянул на неё через плечо. - Лич скажи мне, что ты со мной сделаешь, если ты ошиблась, и на мне нет никакой руны?
- Я не ошиблась, - звонко проговорила Татда.
- Ну а всё-таки? - допытывался Ольм. - Что если ты всё-таки ошиблась? Ты убьешь меня? Принесешь мою отрезанную голову в Басюрхюрн, чтобы тебя вновь приняли в мертвое царство?
Татда невольно задумалась, но быстро покачала головой:
- Нет, дахгарец. Я не убью тебя. Путь в мертвое королевство, для меня закрыт. Я убила слишком много своих. Вернись я с сотнями твоих приспешников и родственников, меня не простят и линчуют. Если на твоем теле нет знака, что не может быть, мне придется отпустить тебя, и ты сам решишь, следует ли мне мстить.
- Почему при таком исходе, ты не захочешь меня убить ради своего удовольствия?
- Нет никакого удовольствия. Есть лишь смерть, - как показалось Ольму, в голосе лича прозвенела печаль.
- Назови свое имя лич? - спросил он колдунью.
- Не вертись! - только и ответила Татда.
Она взглянула на шею Ольма. При бледном свете белого спутника Кфонара, его кожа была бледнее муки. Она подвела свой посох ближе, ровный зеленый свет авантюрина, плавно освещал холодную кожу воина. Наконец, живая ткань словно покрылась магнетическими разрядами, и на шее выступили полосы собирающиеся в незнакомую Татде руну. Лич смотрела очень внимательно, запоминая мельчайшую деталь знаков и крохотные зазубрины. Руна представляла собой ровную шестиконечную звезду цвета охры. Но за звездой выступали силуэты двенадцатиконечной звезды, в свете которой рождались бледные очертания огня, медленно пожирающего звезды. Внезапно вспыхнув, руна погасла. Запомнив каждую деталь, она отстранилась от Ольма и уставилась на огнь обдумывая.
«Мне нужно найти знания позволяющие объяснить очертания руны. Я не знакома с этим знаком, но клянусь всеми богами Иримии, я сталкивалась с ним, когда-то в прошлом, в далеком прошлом. Поскольку путь мертвых мне закрыт, мне нужно пробраться в логово живых. Хм… Поможет ли мне в этом дахгарец? Если нет — заставлю. Но мне было бы удобней если бы он мне помог добровольно найти ответ, ведь его, как никого касается знак. Спросить его об этом? - Татда упрямо покачала головой, продолжая внутренний монолог. - Нет уж, позже. Живые… Живые… - твердила Татда вспоминая древние крепости и замки в которых она могла бы переворошить кладезь знаний. Я когда-то училась в школе чародеев, - мрачно подумала Татда. - Я могу попытаться пробраться туда, конечно не без помощи дахгарца. Там наверняка есть мудрец, который даст мне ответ. Я не знаю другого варианта. Что ж, путь намечен, меня ожидает школа чародеев, которую я так и не успела окончить».
Татда взглянула на Ольма, он был молчалив. В его глазах играло пламя, а зрачки предательски дрожали. Лич взглянула на авантюрин, сердце живого билось, сильнее чем обычно. «Он испытывает страдания», - поняла она присмотревшись внимательнее. Перевязанное бедро уже не кровоточило. Лежанка белокурого воина была удобна. По видимому он не испытывал боли прямо сейчас. Но его глаза... У Татды тоже были когда-то такие глаза, когда-то давно, когда она испытывала муки...
- Дахгарец! Отравленная вода катакомб, светящиеся фосфены, и омут алмазного пургатория, служат лишь для одной цели. Испытать, надломить волю и дух. Порою в иллюзиях проклятого места нет и капли правды. Забудь всё, что ты там видел. Это была ложь. Искусная, правдоподобная, но всё-таки ложь.
- Боюсь, что на этот раз пургаторий не ошибся — хмыкнул Ольм. Он тяжело вздохнул, посмотрев на ровно сидящую фигуру лича. - Знаешь, лич, я видел своего отца. В видениях омута, я видел, как он заносит нож и убивает меня. Порою мне кажется, что будь его воля он действительно меня убил. Я же четвертый его сын, я даже хуже двух своих старших сестер, которых удачно можно выдать замуж. Я и моя младшая сестренка Иуна, не были рождены по любви. Мой отец король западного королевства Конора, охладел к матери после рождения пятерых детей. Моя мама уже не была столь привлекательна, как в молодые годы, поэтому он завел себе куртизанок. Не берусь считать сколько их было, наверное десятки. Но есть одна фаворитка, её зовут Уномара. Высокая, худощавая, черноволосая и распутная. Она покорила сердце моего отца своим бесстыдством и полным отсутствием нравственности. С ней он почувствовал себя свободным и могущественным. Она стерла моральные принципы короля. Моя мать пыталась
Татда мне нравится: тем, что не похожа на обычную женщину, тем, что сурова, храбра — так и вижу ее!