В самолёте было тихо и сумрачно, если не считать монотонного гула двигателей, к которому все пассажиры обычно скоро привыкают. Большинство из них уже дремали, утомившись за день и поддавшись усыпляющим звукам салона.
Только Гришке было не до сна. Он, конечно, тоже пытался уснуть, но это не получалось, так же, как на протяжении вот уже почти трёх суток. Только одна мысль крутилась в его утомлённой голове: как я буду жить с этим дальше? Чтобы её прогнать, Гришка решил смотреть вниз, в иллюминатор. На землю уже ложилась ночь, и внизу было также мрачно, как у него в душе.
Гришка вспомнил, как он летел сюда. Был солнечный летний день. Тайга не обрадовала его бурными красками, но смотреть было интересно. Тёмно-зелёные обширные пространства иногда перемежались голубыми лентами рек, больших и малых, а иногда в поле зрения попадались прямые как стрелы многокилометровые сейсмопрофили, на некоторых из них ему и предстояло работать.
Честно говоря, Гришка ехал сюда, чтобы заработать себе на кооперативную квартиру. А потом, отыграв свадьбу, поселиться в ней вместе со Светкой, чтобы больше никогда не расставаться.
Но об этом он никому потом не рассказывал. Дело это оказалось сложным. И Гришка даже подумывал, не вызвать ли Светку сюда. Ведь всё равно каким-нибудь жильём экспедиция бы их обеспечила: комнатой в общежитии или даже каким-нибудь отдельным. Но этот неожиданный и трагический случай перевернул всю его жизнь и его планы.
В смерти Егора виноват я! И простить себе это я не смогу в течение всей своей жизни. Хотя есть люди, которые меня успокаивают. Но кто знает лучше? Они или я? Ведь самого себя не обманешь. Лучше бы я остался совсем без глаза. Ведь без него жить можно, а как всю жизнь прожить, зная, что из-за меня погиб хороший человек?
Гришка никак не мог восстановить в памяти всю последовательность событий. В его воспаленном мозгу весь этот трагический путь вырисовывался как-то отдельными кусками.
Он хорошо помнил начало пути. Весь этот тридцатикилометровый ночной путь не казался каким-то ужасным. Несмотря на быстро осевшую ночь, дорога находилась легко, да и заблудиться здесь было невозможно, поскольку по правую руку был густой таёжный лес, а по левую – хоть уже и застывшая, но река, берег которой угадывался точно. Вот по этой узкой полосе, отвоёванной рекой у леса в паводки, и предстояло им пройти.
Не пройдя и четверти пути, они с Егором начали уставать. Вначале они ничего не могли понять. Ведь таёжникам, особенно Егору, эти километры казались пустяками. Одежда! Вот в чём вопрос. Ведь одеты они были для поездки в кузове автомашины. На них были тяжёлые и непромокаемые кожаные меховые унты и другая одежда такого же плана. Октябрь по тем местам означал уже зиму. К тому же, с долины довольно широкой реки потягивал ветерок. Казалась, что этот ветерок забирается уже и под тёплую одежду и в союзе с усталостью хочет погубить этих двух смельчаков.
Приходилось в темноте нащупывать дорогу ногами между двумя колеями. Часто ноги попадали в колею, и они падали. Вставать никак не хотелось. Подверни озябшие руки под себя, укрой лицо меховым воротником и лежи, пока тебя не найдут. Но оба понимали, что найти их могут только мёртвыми. И это заставляло их усилием воли подниматься и идти дальше.
Глаз почему-то уже перестал тревожить Гришку. Другая цель – выжить, поглощала все другие мысли и ощущения.
С какого-то момента усталость стала уступать холоду. Нужно было что-то делать. Рядом был лес, в котором, конечно, можно было найти дрова для костра. И они пытались это сделать. Но кроме спичек, без фонаря или какого-либо другого освещения, им удавалось собрать в снегу небольшое количество каких-либо веток для костра, позволяющего только обогреть озябшие руки. Да и спичек было совсем мало и потому приходилось их экономить.
После очередного такого прогрева кто-то вспомнил, что на берегу реки можно найти выброшенные на берег в паводки толстые коряги или чурки, которые за несколько лет хорошо были просушены. Но в темноте сделать это было довольно сложно. И всё же они нашли одну тяжёлую корягу, которую едва дотащили до места. Но она оказалась вся пропитанная водой и не успела просохнуть до заморозков. Егор с Гришкой знали, что в хорошем костре с уже накопившимися жаркими углями, и такая коряга высохнет и начнёт гореть, высушивая другие, такие же сырые, как она сама. Но это был не тот случай.
Егор больше не мог заставить себя встать от костерка.
- Знаешь, Гриша, собери мне больше, сколько сможешь, каких-либо дров и шуруй один. Здесь осталось то каких-нибудь километров десять до посёлка. Возьмёшь машину и приедешь за мной. Больше идти я уже не могу.
Гришка пытался уговорить Егора. Он видел, что Егор ещё был в здравом уме, но силы совсем покинули его, а значит и последний остаток воли. Он сделал всё, как просил его тот и пошёл один. Слово «пошёл» здесь можно употребить условно. Уставшие ноги почему-то заплетались друг за друга, и он падал. Каждая клеточка его организма протестовала против того, чтобы подняться и идти дальше. А может он и полз, а не шёл. Гришка этого не помнит. Но помнит, что, как ему казалось, он громко кому-то кричал: «Врёшь! Я всё равно дойду», - и даже грозил кому-то кулаком. Но он хорошо помнит, как увидел огни посёлка, а это было возможным, потому, что река на этом участке была прямая, как стрела. Поэтому он встал и пошёл ногами, как ему казалось, очень быстро.
Сборы прошли в считанные минуты, хотя Гришки они показались часами. Нужно было поднять с постели завгара, потом водителя. Не забыли и про врача, которого нужно было тоже поднимать с постели. Взяли даже большую тёплую шубу, чтобы завернуть при необходимости Егора. Было видно, что молоденький врач тоже был взволнован и растерян. Очевидно, ему в первый раз приходилось выезжать по такому случаю.
Когда приехали на место, врач поставил какой-то укол Егору, чем-то намазал ему лицо и руки, сказал, что он жив и что его надо быстро грузить в машину.
Когда Егора увезли куда-то внутрь больницы, Гришка находился в каком-то трансе и даже как-то неадекватно прореагировал на сообщение о том, что Егор мёртв. Понимание случившегося пришло позже. И только после этого начались те душевные терзания, которые преследовали его уже третьи сутки. Он сразу объявил себя в своих глазах виновником случившегося. Ведь это из-за него Егор пошёл в этот ночной пеший переход.
Учитывая его состояние и всё произошедшее, администрация экспедиции не стала ему напоминать о сроках контракта и выдала ему документы.
И вот он летит уже в самолёте с мрачными мыслями и истерзанной душой. Он даже немного задремал. Но даже во сне приснилась ему его совесть, с которой он должен был говорить. Совесть почему-то предстала перед ним в образе Светки, которая была вся какая-то сникшая и смотрела на него какими-то печальными глазами. Гришке хотелось крикнуть:
- Не виноватый я, Света! Не виноват! Светочка! Это всё так получилось!
Но как он мог крикнуть в эти печальные глаза, смотревшие ему прямо в душу. И он проснулся. Но то ли это был навязчивый сон, то ли его воспалённый мозг от тяжких дум и бессонницы уже начинал глючить, но как только он закрывал глаза, появлялась Светка и смотрела на него печальными глазами.
Чтобы уйти от этого наваждения, Гришка стал думать о том, что именно в это время весь отряд после сытного обеда обычно оставался в столовом балке чтобы поговорить о прошедшем дне или о чём- либо более приятном прежде, чем разойтись по своим местам для крепкого сна.
Действительно, так и было. Только вместо Егора был уже другой начальник отряда. И разговор шёл, конечно, о случившейся трагедии и её последствиях.
- Витька, ты расскажи-ка мне подробнее: как так получилось, что Егор с Гришкой отправились вдвоём на ночь, да ещё и не подготовленные? – попросил Андрей. Так звали нового начальника отряда.
- Ну, как, как. Надоело рассказывать. Не виноват Гришка.
- Да дело не в этом. Ты всё равно расскажи.
- А что здесь интересного. Егора вызвали на базу. Наверное, совещание какое-нибудь, раз нельзя было решить вопрос по рации. А мне тоже нужно было срочно в посёлок. Вот мне Егор и разрешил. А у Гришки один глаз был сильно распухший и весь красный. Его срочно нужно было показать врачу. Ехать пришлось в открытой машине. В кабине кроме водителя было ещё только одно место. Егор сказал одеться теплее, а отогреваться в кабине по очереди. Ведь здесь всего-то километров сорок, да вроде бы и тепло было. Поехали вечером после работы, чтобы быстро доехать и ещё выспаться до совещания. Но только мы успели прокатиться километров десять, под машиной на каком-то ручье провалился ещё плохо замёрзший лёд. Застряли мы капитально. Хорошо, что не промокли. Но вытащить машину из русла ручья никак не могли. Водитель был из местных, - продолжал дальше Витька. - Он и сказал, что здесь, почти совсем рядом, есть охотничий домик. Если даже хозяина в нём ещё нет, то обязательно есть дрова, какая-нибудь крупа, сухари, чай и сахар. Хорошо поспим до утра, а утром кто-нибудь сбегает за трактором. Вытащим машину и поедем дальше. Все были согласны.
- Только Гришка стал вякать про свой глаз, - подал голос другой паренёк.
- Это ты здесь сидишь и вякаешь. А Гришка не вякал. Он просто напомнил, что никто не знает, что произошло с его глазом, и что с ним будет через сутки, - сразу перебил его Витька.
- Глаз - не жизнь, - не унимался тот.
- Помолчи, - урезонил его Витька. – Хотел бы я знать, как бы ты заговорил вместо Гришки. Поэтому и пошёл Егор вместе с Гришкой.
- Конечно, ведь Егор был его начальником.
- Да дело не в начальнике. Просто Егор был ещё и человеком. Не чета тебе. Правда, и в начальнике тоже.
- А что же с Гришкиным глазом? Что с ним случилось то?
- Да с глазом всё в порядке. На работе, наверное, ветром что-то в него занесло, и он воспалился. Доктор что-то удалил и прописал ему какие-то капли. Вот и все дела.
Всё это время у окна столового балка сидел в раздумьях взрывник Петрович и не вмешивался в перепалку.
- А ты как думаешь, Петрович? – Обратился к нему Артём. – Виноват ли Гришка?
Но Петрович ничего не ответил потому, что не захотел, но скорее потому, что не знал ответа.
Поэтому вопрос повис в воздухе, как будто Артём спрашивал не его, а всех, кто знаком с этой историей.
