Только после сорока уже не радостно.
Да и не грустно: скорее, нейтрально, потому что все, как всегда. Дорога на работу сквозь заторы, посиделки с коллегами за чаем, никому не нужные бумажки и мысли о том, что вечером еще дочку забирать с продленки, ведь старший опять убежал к подружке. Ну, хотя бы маме подарок оставил.
Если бы это ее еще радовало.
А вот у Любы и Зойки улыбка до ушей: еще бы, Светке за руль, значит, им больше достанется.
И начальник довольный как слон. Завтра на Гоа двинет, а жену убедил, что в Тюмень в командировку…
Как она ему до сих пор верит, думает Света.
А сама-то. Вышла за сантехника с соседнего подъезда, и все, что он ей оставил – троих детей.
Нет, двоих. Старший – результат кое-чего (точнее, кое-кого) другого. Главное, чтобы он это как можно дольше не узнал.
Алименты? Говорить о них смешно, не то, что получать. А еще ипотека. И машина в кредит, да-да. Благо, что зарплата относительно хорошая. Да и сын в военное училище хочет, будет еще проще. Экзамены бы еще не провалил.
С днем рождения!
Пятая или шестая СМС-ка… Еще социальные сети бы проверить, скопировать да вставить всем «спасибо».
Нет, лучше именно набрать. В пробке еще стоять долго. Ничего, Лиза пока уроки делает, спешить некуда. А если бы в холодильнике ждал готовый ужин, было бы еще лучше.
– Мама, я тебя люблю!
Да ты мое солнышко, целует ее Света. Дети искренни… По крайней мере, пока маленькие.
Лиза уже стоит на стульчике в белом переднике, сшитом вместе с мамой для уроков труда, и вытирает посуду. Семилетний Петя тащит в прихожую мусорное ведро.
21:25. Вани все еще нет. Непонятно, стоит за него переживать или нет. Парнишка ленивый, но неглупый.
– Но пусть только попробует сделать меня бабушкой.
Прошло два часа. Теперь все дома спят. Кроме мамы: она то засыпает, то просыпается.
Теперь еще и воды хочется.
Нажимает на выключатель, а лампа не загорается. Еще и еще, но света по-прежнему нет.
Электричество, что ли, отключили…
Надо пойти взять фонарик, а то совсем ничего не видно. Годы не молодые, как-никак. Он, наверное, в зале, среди Петиных игрушек.
И тут шок.
Входя в гостиную, она видит человеческий силуэт на диване.
Это сон?
Нет, мужчина впрямь сидит к ней в пол-оборота и не двигается.
Что делать?
Звонить в полицию?
Если он это заметит, то бросится на нее.
Кричать?
Сбегутся дети, и тогда достанется и им, что еще хуже.
– Ну, проходи, чего встала-то. Зажги, там, свечку…
И вновь шок, теперь еще сильнее. Голос, воскресший из далекой молодости…
– Егор?..
– Двадцать лет так меня никто не называл.
«…сообщаем Вам о гибели Вашего сына при попытке побега из мест лишения свободы в результате несчастного случая…». Отец успокаивал скорбящую престарелую мать как мог, сам едва сдерживая слезы. Света не могла дописать дипломную работу из-за надорванной психики, постоянно швыряя ручку и принимаясь рыдать. Удар по семье. Удар по ее жизни. Удар по жизни друзей: все знали Георгия как великолепного специалиста, мечтателя, душу любой компании. Целый год и так все были ошарашены от обвинения его в государственной измене и ареста на много лет. А теперь он не просто не выйдет по истечении срока…
Он никогда не вернется.
И вот, теперь он здесь, в ее квартире.
– Как ты вошел? – голос Светы был тихим, но твердым, пропитанным холодом.
– Во-первых, я инженер, а во-вторых, сидевший.
– И электричество тоже ты отключил.
Кивок головой.
Ветер увел облака на запад, и в свете луны сестра рассматривала брата. Дорогая кожаная куртка, расстегнутая до груди и открывающая глубокий шрам через ключицу; едва знакомое лицо в морщинах, ухоженная эспаньолка и выпуклые очки, кажется, темно-синего цвета на лбу. В прямом, уверенном взгляде было столько спокойствия, сколько она не знала всю свою жизнь.
– Зачем ты пришел сюда?
– Хоть бы тортику отрезала, да чаю налила для начала.
– Чего? – Света заводилась, как пламя в объятиях кислорода. – Тортик, – горькая усмешка проползла по ее лицу, у нее перехватило дыхание от назревающей злости. Она готова была разразиться майской грозой, и, видимо, только мысль о спящих детях не давала ей этого сделать, – Вот человек! Ни стыда, ни совести…
– Ты про что? – Егор был спокойнее буддийского монаха.
– Про… что? – Света почти глотала слова, – и он еще притворяется… Двадцать лет тебя не было! Двадцать! Мать с отцом места себе не находили из-за тебя, еще с твоего ареста. Мы продали квартиру и машину, чтобы вернуть тебя, но ты умудрился за ТАКОЕ залететь… Не кража, не разбой, не дорожные правила, не… убийство, а измена. Измена! Своей стране! О чем ты вообще думал своей головой, продавая ту ерунду западным проходимцам?
– Это мои изобретения. Что хочу – то с ними и делаю.
– (игнорируя) … ну, конечно же, о себе! Я – Георгий Самойлов! Я самый умный, самый лучший, но мне все равно надо выпендриться, и вместо того чтобы жить как нормальные люди, мне надо вляпаться в политику! Не хочу честно работать как отец – подайте мне холодную войну!
– (вздохнув)… была середина 90-ых. Холодная война уже закончилась…
– Совесть твоя закончилась! Ты хоть знаешь, сколько прожили после такой-то весточки родители? Два года… Два года, полных мучений, боли и еженедельных походов в поликлинику. А кому пришлось разгребать все эти дела? Угадай-ка! Без гроша в кармане, с кое-как законченным институтом и внебрачным сыном на руках я пахала целые сутки напролет, чтобы хоть за что-то зацепилась, а тут еще и кризис… Увольнения, недосыпы, подработка у черта на рогах, где каждую ночь в кого-то стреляют. Еще и на Димку этого двенадцать лет впустую…
– Сама виновата. Нечего выходить за всякое быдло.
– Как будто ты его знал!
– Пфф, да я всех твоих парней с восьмого класса помню! Тащилась от одного и того же психотипа. Лучше б в библиотеке сидела, а не в подъезде да на лавочке.
– И после всего этого ты вламываешься в мой дом, и, мерзавец, преспокойно восседаешь на этом диване… Объявился он! Второе пришествие Христа! Ни уважения, ни жалости!
Света только сейчас поняла, что давно кричит. Только вот детей слышно не было: либо так крепко спят, либо внимательно слушают.
Настала очередь Егора.
– Жалости? – язвительно спросил он, поднимаясь с дивана. – Какие же вы все жалкие, я смотрю, аж не могу. А ты хоть раз пробовала себя поставить на мое место? Примерить мою шкуру? Да тебе воображения не хватит. Куда ни придешь, везде учат и учат жизни те, кто про нее лишь в книжке читал. Кто дни и ночи корпел над чертежами: ты или я? А может, мать? Или отец, за всю жизнь носа не высунувший из того жалкого убыточного завода? А кого потом обвинили в измене за то, что для меня наука выше всякого политического дерьма? Тебя? Легко ли чувствовать себя изгоем, сидеть в одной клетке с клоунами, косящими под гангстеров и именующими себя авторитетами, и подстраиваться под эти «понятия» недочеловеков? Ну да, я же сбежал… А это было легко? Представляешь, да? Пару лет назад ты ходил на парады, посещал всякую патриотическую ерунду в школе, а потом изо всех сил выжимаешь из себя хладнокровие, чтобы убить охранника… Ты привыкаешь в каждом видеть личность, а потом убеждаешь себя, что перед тобой такая же ничтожная пешка, которой ты, собственно, и являешься для нее. Это легко? А бежать через границу? Да я плыл, а не бежал… Хотя плавать так и не научился в детстве. Если бы меня, потерявшего сознание от бессилия, тогда не вынесло на берег, я бы здесь сейчас не сидел.
– И на все это у меня были свои причины. Свои собственные. Которые не позволяли жить, как все, в умирающем, разлагающемся обществе. С которыми десять лет под разными именами я скитался по Европе, а затем и по Африке, отсиживаясь на малооплачиваемых местах. И о том, что сделал, я никогда не жалел и не пожалею впредь. И тех, кто пальцем боялся шевельнуть, лишь бы не выйти из зоны комфорта, я тоже жалеть не намерен.
Он замолчал. Свете нечего было ответить. Они просто стояли и смотрели на многоэтажки. Где-то зажигались, а где-то затухали окна.
На руке Егора сверкнуло обручальное кольцо.
– Тебя хотя бы жена не бросила, – уже спокойным голосом отметила сестра.
– Это да. Сын осенью в школу пойдет…
Егор вынул из куртки конверт и положил на тумбу. Света потянулась к нему, но брат остановил ее:
– Давай… Утром, когда будет светло, – тихо попросил он.
– А что это?
– Подарок, как положено. С днем рождения, сестренка…
Никакой злобы, никакой ненависти, никаких упреков и поучений жизни. Теперь Егор предстал перед сестрой не погибшим предателем, а родным братом, чье теплое отношение к ней не померкло спустя двадцать лет и десятки тысяч километров по всему миру.
– Я пойду.
Неужели его великолепный, гордый образ должен вновь раствориться в потоке рутины?
– Не уходи, прошу. Может, хоть ненадолго останешься?
– Я же до сих пор в розыске.
Сестра обняла брата. И брат сестру тоже. Это, наверное, было самым искренним и светлым эпизодом за весь день.
– Подожди, я кое-что принесу тебе.
Но когда Света вернулась, Егора уже не было. Он исчез так же неожиданно и бесшумно, как и появился.
Наутро она открыла конверт.
Там было двадцать тысяч долларов.
Наверное, за двадцать лет разлуки.
С днем рождения…
