полностью согласился с вполне справедливым изречением.
Следующая фраза так же не показалась ему подозрительной:
«Силён не тот, кто не упал, но тот, кто, упав, сумел подняться»*
И с этим тоже было не поспорить — такие прописные истины даже и обсуждать нечего.
«Всё в этом мире всего лишь кукольное представление»*, — философски-глубокомысленный вывод убедил расслабиться и успокоиться.
И чего он так переживает? Всё преходяще — пройдёт и месячное заключение, уж как-нибудь перетерпит, не на год же его закроют, а братец ещё содрогнётся, вспоминая этот месяц!
Но тут последователи кодекса Бусидо разозлились на Серёжкино упрямство:
«Помни сыновний долг! Самурай без клана и без лошади — не самурай вообще!»* — резко припечатали напоследок.
Это был удар ниже пояса! Разве его, Серёжкина, вина, что он остался без клана? Что родная мать поверила подлой клевете братца?! Конечно же, она не захотела, чтобы Фил начал презирать её, как мать преступника, но не с ним она пожелала расстаться, а согласилась на тюремное заключение единственного сына — а могла бы сделать совсем другой выбор! Это клан отпихнул его от себя, боясь запачкаться!
Жгучая обида на жестокое равнодушие людей и, придуманных ими законов, вспыхнула на щеках двумя горячими пятнами, увлажнила глаза, Серёжке захотелось забиться куда-нибудь в тёмный угол и выпустить ее на свободу.
Он отвернулся, отчаянно заморгав.
— Ладно, — братец устало вздохнул и поднялся с дивана. — Я пока постелю тебе, а ты иди мойся и переодевайся. Надо бы завтра заехать за твоими вещами, но ты, наверное, и сам знаешь, какие сложные отношения у нас с твоей мамой. Лучше вечерком прогуляемся в новый супермаркет и купим чего-нибудь. Ты как, согласен? А пока оденешь мои старые шорты и футболку.
Не дожидаясь ответа, он вручил Серёжке стопку с одеждой и отправил в ванную…
* * *
Пока там шумела вода, Денис засовывал старенькое одеяло из верблюжьей шерсти в пододеяльник и костерил себя последними словами. Какой супермаркет? Денег осталось только дотянуть до зарплаты, да дадут ли ещё её вовремя, может, снова задержат — это значит, как ни крути, а придётся влезть в кредитку. И почему он такой дурак щепетильный? Сделал бы морду кирпичом и забрал бы у Мэри Серёгину одежду, с какой стати он должен тратиться на её ребёнка? Едва допустив эту мысль в своё сознание, он тут же её отогнал, как абсолютно неприемлемую. Снова встречаться с его мамашей?! Вот уж спасибо! Не жалко никаких денег, только бы не видеть эту стоялую кобылицу.
— Дэник, вы ужинать идёте? — в комнату заглянула Иришка, уставшая ждать их на кухне. — Я разогрела курицу и гречку, есть салат из помидоров… — она умолкла, насторожённо глядя на него.
— Уже идём, — почти спокойно ответил Денис.
Опять это идиотское «Дэник», ведь просил же, кажется! Он повернул голову к жене, но Ирка тут же скрылась за дверью, не стала дожидаться его резких замечаний. Да-а, заварил ты кашу, товарищ Варламов — расхлебать бы! О ночёвках у Казупицы теперь можно забыть и дома надо следить за тем, что срывается с языка — не ругаться же при Серёжке. Окончательное объяснение с Иркой снова откладывается, по крайней мере, на ближайший месяц, следовательно, придётся стиснуть зубы и изображать счастливую семью. Или хотя бы дружную. Да просто спокойную семью с доброжелательным отношением к подростку — без дворцовых церемоний.
Месяц, пережить ещё месяц и поставить вопрос о разводе ребром!..
Чистый и благоухающий яблочным гелем для душа, Серёжка молча сметал всё, что лежало на его тарелке. Лохматые волосы после ванны неожиданно закудрявились кольцами и отгородили его от родственников. Денис так же был не настроен поддерживать светские беседы за столом, устал до чёртиков, не уснуть бы над тарелкой. Завтра снова вставать ни свет ни заря, но хотя бы выспится в своей родной кровати. Маленькому бонусу обрадовалась каждая мышца в теле, с неудержимой силой Дениса потянуло устроить голову на подушке и закрыть глаза.
Он покосился на Ирку, та с интересом разглядывала его брата…
* * *
— В каком ты классе, Серёжа?
От неожиданности Серёжка чуть не подавился хрящиком, который старательно обкусывал с куриной косточки. Язык, слишком занятый более насущной проблемой, не пожелал отвлекаться на такую ерунду, как поддержание ненужного разговора. Какие разговоры? Куриное мясо в острых специях таяло во рту, гречневая каша, политая каким-то соусом, казалась восхитительно-вкусной, а в большой миске его ждали не могли дождаться два пирожных эклера, на которые никто больше не посягал. Среди напряжённой работы челюстей никак не выкраивалось ни одной минутки для праздных ответов.
Да и стоит ли отвечать? Вступить в переговоры — это значит принять всерьёз те условия, которые ему навязывают, то есть малодушно смириться с вынужденным заточением в доме братца, признать свою беспомощность, расписаться в собственном бессилии и покориться чужой воле. Как же, как же, щазз, распишемся! Беспрекословно слушаться вот эту дуру? Ага! А шнурки ей не погладить?
Серёжка метнул в сторону жены брата быстрый оценивающий взгляд и снова спрятал глаза за прядями волос.
Интересно, чем это она так хороша, что братец в неё влюбился? Никакого сравнения с Алисой Рудольфовной по красоте эта Ирина не выдерживает. Она даже Серёжкиной матери не годится в подмётки, разве только тем, что готовит вкусно, дома-то у них почти всегда была покупная еда. Ну и что! Разве это главное? Живем не ради еды — а едим, чтобы жить! И мать вовсе не виновата в том, что красивая и, что вокруг неё вечно вьются всякие козлы. Да, она любит вечеринки — а кто их не любит?..
— Эй! — перед носом пощёлкали пальцы братца. — Оглох, что ли? Может, проявишь немного вежливости и уважения? Тебя, где воспитывали?
От пренебрежительно-презрительного тона своего личного надзирателя Серёжка залился гневным румянцем, показалось безоговорочным позором после такой проповеди отвечать что-либо на какие бы то ни было вопросы.
Да кто они такие, чтобы поучать его?!
Он резко отодвинул тарелку с недоеденной курицей, бросил полный сожаления взгляд на два одиноких эклера и чуть ли не бегом покинул кухню. За один только этот день братец достал своими угрозами: «я тебя!..», да «я тебе!..». И бежать некуда — все ребята в тюрьме, а Райка, небось, уже из области свалила.
Серёжка посмотрел вниз, перегнувшись через балконный бортик — начало отвесной стены терялось где-то в темноте далеко внизу — не убежишь и не спрыгнешь. Связать верёвку из простыней? А где взять столько простыней? И позвонить нельзя никому, и надеяться теперь не на кого — этот гад, робокоп, легко отнял его у матери, кто знает, может, он и ей угрожал тюрьмой!
— Бежать собрался? — раздалось прямо за спиной.
Серёжка вздрогнул от неожиданности и отпрянул от бортика лоджии. За ним что же, по пятам будут ходить? Дома мать крайне редко заглядывала к нему в комнату и не разрешала заходить в свою, потому что это личная территория — так она всё время ему твердила. Раз эта комната его, остальным в ней делать нечего! Но, здесь, похоже, никакие правила не соблюдаются, во всяком случае, в его личное пространство вторгаются все, кому не лень.
Братец уселся на краешек дивана и похлопал рядом с собой, приглашая Серёжку устроиться рядышком. Не двинувшись с места, тот остался стоять посреди комнаты и смотрел волком из-под буйных кудрей.
— Послушай, Серёга, — брат вздохнул. — Ты думаешь, я в восторге, от такого положения вещей? У меня своих проблем хватает, только успевай расхлёбывать. Если хочешь знать, я вообще не представляю, как мы с тобой будем уживаться, как Ирина будет с тобой справляться, меня-то, ведь дома почти не бывает, но месяц нам придется потерпеть, так что ты уж будь любезен, подружись с ней, не надо её игнорировать, не надо ей дерзить — полегче с этим.
— А то что? Опять прикуёшь меня наручником? — съязвил Серёжка, не собираясь, ни дружить с кем-либо в этом доме, ни, тем более, подстраиваться под кого-то…
* * *
Воспитательная беседа явно не удавалась, несмотря на предельно дружелюбный тон со стороны Дениса, мальчишка моментально ощетинился колючками, как дикобраз, которого приволокли из леса и посадили в клетку, и не подпускал к себе. Ужин съел, сделав всем глубокое одолжение, но на большее рассчитывать пока не приходилось. Придётся просить недели две за свой счёт, да только, кто его отпустит в такое горячее время.
Денис не представлял себе, как завтра будет работать, зная, что творится в доме, не мог придумать, как миновать Серёжкины колючки и, хотя бы сделать так, чтобы тот не кидался на каждое слово, не огрызался враждебно и не ограждался непримиримыми взглядами. Ни о какой любви и привязанности речь тут даже не шла, всего лишь о мирном сосуществовании в течение месяца.
Ирка пока не выказала вполне обоснованное недовольство внезапным постояльцем, но все равно Денис был в некотором замешательстве, когда сообщил ей «радостную» новость, глядя вслед убегающему с кухни брату:
— Поживёт у нас немного, пока не решим небольшие проблемы с его здоровьем.
—
