— Ах, — легкомысленно отмахнулась Роза Сергеевна, — Димочка приехал из Москвы, прознав, что здесь у него родственники. А родители… умерли.
У меня голова пошла кругом. Даже если хоть что-то из этого было правдой, оставался главный вопрос:
— Чем же вы его кормите?
— Димочка ест очень мало: так же, как и я любит печёную картошку.
Печеная картошка была единственным блюдом, которое могла себе позволить нищая женщина. Картофель она выращивала на своем огородике и в основном его-то и ела.
— Так что насчет курточки?
— Посмотрю, — рассеянно пообещала я, — чем смогу помочь вашему Диме.
— Спасибо, Людочка, вы такая славная.
Я автоматически протянула ей какое-то очередное варенье, принесенное моими дамами, но Луиза Сергеевна чуть ли не ужасом отшатнулась от подарка.
— Димочка не любит сладкое.
— Но вы-то любите! — разозлилась я и насильно втолкнула ей в руки банку.
И всё же когда Роза Сергеевна ушла, я обнаружила варенье за одним из стеллажей.
В моем сердце заполыхала тревога: таинственный Дамиан, который так изуродовал её полгода назад, тоже не любил сладкого. Надо было посмотреть на этого Димулю вблизи, пока с пожилой чудачкой опять чего-нибудь не приключилось.
Решив не откладывать этого дела на потом, я сбегала в обеденный перерыв домой и отобрала из Алкиного гардероба не особо любимые ей свитер и мастерку.
Но мои планы были решительно расстроены вторгнувшейся в здание библиотеки заведующей отделом культуры Фридой Марковной Гольдберг.
О, Фрида Марковна была личностью примечательной. Будучи дочерью двух революционеров «без страха и упрека», на заре юности юная Фридочка стала первой пионеркой города. Имея такое роскошное происхождение, по служебной лестнице она неслась со скоростью экспресса, уже в двадцать лет возглавив местный комсомол. Всё шло к депутатству на съезде партии и креслу первого секретаря райкома, когда столь прекрасное будущее налетело на риф борьбы с «космополитизмом». Фриду в особо грубой форме ткнули носом в еврейское происхождение и отправили на десять лет искупать грехи в Сибирь, а её стариков-родителей вообще расстреляли.
Хрущевская «оттепель» реабилитировала многих невинно осужденных. В общем потоке вернулась в город и изрядно постаревшая Фрида Марковна. Покашливая от приобретенной в ГУЛАГе астмы, она устроилась работать уборщицей в клуб. Но, как говорится, «черного кобеля не отмоешь добела»: не успело пройти полгода, как она уже подала документы о восстановлении в партии, и пошло, и поехало. Уже к началу правления Брежнева Гольдберг стала вторым секретарем партии Емского райкома (в первые секретари её все-таки не пустили).
Когда она руководила вверенным ей участком работы, люди разве что руки на себя не накладывали. Застенки лишили её даже тех крупиц благожелательности, которые природа скупо отвесила дочери «потрясателей истории». Полностью лишенная сантиментов и чувства меры, она буквально изводила подчиненных придирками, а на любую критику за перегибы реагировала цитатами из «Морального кодекса строителя коммунизма».
Семьи у неё не было, поэтому ничто не мешало Фриде Марковне «гореть» на работе. Она задержалась с пенсией лет на пятнадцать, но и тогда не удалось её выпроводить на покой: бабушке поручили курировать местную культуру.
Мы — библиотекари, хоровые и инструментальные коллективы, кружки самодеятельности, заведующие сельскими клубами и «киношники» боялись стервятницу больше, чем Армагеддона. И вот сегодня она со всей мощью обрушилась на мою и без того замороченную Мурзиком и Розой Сергеевной голову.
— Да, что вы себе вообразили? Только возмутительным образом пренебрегающий своими обязанностями работник может опоздать на работу на целых пятнадцать минут. Во времена товарища Сталина такую разгильдяйку стерли бы в лагерную пыль. Превратили государственную библиотеку в частную лавочку: когда хочу, тогда и прихожу, что хочу, то и делаю! Говорят, вы вяжете на рабочем месте?
— Только в обеденный перерыв, — пискнула я.
— Разве больше заняться нечем? Читайте классиков марксизма-ленинизма, может, тогда научитесь мудрости и ответственности!
Маркса и Ленина тогда не обливал грязью только ленивый. Но Фрида Марковна не собиралась идти в ногу со временем: у неё была собственная точка зрения на общественные процессы.
— Это интриги уклонистов. Не может быть никого мудрее Маркса. Откройте «Капитал» на любой странице: всё интересно, всё жизненно. А Лениным зачитывались люди гораздо умнее разрушивших великую страну «перестройщиков».
Она орала и стучала на меня костылем (последствие диабета) до тех пор, пока не выдохлась.
— Не забывайте, что вы занимаете место незаконно, будучи по образованию геологом. А у нас специалисты с дипломами за дверью стоят: только свистни! Ещё одно опоздание и выкинем вас за дверь как нашкодившую кошку!
«Бастинда», постукивая костылем, наконец-то удалилась, оставив меня судорожно ищущей в сумочке валерьянку. Что для меня значило потерять работу? Даже катастрофа на «Титанике» и то была менее разрушительной: там хоть кто-то спасся. Мы же пойдем ко дну все, включая блудливого Мурзика.
Дверь скрипнула и на пороге появилась сочувственно вздыхающая Клара Федоровна.
— Бедная Людочка, успокойся. Фрида Марковна, вымотав нервы, обычно не прибегает к крайним мерам. Да и не имеет она права уволить тебя за пятнадцатиминутное опоздание.
— Так-то оно так, — тяжело вздохнула я, вытирая слезы. — Не думала, что читатели жалуются на меня. Казалось, что у нас хорошие отношения. Вроде бы стараюсь никого не обижать…
Клара Федоровна даже руками замахала:
— Что ты, никто не жалуется. На тебя Широкопляс наябедничал: мол, из-за твоего опоздания он не смог во время прийти на заседание ветеранов компартии. Ну, Фриду и понесло.
От обиды у меня перекосило лицо. Старый маразматик, ну, получишь ты у меня ещё книжки из закрытого доступа!
— Ладно, — тяжело вздохнула я, наблюдая, как в библиотеку заходит уборщица, — все сегодня набекрень. Тётя Клава, Розу Сергеевну сегодня навестим?
После погрома устроенного неизвестным Дамианом идти в одиночку в тот дом я бы ни за что не отважилась. Однако с грохотом ворочавшая ведрами уборщица только покачала головой:
— У меня корова должна отелиться. Я и так из дома всего на полчаса вырвалась: быстро помою полы и убегу.
— Ну вот, — вздохнула я, в сомнении глядя на пакет с вещами, — и здесь ничего не получилось.
Клара Федоровна всегда была отзывчивой женщиной.
— А зачем вам к Розе Сергеевне?
Я рассказала о мерзнущем Димочке.
— Хотите, я пойду с вами?
— Конечно,— обрадовалась я столь своевременному предложению, — хочу.
Уже темнело, когда обходя лужи и спотыкаясь на выбоинах в брусчатке, мы подошли к знакомому домику. Окна отливали чернотой.
— Зря пришли? — разочарованно осведомилась спутница.
— У Розы Сергеевны свет за неуплату отрезали, и она теперь сидит либо при свече, либо жжет лучинки.
— Дикость какая-то.
Мы прошли во двор и постучались в дверь.
— Входите.
У теплящейся на кухонном столе свечи хозяйка дома с незнакомым пареньком играли в шахматы.
— Ой, Людочка, Клара Федоровна, — засуетилась Роза Сергеевна, пододвигая нам табуреты,— садитесь. Хотите, я заварю смородиновые веточки?
— Нет, — за нас обеих отрезала госпожа Петрова, — недавно чай пили.
И её глаза изучающе уставились на незнакомого молодого человека. И пока я объясняла Розе Сергеевне, что принесла её племяннику свитер и мастерку, Клара Федоровна не сводила с парня глаз. Он также, полностью игнорируя меня, смотрел только на мою спутницу.
Дима выглядел странно — это сразу бросалось в глаза даже при скудном свете свечи. Мне трудно описать, в чём заключалась его неестественность, но парень, прежде всего, был нереально бесцветным, хотя обладал классически тонкими чертами лица и каштановой шевелюрой. Казалось, что кисть неизвестного художника сначала его нарисовала яркими красками, но потом по неизвестной причине решила смыть изображение, да не завершила работу до конца. Серые глаза смотрели на нас холодно, я бы даже сказала равнодушно, но на Клару Федоровну Димочка неожиданно произвел впечатление.
— Какой чудесный мальчик, — поделилась она со мной, покинув дом Розы Сергеевны. — Вот что, Людочка, его нельзя оставлять в такой убогой обстановке: юноша достоин большего.
— Все мы достойны большего, — пробурчала я.
У меня этот недоросль не вызвал такого же щенячьего восторга: уже вполне взрослый парень мог бы и сам зарабатывать, а не сидеть на шее у доверчивой нищенки.
— Вы должны забрать его к себе домой! — вдруг непререкаемым тоном выдала мне Клара Фёдоровна.
От изумления я онемела. Ещё чего не хватало! Только через мой труп подобная личность пересечет порог нашей квартиры, да и то не факт, что даже мертвая я не укушу его за ногу.
— А мы тем временем подумаем, что с ним делать дальше.
Подумать? Пожалуй. Только не о том, как повесить себе на шею дармоеда.
— Галина Викторовна, — быстро нашлась я. — Галина Викторовна никогда не допустит проживания непрописанных жильцов во вверенном ей подъезде. А я не могу никого прописать без согласия мужа.
Думаю, каждый житель нашей необъятной страны видел кинокомедию Гайдая «Бриллиантовая рука»? Помните управдома, которого гениально сыграла Нона Мордюкова? Так вот та дама явно не дотягивала до нашей Галины Викторовны — живущей на первом этаже главной по подъезду. Мимо её бдительного взора блоха не проскочила бы, не то, что такой большой мальчик, как Дима. Как-то она меня подвергла беспрецедентному допросу по поводу приехавшего в гости брата. Пока я не показала Галине Викторовне наши паспорта, свидетельство о браке и свидетельство о рождении, она орала во всё горло, угрожая вызвать наряд милиции, чтобы выдворить с вверенной ей территории непрописанного жильца.
Галина Викторовна всегда знала, как нас развлечь: то выгоняла всех жильцов на мытьё стен подъезда, то на уборку прилегающей территории, то на бесконечные собрания по поводу и без повода. На горе всему подъезду, энергия едва ли не фонтанировала из заполошной бабы, да и фантазии было не занимать.
Однако сегодня я впервые обрадовалась, что эдакий Цербер обитает в моем подъезде. Впрочем, мой ответ не устроил собеседницу.
— Неужели вам не жалко мальчика? — ледяным тоном осведомилась она.
— Как не пожалеть. Возьмите Диму к себе, — в отместку предложила я, — у вас и холодильник полнее, и жилплощадь позволяет.
Клара Федоровна нахмурилась.
— Вы, Людочка, одинокая женщина, — недовольно заметила она,— а я вынуждена считаться с мнением Николая Викторовича.
— Без его мнения, пожалуй, не обойтись.
Неподалеку от особняка Петровых мы расстались, и дальше я пошла одна. Вокруг сгущалась темнота, начинался дождь, уж не говоря о сильном ветре. Я торопилась, нервно прыгая через лужи, и всё же не могла избавиться от неприятного ощущения, что кто-то смотрит мне в затылок недоброжелательным взглядом.
И только услышав на подходе к подъезду пронзительные рулады, выводимые влюбленным Мурзиком и его соперниками, смогла слегка расслабиться. Нет, Димочка мне совсем не понравился, мало того, наводил безотчетный ужас.
Уж не вампир ли?