не было, и жилище проветривалось через входную дверь. Могучая волна жалости поднялась в ней.
- Сямочка, может, пойдем куда-нибудь, посидим? А, давай ко мне, честно? Масленица скоро, день рождения дочки. Дома куча вкусностей. – Марина сыпала предложениями, придумывая на ходу, что можно сделать для Сямы.
- Нет, - подумав, ответила та. – Не обижайся, но не могу. Старый товарищ как старое платье – снял, и больше не понадобится. Да, и куда я пойду? Мои псины ждут меня. Знаешь, как стоят у двери, по стойке «смирно» - все семь, когда я звякаю ключами? Волнуются, когда меня долго нет, - Сяма улыбнулась, и в глазах ее на минуту зажглись теплые огоньки.
Марина овладела собой. К ней вернулась прежняя уверенность и энергия. Глаза засияли!
- Что я могу для тебя сделать, Сяма? В первую очередь? Сейчас пойдем, накупим продуктов. Ты пойми, наша встреча неслучайна, это Бог нас послал навстречу друг другу почти через 40 лет. Страшно сказать – 40 лет! Я же после четвертого класса ушла в другую школу. Ой, Сяма!!!! Давай начнем с зубов, у меня есть хороший знакомый стоматолог. Ну, нельзя же так, у тебя всего 8 зубов – четыре внизу и четыре наверху. Потом, что-нибудь подберем тебе из одежды, потом…
- Не части! Сказала – не пойду, значит – не пойду. Не надо мне ничего. Сложилась жизнь, не хочу ничего менять. Так хорошо.
- Зачем ты так? Я же от чистого сердца.
Сяма улыбнулась краешком губ.
- Знаю. Но ты у меня даже не спросила, хочу ли этого? Не хочу, Маринка. Правда, не хочу.
- Ну хоть о себе расскажи.
- Не мастер я рассказывать.
У Марины был такой понурый вид, и яркие пакеты как-то сразу поблекли. Сяма сжалилась.
- Рассказывать я не умею. А если интересно, могу дать тетрадку. Там я о себе писала, когда делать нечего было. Ты у нас журналист, кажется. Вот, может, и пригодится, используешь как материал в какую-нибудь статью. Меня давно уже как Сяму не знают. Сима я здесь. Сейчас я заканчиваю работу, пойдем ко мне, если не брезгуешь, дам тебе свою писанину.
Дом у Сямы действительно оказался почти аварийным, с шаткими винтовыми лестницами. Подниматься по ним с большими пакетами было трудно. Кроме того в пролеты зловеще завывал ветер и несло кисловатым запахом запахом подсыхающего детского белья. За дверью раздался синхронный лай.
Марина любила собак, но побаивалась такого количества. Сяма вошла первая, отогнала их от двери, накормила.
- Заходи, что стоишь? Они не тронут, только обнюхают.
Марина попала в прошлое. Из детства помнила она такие дома без окон или с крошечными окнами в потолке, очень толстыми стенами, в которых скрывались шкафы. Пахло псиной и квашеной капустой. Собаки внимательно оглядели Марину, поворчав, обнюхали ее и улеглись у дивана.
- Садись, - Сяма указала на диван. – Чай или чего покрепче будешь? – Марина покачала головой.
- Понятно… – Передохни немного, ты совсем запыхалась и пойдешь.
- Как ты здесь живешь? Вверх-вниз каждый день. Я думала – упаду. Лестница такая узкая.
- Привыкла. А как люди живут? Как все, так и я. Да и под снос пойдем скоро, обещали, что в ближайшее время. Тогда и дадут жилье или деньгами можно взять. Вот, - она достала целлофановый пакет с тонкой коричневой тетрадью.
- Так она пустая почти, - удивилась Марина. – Может, продолжать будешь?
- Нет. Написала уже. Хватит. – Сяма потянулась за шваброй и открыла ею небольшое окно в потолке. – Иначе никак, росту не хватает, - пояснила она.
Сяма замолчала. В тишине было слышо только сопение собак. Восемь пар глаз – семь собачьих и одна человечья устремились на Марину. Ей стало неуютно.
- Я пойду, Сямочка. Поздно уже. Придется на такси. – Она сунула тетрадку в один из нарядных пакетов.
- Идем, я провожу тебя, в темноте навернуться можно.
- Нет, погоди. – Марина быстро достала из какого-то пакета коробку в пестрой обертке, протянула ее Сяме. – Это тебе. Чашка с блюдцем. Лишними в хозяйстве не будут. Возьми!
- Спасибо, – равнодушно ответила та.
Она спускалась впереди, подсвечивая Марине фонариком. На удивление легко и уверенно ступала по ветхим ступеням и казалась грациозной темной глыбой.
- С Масленицей наступающей, с днем рождения дочки, счастья ей. Всех благ тебе - сказала она на выходе.
Марина потянулась обнять ее, но Сяма чуть заметно отстранилась. «Старое платье не понадобится» - вспомнила Марина.
- Такси здесь часто проезжают. Долго ждать не придётся. А, вот и оно! Ну, с Богом!
Уже в машине Марина обернулась. Сяма стояла так же неподвижно, опустив плечи…
Дома было тепло и пахло корицей и медом. Никого из домашних пока не было. Марина закинула пакеты в кладовку, схватила кусок хлеба и принялась читать. От тетрадки пахло старым жиром, страницы были помяты, но сами записи сделаны убористым и красивым почерком, выдающим человека скуповатого, сдержанного и памятливого.
Марина насторожилась. По журналистскому опыту она знала, что люди доверяют чужим глазам дневниковые записи только в двух случаях: когда ведут их для публики – в таком случае они приглаженные, и до тошноты назидательные, и, когда человек доходит до последней стадии замороженности души, когда уже все безразлично. Почти все записи в тетради были размашисто перечеркнуты, кроме одной:
«Бог... Тебя принято благодарить, но, честное слово, не понимаю Твоих планов на меня. Зачем Ты вложил в меня такое сердце, если оно никому не оказалось нужным? Зачем протащил через предательство родителей, любимого человека и потерю детей? Зачем обнадежил верой в талант, которого у меня, наверно, никогда не было, или было так много, что становилось страшно. Я не умею сублимировать чувства, я живу ими. Говорят, что самое дорогое в жизни – это любовь, но, по-моему, самое дорогое – это иллюзии. Они дороже всего обходятся. Говорят, что каждый заслуживает своей судьбы и, в конце концов, остается с самыми любимыми и любящими существами. Получается, что больше всего меня любят собаки. Что ж, по крайней мере, живые существа…»
Запись обрывалась, и дальше тетрадка была пустой. Марину охватила тревога. Пустые засаленные страницы показались ей грязными окнами заброшенного дома. Она кляла себя, что не спросила у Сямы номера ее телефона. Масленица, дни рождения, благодушные праздники, тихое счастье - все вылетело из головы, все валилось из рук! Марине показалось, что перед нею выросла каменная стена. И маленький уютный мир, пахнущий сдобой и ванилью, вдруг съежился и с грохотом стал разбиваться об эту немую глыбу.
Ночь прошла беспокойно. Марина ворочалась, вглядывалась в темное небо, проваливалась в краткий сон, в котором тоже не находила покоя. Снилась ей каменистая дорога по которой шла Татуша. Она улыбалась, но глаза ее были печальными, будто она за что-то укоряла Марину.
Утром женщина встала с твердым намерением зайти перед работой в церковь. Но… с утра зазвонил телефон и начальник попросил приехать пораньше, потому что нарисовалась неожиданная делегация французских гостей, и срочно был нужен переводчик. Французский Марина знала безупречно, и при таких форс-мажорах вызывали только ее. Марина провозилась с делегацией больше недели, потом срочно надо было писать статьи и отчеты. Все дни рождения и праздники решено было отложить на более свободное время.
Аврал отступил только в начале марта. Тогда же, вопреки всем законам природы, похолодало, и асфальт за ночь покрывался толстым слоем наледи. Зима словно мстила за бесснежный февраль, и продрогшие дрозды метались по деревьям и беспокойно кричали: «За Что? За Что?"
В один из таких зябких мартовских дней Марина и вспомнила о церкви…
Знакомая Лиза сидела на месте и привычно улыбнулась ей.
- А напарница Ваша не работает сегодня? – с разбегу выпалила Марина.
- Здравствуйте, - степенно ответила Лиза. – Нет ее. Она как перекати-поле. Шальная, малость. Захочет – выйдет на работу, не захочет – нет. Ну, не выгонишь ведь. Жалко. Куда она пойдет?.. Только люди добро не помнят, другая бы на ее на месте…
Марина не слушала, мчалась уже к дому Сямы. Так ведь и дома-то нет! Под снос, под снос! Издали увидела Марина сиротливые покосившиеся двери, и экскаватор с шар-бабой, обломки кафеля из чьей-то ванной, куски штукатурки, сломанные рамы, веники, швабры.
- Нельзя сюда! – худенький миловидный паренек-рабочий преградил ей путь.
«О, Господи! С таким лицом Ромео играть, а не на эскаваторе работать»,- подумалось Марине. Вслух она спросила:
- Вы не знаете, куда переселили жильцов?
- Не знаю. Вы спросите в жилуправлении, там скажут.
Жилуправление оказалось на замке. Никто не знал ничего, ни о ком!
Марина совсем уже отчаялась, как ее окликнули:
- Кого ищете? – Невероятных размеров бабка в синем велюровом халате смотрела на нее в упор.
- Тут женщина жила, ее Сяма зовут, у нее еще собаки есть, – сбивчиво заговорила Марина.
- Блажная? – Да, была такая. – Марина похолодела, а бабка продолжала невозмутимо – Весь коридор псиной провоняла, собаки ее и днем и ночью лаяли, а ей и слова не скажи – сама лаяться начинала. – Но безвредная. И на руку очень чистая. Попросишь что-то купить – специально больше денег дашь, чтобы себе немного оставила – так сдачу всю до последней копеечки принесет. Гордая. Сколько раз пытались угощать вкусненьким – один кусочек возьмет, поблагодарит и все. Не знаю, куда делась. Она же никому ничего не говорила. Все с собаками своими время проводила. Блажная и есть!
- Ну, как же это?! – чуть не заплакала Марина, – вы – соседи, как это можно не спросить, куда человек идет? Может ей идти некуда было?..
- Я не нянька! - отрезала бабка. – А, если она Вам близкая, так что же сами не поинтересовались? И потом – говорю Вам – она гордая была, у такой лишний раз и не спросишь, и не подойдешь. Да, наверно, деньги за жилье взяла. Не думаю, что она потом здесь жить захочет.
- Почему?
- Блажная! – опять повторила бабка. – Такие на одном месте долго жить не могут. Может и собак своих кому-то раздала, не знаю. Да, пройдемте в дом, я тут по соседству у сына пока живу – бабка сделала неопределенный жест, то ли приглашая, то ли наоборот, отталкивая.
- Нет, спасибо, я пойду. – Марина сделала шаг и почувствовала, что ноги ее затекли.
- Если объявится вдруг, что передать? Кто спрашивал?
- Скажите - Марина. Мы вместе в школе учились. И номер телефона мой - вот.
- Да, что Вы? – искренне удивилась бабка. – Вы молоденькая такая, а она… Никогда бы не подумала, что вы одногодки. Если появится – передам.
- Спасибо. - Марина медленно пошла прочь. Эскаватор с шар-бабой исправно работал – миловидный рабочий, видно, хорошо знал свое дело. В синее морозное небо взвивалась штукатурная пыль и куски разноцветных обоев.
- Ты где ходишь? –встретил ее муж. – Тебе по межгороду Татьяна уже четыре раза
