Лось поморщился и перебил его:
— Я не слепой, вижу то, что ты хочешь мне сказать. Я против войны с детьми, иначе мы так и останемся для них халдеями.
— Я не говорю о войне, только…
— Выслушай же до конца. Сложно с тобой, — Лось вздохнул.
— Не хотел ругать тебя, но, видно, придётся, — тон старшего воспитателя стал холодным, а взгляд — внимательным и строгим. Роман внутренне съёжился. Он не знал, как это удаётся Викниксору: не кричит, говорит спокойно, но смотрит так, что чувствуешь себя нашкодившим мальчишкой.
— Во-первых, не становись никогда ни на чью сторону. Подросткам свойственно стаиться, у них возраст такой. И ещё… — Лось замолчал на минуту, потом продолжил:
— Никогда, Рома, слышишь, НИКОГДА не называй здешних детей уродами и ещё как-нибудь… как ты вчера им кричал. Даже Фишка или Уж, и те обидятся.
Наверное, на лице Романа отразилось истинное отношение к мнению Ужа или Фишки насчёт своей особы. Лось грустно усмехнулся, взгляд его затуманился.
— Запомни, дети не бывают плохими. И даже этот Упырь, как его тут называют, — просто несчастный и больной ребёнок (да-да, не кривись). А когда у нас в школе-интернате будет республика, со своими справедливыми законами, гимном, газетой, органами управления, и всем найдётся дело. Ты, может быть, знаешь или слышал, конечно, об идеях Сен-Симона и Фурье… О настоящем социализме.
— А, утопия, — Роман пожал плечами, ему стало скучно. Политика действительно никогда его особо не интересовала, он был к ней равнодушен. Не это казалось главным в жизни. Для комсомола уже не подходил возрастом, а в партию вступать не собирался.
— А тебе, я смотрю, на это наплевать, — усмехнулся Лось, иронично глядя на коллегу.
— Мысли-то можно было не читать, — пробурчал Роман. — Кстати, я хоть полный примитив, как вы тут считаете…
— Не считаю, — вставил Лось, махнув рукой.
— …но заметил, что вождь у нас уже другой, — Роман показал на стену напротив. — Евлампий вон давно портрет сменил.
— Евлампий может вешать себе кого угодно, — резковато ответил старший воспитатель. — Я не тороплюсь.
— Рискуете, наверное, — Роман щёлкнул зажигалкой — подарком на прежней работе, поднёс и Лосю, тот закурил и пожал плечами.
— Не знаю. Мне, в общем-то… — он замолчал.
— Плевать? — подсказал Роман. Оба рассмеялись.
— Когда-нибудь, Рома… Сейчас тяжело жить, верно, голодно, много трудностей и тягот, но когда-нибудь, верю в это, — «мы отдохнём, мы ещё увидим небо в алмазах, увидим, как все наши страдания потонут в милосердии»****. Правда, не скоро это будет… Помнишь, кто сказал-то?
— Извините, не читал всего Достоевского, — пробурчал Роман.
— Я тоже, — усмехнулся Викниксор. — Я тоже. Хотя это Чехов.
Роман смутился.
— Ну, вы, может быть, и увидите. А лично я годик поработаю и… — Роман махнул рукой с зажатой самокруткой. В комнате было уже порядочно накурено. — Не для меня это.
— Не зарекайся. Будешь ещё чаю? — Лось наполнил обе чашки, чиркнул спичкой и закурил.
— Уже без сахарина, извини. Может, завтра подвезут.
При слове «сахарин» Роман снова вспомнил о Слаёнове и Упыре и уже открыл было рот, чтобы спросить, что же делать с этим мерзким воспитанником. Но Лось неожиданно сказал, внимательно глядя на него усталыми синими глазами:
— Ты всё-таки сходи, проведай его. В больницу.
Местный лазарет Викниксор называл по-интеллигентски «больницей».
Роман понял его безошибочно. Не об Уже речь шла, конечно. И не о Кузнечике-Пантелееве.
— Я… Хорошо, Виктор Николаевич.
Он пообещал ему. На том и расстались.
* * *
Худенький слепой мальчик, сидевший перед ним за столом в Могильнике (так воспитанники называли больницу), никак не походил на того дерущегося «самурая» из фильма, который Роман когда-то давно видел в синематографе в своём родном городе. На старой, рвущейся плёнке, без звука, но запомнившегося подростку надолго.
Ян был спокоен и безучастен. Он никак не отреагировал на приход воспитателя, едва не сломавшего ему руку. От этого безразличия впору было взорваться, но Роман уже знал, что тот может быть другим. Волосы по случаю помещения в больницу были промыты, но не пострижены и отросли ещё больше, свисая длинными прядями до плеч, как у дьячка или какого-нибудь дореволюционного интеллигента. Воспитатель подвинул ему чашку пустого, без сахарину, чаю и положил рядом пару леденцов. Щедрое лакомство по нынешним временам, мечта многих детей, но Слепой даже не пошевелился. Роман вздохнул, поискал и достал две сушки.
— Рука как, уже не болит? — спросил Роман, не зная, что сказать ещё. Читать нравоучения он не собирался. Чувствовал, что бесполезно.
— Нет. Спасибо. — произнёс слепец и схватил тонкой рукой сушку, вгрызся в неё. Роман достал ещё одну.
Всё-таки нужно было что-то сказать ещё. Роман с трудом представлял себе, о чём этот молчун может разговаривать с Лосем. Или Лось разговаривает за двоих?
— Ты вёл себя отвратительно. Но и я не должен был… — произнёс воспитатель со вздохом.
Слепой, отодвинув свисающие пряди, поднял на него белёсые глаза, уставившись ими куда-то в область шеи Романа. По спине молодого человека пробежал холодок. Нет, всё-таки хорошо, что Лось разрешает этому носить длинные волосы… Чтобы отвлечься от немигающих глаз, Роман стал смотреть на руки воспитанника, которые будто жили своей жизнью. Сейчас они задумчиво теребили бахрому свисающей со стола старой скатерти.
— На нас напали, — хмуро произнёс Слепой, беря вторую сушку. — Да, вы не должны были.
Роман удивлённо воззрился на него.
— Вы не должны были схватить меня за руку, — пояснил тот.
— Я, кажется, извинился, — сухо заметил Роман.
В лице Слепого что-то дрогнуло, впервые с начала разговора.
— Вы не должны были схватить, потому что не могли этого сделать, — Слепой поднял глаза выше, почти поймав его взгляд.
Роман поперхнулся.
Психический. Определённо психический и, кажется, опасный. Неужели Лось этого не видит?
— Да у тебя, братец, мания величия! — воскликнул воспитатель. — Что ж, по-твоему, я совершенно…
Роман чуть не сказал «не умею драться», но вовремя спохватился, что это будет непедагогично, и спрашивать, где сам слепец так научился биться — тоже. Поэтому закончил по-другому:
— …совершенно не должен вмешиваться, если мои воспитанники друг друга лупят?
Слепой фыркнул и снова опустил голову, словно воспитатель его в чём-то разочаровал. Тот вздохнул с облегчением и решил попрощаться.
Может, когда-нибудь, подумал Роман, он и найдёт подход к этому странному существу. Но не сейчас. Воспитатель отложил этот знаменательный день на будущее.
Внутри у него шевелилось какое-то неуловимое, как тень, воспоминание. Роман не мог понять, о чём. Словно тревожный и странный сон, навсегда растворившийся утром.
*Слова из композиции группы «Пикник» «Азбука Морзе»
**Цитата из книги Г. Белых, Л. Пантелеева «Республика ШКИД»
***«Филосо́фский парохо́д» — собирательное название для двух рейсов немецких пассажирских судов в 1922 г., доставивших из Петрограда в Германию более 160 высланных из Советской России представителей интеллигенции, включая многих известных философов и мыслителей. Лось, как и многие в то время, идеализировал Ульянова-Ленина
****Цитата из пьесы А.Чехова "Дядя Ваня" ("Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах, мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка")
Глава 2
Занимаясь различными повседневными делами, помогая устраивать новых воспитанников, которых прибывало всё больше, Роман не забывал о том, что пообещал. Следовало начать поиск подсвечника с комнат старших. А значит — идти к Цыгану и Упырю. Последнего ему не хотелось видеть совсем. Не потому, что опасался. При взгляде на одутловатую, фиолетовую, как у утопленника, физиономию и рыхлое тело в коляске Романа начинало мутить от отвращения. Хоть это было, может быть, неправильно и непедагогично, но поделать он ничего не мог. Колясочник будто чувствовал и нарочно нагло улыбался, попадаясь ему на глаза.
С Упырём предпочитали не связываться лишний раз ни воспитанники, ни «халдеи». Особенно после истории со Слаёновым, этим ласковым ростовщиком, который продавал в долг младшим воспитанникам сахарин за завтраки и обеды и незаметно делал мальчишек своими рабами. Хитрость вскрылась, только когда начались голодные обмороки детей на уроках. К тому же жадность одержала верх над осторожностью, и Слаёнов решил закинуть удочки к старшим. Ему не повезло: он наткнулся на Цыгана, который на «вкусное» предложение купить сахарину просто дал ему затрещину. Обычно сдержанный и терпимый ко многим проделкам воспитанников, Лось тогда жёстко настоял на своём, и Слаёнова убрали из интерната, отдали на поруки какому-то дальнему родственнику.
Но было одно «но»: 12-летнему пройдохе покровительствовал Упырь. Было, видать, у них что-то общее. И он затаил злобу на старшего воспитателя. Роман кожей чувствовал: поперёк горла этому фиолетовому императору был Викниксор со своими мечтами о республике и справедливости…
Во время обеда Роман постучался и вошёл в комнату почти сразу же, не дожидаясь приглашения. Стараясь не пялиться на то, как один из «рабов» кормит Упыря чем-то вкусным из ложечки, а другой стоит над ним с опахалом (в комнате было душновато), он задал свой вопрос. Последовали презрительный ответ и пожелание выметаться. Маленькие свиные глазки, прятавшиеся в пухлом лице с двойным подбородком, смотрели неприязненно. Но Роман, собрав всю волю в кулак, решил не реагировать и довести дело до конца. Заглянул во все тумбочки и шкафы, благо их было тут немного. Колясочник пытался возмущаться, но, наткнувшись на мрачный взгляд тёмно-серых глаз, грязно выругался и замолчал. Наверное, кое-что вспомнил. Слава явно бежала впереди Романа.
— Давай-давай, халдей, топай, — Упырь презрительно сплюнул. «Слуги» его незаметно рассосались, от греха подальше.— Шуруй на свой этаж.
— Рабовладелец хренов, — медленно и ровно произнёс Роман.— Доиграешься.
— Это мы посмотрим. А за Слаёнова твой добрячок ответит. И ты с ним.
Не удостоив ответом, Роман хлопнул дверью.
В другой комнате дверь была закрыта. По пути в столовую он встретил Цыгана, который, был, конечно, совсем не цыган, просто темноволосый, загорелый почти до черноты парень, вечно таскавший на шее на верёвочке какой-нибудь черепок или косточку. Грубоватый, но прямой и смелый, он Роману даже нравился, не в последнюю очередь потому, что был один из немногих, кто не побоялся пойти против Слаёнова (считай, Упыря). До Романа доходили слухи, что Цыган сколачивает группу против «императора». Знал ли об этом Лось?, или просто не вникал, не замечал специально?
Всё это промелькнуло в голове у Романа, когда он увидел знакомую фигуру с опущенной головой. Цыган поднял хмурый взгляд.
— А, Ральф, привет. Закурить есть?
— Роман Александрович, — машинально поправил тот, игнорируя вопрос. — Что-то случилось?
Цыган был мрачен, смотрел в сторону хмуро и