Лист 1
Из жизни Башмаков (Вместо предисловия)
Circulus vitiosus
1
– Есть такой вопрос. Он не обозначен на географической карте ни так, ни этак. Можно сказать, что он не был обозначен, как обозначают вопрос. Обозначения, они, конечно, были, но обозначения – другие. И в других обозначениях, например, «шла дорога», но дорога шла, как все другие идут – если в одну сторону, то к одному месту, если в другую сторону, то к другому. А общее название того, куда приходит любая дорога имеет имя – «куда-то».
– Все правильно – именно так и есть. Дальше.
– Дальше – туда, куда приходила обычно дорога, было уже не важно потому, как шла она мимо одного дома. Дорога и – дорога.
– Так, значит, был – дом?
– Был. Этим вопрос и разрешается.
– Так был, значит, все-таки дом?!
– Ну конечно был! Здесь надо объясниться.
Видите ли, ну, что такое, например, когда «моно» или «ветки», ну или «посередине»? В сущности – ничего. Важны связи и простые направления, такие как: «она видела, как он идет, а за ним дальше прошли – кто?» – в этом, в дальнейшем, в самом этом разнообразии, мы и будем разбираться и прояснять. Понятно?
– Вроде, все понятно.
– Мимо дома шла дорога. И в этом единственном числе самая точность – можно увериться. И проходила она сначала мимо вопросов Роту, а только затем приходила к вопросам Лифопа Камушкина. Роту был хорош тем, что, в основном, мерил левосторонности, имел свой цвет и по-своему составлял любые связи – от самых простых связей до самых сложных связей и в разном виде. Но отлетали только маленькие пластины и пух, животным образом плыли к пойме и там навсегда пропадали, как будто и вправду были вместе с ними и «широко идет», и « кожаный», и «изящность мыска». Так в чем состояла сложность связей составляемых Роту?»
– Но, об этом не говорить лучше – не так ли?
– Так, в чем же?! Ха… Сложность связей, которые умел составлять Роту, состояла во множестве секретов! «Тонкий» угол заострения мыска при повороте меньше заметен, чем «толстый» и т.п. Вот в чем состояла сложность! Итак, мимо дома Лифопа Камушкина шла дорога, но шла она в начале мимо дома Роту. Так?
– Так.
– Он берет часть, как слово, например, «жир» или «моно» (шумный балаган, который продавал «разноцветность» и не имел никакого понятия о «чистоте нравов» в прилавке у Мерлуньи (известный прилавок, где и «резина», а, следовательно, «пот», и где говорят: «э, – говорят – такие связи составляет Роту!), – и подставляет к ним «сольдо». Не обязательно, какие именно существуют связи и слова, важно какие связи и слова существуют у Роту. Пух оставался на скамейках, но цвет не терял. Шел ли рядом грамотей Миманкус из ювелирной лавки и наступал уже сентябрь ему на пятки. И получалось из этих слов: «2-я Фарватерная». Почему именно так выходит? Не знаем. И так он назвал первую улицу в городе, назвал самую первую. Но вы знаете, что назвал он именно – «улицу»?
– Ну, безусловно, – не знаю.
– И я не знаю. Может то была «устрица», а не «улица». Потом были и другие название, какие бывают везде, повсеместно. Когда улицу переименовали, и она стала называться «Старая улица», все пошло именно так, как всегда было. Но слово «старая» не имеет никакого смысла, если не знать саму историю связей. И потому только теперь «так» называема. И вот теперь, каждый называет каждую исчезнувшую улицу «старой», потому, что – как же ее и называть, как не Старой? Реакция связей, проще говоря. Ну, скажете, – как же!? Не знают, просто, от каких слов Роту назвал ее раньше Фарватерной, вот и все, – потому и называют. Очень, ведь, все просто! В общем, здесь ясно, как божий день. Разберемся дальше. А поскольку никто не знает еще и о том, откуда взялось впоследствии расписание поездов, – дорога то дальше, как раз проходила мимо большого коксового завода, – то вот тогда и – «расписание». Какая же это, – дорога?! – спросите вы. Как это вдруг – откуда ни возьмись – дорога?! Еще бы! Вот здесь то и нельзя ничего сказать.
Расписание висело на главной улице. Лифоп Камушкин сидел за столом у себя дома в новом виде. Дочь пришла только что из гостей: «Как было?!» – спросил он, на что она ничего не ответила. Потом он спросил о расписании: «Висит?» Поезд обычно приходил точно по этому расписанию, но дочь ушла в свою комнату, дочь – ушла. Вы не сердитесь, если я начну говорить быстро. Сестричка Машмотита, падчерица гостя, который пришел тогда к Лифопу Камушкину, встретилась дочери только у двери. А так, как у многих гостей в городе вопросы отображались в большом радужном стекле, следом почти всегда спрашивали: «Почему некоторые насекомые ходят на головах?» Глупый вопрос. Потому, что у некоторых насекомых ноги на голове. Вот и все. У Севринта Попрана – отчима Машмотиты – когда вернулся от Пиатоцу Цимуцу, у которого тоже бывал в гостях, так же была привычка долго слушать Роту. У бедных дефицит ваксы. Потому он сказал: «легка». Они сели за стол и начали говорить. Какими связями? Теми, которые выдумывал Роту. Потом начали вырастать из комнаты и прямо в окно (время было к обеду) подозрения. Дело оказалось вот в чем (это очень важные вещи – вы постарайтесь ничего не упустить).
Лифоп Камушкин говорил так: «Если из окна прямо на рельсы растет плющ, то это много чего значит». «Что же это значит?» – спросил гость. Лифоп Камушкин подумал и добавил: «Очень много». «Но что же?» – не унимался Сервинт Попран. Тогда, в тот день, мимо окон пробежал черный смоляной жеребец, и сосед в третьем этаже, который стоял у окна, стал хорошо виден. И в это время Роту сочинил новую связь. Оно было – «кизим». «Попались» – сказал тогда Лифоп Камушкин.
Это слово «попались», а за ним образованную связь, он вывел на свет по поводу вчерашней свары. Некто пришел, посидел рядом, и ничего не сказав, покинул помещение.
– Как же это так – как не в чем ни бывало, значит, пришел, и вот, так запросто, покинул помещение?! Этого не бывает. Не бывает, что вот «некто», будь он даже Сервинт Попран, оставил помещение!
– Говорю вам – было! Именно так все и было. И мало того, даже могу уверить со всем уважением.
– Да что вы, папаша! Ничего, даже для всех, можно сказать, ни-че-го такого просто не мо-же-т быть!
– Да было – говорю вам! Например, если мимо дома или мимо «посередине» идет какая-нибудь не сросшаяся между собой «однородность» или «спаренность», и ее видно отовсюду, Кузгород Амитеич может вполне себе позволить захохотать. Секунды не пройдет – хохочет. Ведь вы – хохочете же? Ну, и зачем спорить? Крыши на домах, как прыщи, все сплошь оловянные, землю забирает всякая подошва. Дождь когда пойдет – о…о… – лопаются просто струны! Значит, дорога и шла мимо дома Роту, и нигде ей больше, по самой сути дела, невозможно было идти, как только рядом с домом Роту. А рядом с домом стоял городовой. Был в тот день, помню, праздник (или «розмарин», например, или «щур», – сказал тогда проходящий мимо этого события незнакомец). Пусто. «Рыбы» – сказал другой. Игра была подле прилавка «много на показ», глядели на «красу Щиколотки», замечали «изумление Брови», а после разошлись все по домам и никто уже ничего после этого не вспомнил. Но я же помню. Все было точь-в-точь именно так!
Так вот, с чего мы начали? Шла дорога. В тот день, когда Боборовский брал чеснок и сажал, брал телегу и катил, и когда катил, было ясно – «вон, Боборовский катит телегу», – случился сверху какой-то день. Тогда собрали со столов всю игру, сказали, кто кому проигрался, и вывели на двор. На дворе в это время, в Сметанный день или в тот, который объявит погода, обязательно часы с кукушкой, и рядом парадной обязательно стоит машинист. У машиниста в руках большой Шаровмановский арбуз, с огорода мичмана Шаровмана (известный по всему пешеходному альянсу он коллекционер дамских фоток), а за пазухой у него топор, но не настоящий.
– Да, ладно вам врать! У Шаровмана сроду такого топора не было.
– Я не вру – из поезда видели. Сперва начинается действие в двурядь и с правой стороны – подходят сначала «новые», потом арбузники, за ними «посередине» или «моно», и говорят хором: «Здравствуй Шаровман! Арбуз-то есть?» «Есть». Ну, и так далее. Этот сюжет досконально взят из стоптанной уже давно жизни Жо. Не надо спорить.
Дорога тогда начала уже уходить и в другие места – местища. А куда уходила то – спросят? Был город блеском обогащен. Сирень росла (или «пекли печения в доме Машмотиты»). Мы еще не говорили о том, что дом Машмотиты был совсем простой – на словах. А слова и связи, как мы знаем, придумывал у нас Роту. Римбулир Грасспорит был его друг, и как раз жил в окраинной части города. Туда дорога то шла, то не шла. Там вообще и все другое так было. То идет дым из трубы, то не идет. То Монторана Хохлимана пойдет по улице, то дома сидит. Точь-в-точь, как подчерица Сервинта Попрана! У всех наших несчастья, например, – нервный день. Что это для таких друзей, как Римбуляр то, как он, и похожие на него ходят!? Ничего. Значит, туда дорога и уходила. Жил там и я в свое время – тихий район, без праздников, – идешь себе, только радуешься. Камней нет почти (а куда уходила дорога? – ну за город, должно быть, – туда куда-нибудь, куда ей еще уходить?) В не удобной и сложной жизни Жо всегда так было (я просто смеюсь, как представлю эти сложности с завязкой), а до того, все это часто встречалось в области откровения Хвита Хавота, когда на земле только начали расти цветы. Цветов сначала вырастало много, потом стало вырастать больше, а после стали цветами вдвойне. Была и такая – Ванпа Кацуская – заведующая всякими «печами» и расстояниями во втором часу дня, а после нее уже до двенадцати никто не осмеливался заседать. Жила она в то время, как раз рядышком с делами из жилконторы (маленькие связи были у нее и с легкими турецкими завихрениями), а иногда прямо на причале, где в нее и влюбился Шаровман. С топором тогда дело не вышло, дело это до конца не выяснили, но в нее был влюблен и сам Липоф Камушкин. О том и – речь! Тогда Лифоп спросил: «Шаровман нес вчера полено?» «Нес». «Куда нес?» Надо еще кое-что сказать об этом происшествии.
Шаровман иногда занимался выпиливанием. Он отложит фотки в ящик, возьмет пилу. В окно тогда заглянула к нему девица, но окно было сальное. Затем слышали стук…
– Но вот здесь вы ошибаетесь. Стук слышали потому, что постучали в двери соседнего дома. Никакого отношения этот стук к Шаровману не имел.
– Имел. Было ясно, кто стучал. А потому, как нес Шаровман бревно, значит, он и стучал. Дело не в этом.
Когда стучал Шаровман по бревну, дело, оказалось, было к вечеру...
– Это не тогда, когда пошел снег?
– Не перебивайте. Нет, не тогда. Это произошло тогда, когда в вечерней газете точно было сказано, что Шестнкос Валундр (червонный король «моно») пал после обеда или, говоря нашим языком, оступился во временной провал Хвита Хавота, и случилось такое несчастье от вспашки мыслей в голове самого Роту. Пал он тогда низко, и был у него после этого разговор с нами всеми. Кто он такой – Шестикос Валундр? Всем известно. Именно к нему и принес Шаровман свою новость. Первому. «Нос большой» – сказал Валундр, и затаился в галошницу (видно увидал последствия).
Тогда в темную ночь, как только появились слухи о том, что речь зашла о «бревне», а дальше появилось
