Навстречу радуге. Похороны

Саша успел обзавестись таким количеством друзей. А ведь многие даже ещё не знали о его гибели…
Скорбную вереницу в установленное время прервали четверо крепких мужчин среднего возраста. Они взялись за ручки гроба и понесли его на улицу.
Потом была длинная дорога на кладбище. Лишь небольшая часть тех, кого я видел  в зале, влезла в катафалк, специально арендованный автобус и несколько машин, следовавших  за печальным эскортом.
  Я не был знаком до самого последнего момента с тем местом, что выбрала для упокоения нашего ребёнка Наталья. И вообще, на кладбище оказался первый раз в жизни.
  Выбор, который сделала Наташа, впечатлял. Небольшая поляна в сказочном лесу показалась на удивление красивой, достойной кисти пейзажистов старой школы живописи. Деревья окружали могилу ровно настолько, чтобы она поместилась  между ними, вместе с ещё несколькими, совсем свежими холмиками, усеянными цветами. Видимо, участок только начали осваивать и для прощания нам предоставили большую площадку в лесу, через полгода напрочь забитую свежими могилами.
  Сашка любил и ценил красоту в любом её проявлении. Наверняка оценил бы то место, что выбрала для его последнего упокоения  Наташа.
  Гроб вытащили из катафалка и поставили рядом с заранее приготовленной глубокой ямой.  Большой отвал вырытой породы  показывал, что за исключением небольшого плодородного верхнего слоя лес вырос на большом массиве древнего морского песка, оставшегося от прошлых катаклизмов вне нашего взора ещё с первобытных времён.
Упёршись ногами в края ямы рабочие, перехватывая  чёрные лямки, поддетые под продолговатый, к тому времени закрытый гроб,  спустили его на самое дно глубокой ямы.  Нагнувшись, я одним из первых зачерпнул ладонью горсть песка и бросил его на крышку, потом ещё и ещё…  Ту же процедуру следом за мной повторили и другие. Позволив оказать последнюю почесть, за дело вскоре взялись местные работники. Быстро и сноровисто они отправляли лопатой за лопатой вынутую породу назад, засыпая вход в страну мёртвых. 
  Я отошёл в сторону. Среди общего хаоса чувств время от времени рождались мысли, хватались друг за друга, выстраиваясь в цепочки. Какое  у нас получилось ужасное летнее расписание! Весной Сашка самостоятельно подготовился к экзаменам, сдал ЕГЭ. Потом был яркий и очень красивый выпускной в выкрашенном в жёлтый цвет молодёжном театре.  Через пару недель последовало  день рождение, мы приехали к деду  все вместе и как обычно праздновали знаменательное событие в узком семейном кругу  – он, я, Наталья, бабушка и дедушка.  Затем он умчался к друзьям, обещая скоро вернуться. Даже убегая погулять, будучи достаточно взрослым, Саша  старался не задерживаться и торопился вернуться домой пораньше, всё время говоря друзьям и подругам, что больше оставаться не может, что мама с папой будут волноваться.
  После дня рождения поступил в институт. На радостях «рванул» после зачисления в Горную Колывань. И тут же не дав опомниться после бешеного ритма, через несколько дней нас уже ожидали похороны. Никогда бы не подумал, что первым, с кем придётся расстаться из своей семьи, окажется единственный сын.
Пока работники кладбища заканчивали для них обыденную, для меня же особо мрачную и страшную работу, а народ столпился вокруг них, я немного отошёл в сторону.  Со всех сторон меня окружил город мёртвых. Жильё не прятало в том лесу в себе человека, не обезличивало его номером квартиры или дома. Совсем нет. Каждый покойник смотрел на меня с памятников и обелисков, словно хотел сказать, вот я такой-то прожил столько лет и переехал навечно в новое место.  Кто-то давно, а иной и совсем недавно.
Мысленно знакомясь с новыми Сашкиными соседями, невольно поймал себя на мысли, что сыну с его весёлым характером будет среди них  очень и очень скучно, ведь окружали его одни пожилые люди.  Однако вскоре среди тех, кто ушёл в преклонном и среднем возрасте, обнаружил и молодёжь. Совсем близко располагалась могила  симпатичной девушки, надпись на граните указывала на то, что она покинула  любящих родителей в возрасте шестнадцати лет.
Надо сказать, что после того, как прошёл первый шок, мы с Натальей почему-то совсем не ощущали на кладбище присутствие сына.  Первое время, когда убирали засохшие цветы, которые на удивление не хотели умирать больше месяца, мы приезжая в гости, плакали и разговаривали с сыном. Но как-то однажды, оба и в один момент  явственно почувствовали, что его нет  именно в этом месте скорби.  Нас окружала лишь пустота, чужие люди и чужие деревья…
Пока я стоял в стороне вместе с двумя или тремя Сашиными друзьями, насыпали холм и водрузили временную плиту с надписью:
  «Табашников Александр Юрьевич
  3. 08. 1999 – 27. 08. 2017»
  Мы очень хотели возвести мраморную стелу с его портретом. Сейчас и немедленно. Но как нам объяснили представители местной администрации, в ближайшее время после похорон памятник не ставится, нужно ждать, по крайней мере, полгода  пока не осядет земля. 
Временный обелиск и весь холмик тут же заставили венками, которые образовали, опёршись друг о друга, как карты в карточном домике над землёй плотный шатёр. Сверху посыпались цветы. Часть одноклассников и друзей  осторожно сложили букеты рядом с венками.  Скоро земляной холм стало совершенно не видно  под розами и гвоздиками.  Лишь кое-где из того чудовищно огромного букета выглядывали зелёные кончики венков.
  Я огляделся.  Совсем рядом, тут же, среди деревьев заметил несколько свежих могил. Такого количество погребальной атрибутики, как у Сашки на них не было ни на одной  и в половину.  Удивительно было то, что кроме тёти из Рубцовска, дяди из Германии, бабушек и дедушки родственников на прощании больше не было никого.  Сказать последнее слово Саше пришли малознакомые или совсем неизвестные нам люди.
В ту же ночь Сашка приснился матери. Он стоял перед ней с виноватым видом и повторял как попугай  одну и ту же фразу: «Я испугался. Я испугался. Я испугался».
На следующий день мы опять поехали на кладбище. Не могли побороть той неумолимой  тяги, что  гнала в последнее место, где мы могли хотя бы в мыслях представить, что находимся рядом с ним.  За рулём «БМВ», недавно найденном на сайте Avito непосредственно Сашей и купленным собственно для него, сидела Наталья.  Рядом с ней расположился мой старший брат, а на заднем сидении я с Наташиной сестрой. На кладбище Наталье стало заметно хуже, но она уверила нас, что в состоянии добраться назад.  Дорога, ведущая к могилкам, сама по себе не представляла собой ничего хорошего  – долгая узкая и чрезвычайно извилистая, а оттого и чрезвычайно опасная. Проехав пару километров я, как и другие пассажиры салона, стали замечать, что с нашим водителем происходит что-то неладное.  Наташе сделалось дурно, и она с огромным трудом удерживала автомобиль в рамке очерченной асфальтом прямой.  Машину всё больше, несмотря на её усилия, заносило вправо. В конце концов, она уже на полкорпуса ушла на гравированную обочину и лишь слегка дёргалась при движении, пытаясь вернуться назад. Все втроём, на разные голоса, мы принялись убеждать её выровнять машину, но та всё заваливался и заваливался вправо.
- Остановись! – закричал я, и меня поддержали остальные.
Наташа нас не услышала.
    Совсем рядом, всего в сантиметре от проносящегося мимо автомобиля, а может и ближе в испуге остановилась медленно идущая  по обочине женщина лет тридцати пяти. Автомобиль чудом не задел её.
  - Да остановись же ты! -  закричал я, нагнулся вперёд, но уже ничего не успел сделать. Нас всех подкинуло от удара, гулко застонало железо. Автомобиль крылом задел стоящий на обочине грузовик, каким-то чудом Наталья вывернула его вправо и он, окончательно сминая железо на правом крыле,  остановился, уткнувшись в металлический бордюр.
Открыв дверь, я сразу же вспомнил, как Сашка трясся над каждой царапиной на новом автомобиле, теперь же крыло согнулось «гармошкой». Представляю, как бы он ругался и психовал! Парни, что сидели  в припаркованном небольшом японском или корейском грузовике с характерной продолговатой белой высокой будкой  выскочили наружу.  Едва услышав, откуда мы появились,  переменили тон и предложили наиболее безболезненное решение, на удивление, принявшись даже успокаивать в конец расстроенного нашего водителя. Тем не менее, с тех пор, более чем за полгода Наталья так больше и не села за руль.
После похорон каждый день к нам кто-то приходил.  Шла молодёжь, учителя и совсем уж незнакомые взрослые люди.  Вечером появлялись они в одиночку или группами, чтобы затеять один разговор,  про нашего сына.  И все говорили только хорошее, сравнивая его с лучиком света. А потом, в один прекрасный день  где-то через месяц мы обнаружили, что все они вдруг исчезли, и мы остались одни.
  Совсем одни.
  Постепенно я стал замечать изменения в  своей внешности. Морщины на лице обозначились более рельефно, вгрызаясь поглубже в кожу. Белки глаз, едва стоило посмотреться  в зеркало,  выдавая бессонные ночи и тягостные вечера,  становились всё более красно-наплаканными. Под глазами образовались порядочные тёмные, немного обвисшие мешки. Где-то дня через два после похорон желудок напрочь остановился и отказался принимать пищу. Даже гортань я не мог заставить проглотить хоть маленький кусочек мяса или толченого картофеля.  Неизменно всё, что попадало внутрь, тут же стремилось найти путь  наружу. Наталья пропальпировала живот и в районе желудка  обнаружила твёрдый ком.  За первые семнадцать дней  я потерял двадцать четыре килограмма веса, которые так и не смог восстановить по сегодняшний день.
  На лице застыло скорбное выражение, маска, которую я не мог никак снять. Раньше я, как и Сашка, постоянно улыбался и смеялся над чем-либо. Теперь же, наверное, пугал знакомых на редкость унылой и кислой физиономией.
Впрочем, через неделю уже смог ходить на работу, собрав волю в кулак, с неизменной аптечкой в пакете, наполненной успокаивающими  средствами. В то время как я пытался встать на ноги, начала сдавать Наталья. Казалось, силы совсем оставили её. Она плакала день и ночь, останавливаясь лишь изредка. Как мне кажется, в тот момент откровенно  шагнула за край, в тёмные области безумия и зависла где-то в сумеречной зоне, с трудом балансируя между явью и иллюзией.
  Осознавая изменения, Наталья обратилась за помощью к специалистам. Подобно тому, как глубинными бомбами  атакуют глубоководные субмарины, на её психику обрушили тяжёлые химические препараты.  Психотропные средства давали на некоторое время облегчение, непрекращающийся тревожный сон, который не давал взбунтоваться чувствам. Однако в короткие промежутки, когда лекарство ослабляло хватку, Наташа замечала возле себя  такие вещи, которые и видеть-то не должна была.  Однажды ей послышались знакомые шаги в коридоре. Она стряхнула с себя оцепенение, вскочила с дивана, но никого не обнаружила.  Потом поднялась ко мне в комнату, чтобы сообщить новость. Я лишь горестно покачал головой в ответ.
В другой раз рано утром отчётливо разглядела знакомую фигуру в мотоциклетном шлеме, поднимающуюся по лестнице.  Она ворвалось ко мне.