оригиналу и, по возможности, не отклоняться от него. Должен признаться, что не везде мне это удалось, по причине того, что я наотрез отказался от повтора знаменательных частей речи и «дружбы с глагольной рифмой». Чем не только осложнил свою работу, но, в отдельных случаях, почти завёл её в тупик, тем самым, лишив свои переводы «маршаковской» красоты звучания сонетов Шекспира.
Сонеты №54 и 20 – практически невозможно перевести без повторов однокоренных слов. Попробуйте сами подобрать синонимы к существительному «женщина», в двадцатом сонете. Причём, именно к «женщине», а не к «девушке», к примеру, или к «матери», к « любимой» и так далее. И самое главное то, что данное существительное, в сонете должно фигурировать, следуя контексту оригинала, не менее четырёх раз.
Но Маршак – не дурак! Он не мог и не хотел, как я, «тупо» делать свои переводы. И вносил в шекспировские оригиналы свои коррективы. В тридцать третьем сонете, советский классик рифмует первые строфы с четвертыми, а вторые с третьими. Что придаёт сонету особый смысл звучания, указывающий прежде всего на то, что в оригинале - рифмуются первая строфа с третьей, а вторая с четвёртой. Но Маршаку вот так захотелось поэкспериментировать. А ещё, он мог при переводе, укоротить шекспировский оригинал, убрав из него, к примеру, одну строфу. Я имею ввиду – девяносто девятый сонет. Он и сто двадцать шестой, необычные у Шекспира.
С переводом девяносто девятого сонета, состоящим из пятнадцати строф, Маршак, решил сильно не «заморачиваться», и оставил первое его четверостишие в классическом варианте. И не обременил «лишней» - пятой строфой, как того «требует» шекспировский оригинал, и что мне кажется, не очень правильным. Вот как у советского поэта выглядит начало столь непростого сонета:
Фиалке ранней бросил я упрёк:
Лукавая крадёт свой запах сладкий,
Из уст твоих, и каждый лепесток
Свой бархат у тебя берёт украдкой…
Немножко непонятно, да? «Крадёт свой запах, берёт свой бархат»…Обратите внимание на третью, разорванную строку. Она, едва ли, содержит какой-то, отдельный смысл. Для вас приведу эти же строки из оригинала: «Раннюю фиалку так я бранил/«Милая воровка, откуда ты украла свой сладостный аромат,/Если не из дыхания моего возлюбленного?/Пурпурное великолепие, которое стало цветом своей нежной щеки,/Ты слишком сгустила в венах моего возлюбленного».
Учитывая все тонкости маршаковского перевода, и дабы не копировать его, я сделал свой вариант:
Весеннюю фиалку я бранил:
«Воровка, ты взяла свой аромат,
Не у того ли, кто мне очень мил?
И, став ещё нежнее во сто крат,
Ты друга моего лишила сил».
Но Маршак – признанный мастер перевода. И в третьем четверостишии данного сонета, он, как бы заранее желая «утереть нос» всем тем, кто решится после него на столь непростое занятие, пишет:
У третьей розы – белой, точно снег,
И красной, как заря, - твоё дыханье.
Но дерзкий вор возмездья не избег…
Третью строку я перечитал несколько раз. «Не избег»…Вообще - то, правильней будет – «не избЁг, буква «ё» всегда под ударением. Да и орфографическим словарём подтверждается моя правота. «Возмездия не избёг»? Разве так говорится? Может быть – «не избежал»? Но не стану придираться к классику. А насчёт ударения замечу, что в некоторых словах, сейчас допускается свободная форма его расстановки, лишь бы было понятно, о чём идёт речь. Правда, всегда ли это будет понятно? А, может быть, тогда, Маршаку, для разнообразия, или в качестве литературного эксперимента, следовало бы сделать иначе:
У третьей розы – белой, точно снЁг,
И красной, как заря, - твоё дыханье.
Но дерзкий вор возмездья не избЁг…
Скорее всего, мастер перевода таким образом, пользуется, одному ему известным, каким-то особенным, приёмом в поэзии. Потому, что в шестнадцатом сонете, он, что бы сразить меня «наповал», и теперь уже до «конца», в седьмой и восьмой строфе пишет:
Твой нежный облик повторить готовы,
Как не повторит кисть или резец.
Где, следуя ритму стиха, «не повторИт», вынужденно прочитывается – как «не повтОрит». Чему здесь я могу поучиться у знаменитого поэта? Он не просто дублирует самостоятельные части речи, но и меняет ударение в слове, там, где ему нужно. И причём, делает это преднамеренно. Потому как, если, например, «кисть» написать перед «не повторит», то строфа станет звучать уже по другому, по-русски и правильно: « Как кисть не повторит илИ резец». Но и это еще не всё. Прочитайте ту строку, что я взял в кавычки, повнимательней. Теперь у Маршака идёт сбивка ритма и, соответственно ударения, в союзе «или». Да, понимаю, поставить его, ох, как, хочется! Но, не получается!
Вот я над такими «мелочами» и ломаю голову. А самые оптимальные варианты, которые подошли бы в данном случае, я думаю, такие: «Как кисть не в силах (не может) сделать и (иль) резец». В этих случаях, у Маршака не было бы повтора глагола «повторить», замени он его на «сделать» или на «не может».
Этот сонет у мастера переводов вообще, очень интересный, с точки зрения высокой поэзии. В третьем четверостишии, но лихо рифмует между собой глаголы: « изувечит – увековечит». Что звучит так же замечательно, как, к примеру: «двадцать пять – тридцать пять», или «ботинок – полуботинок». И также как «навеки – в человеке», что является банальной и избитой рифмой, но которую использует Маршак в последних двух строфах шестнадцатого сонета.
В сто восьмом сонете, третья и четвёртая строфа, в подстрочном переводе, вот какие: «Что мне припомнить, что мне рассказать?/ Чтобы твои достоинства прославить?» Не знаю как вы, но я, на одном дыхании, последний вопрос прочёл: «Штабы твои достоинства прославить?» А второго дыхания, просто не хватило…
6
В двадцать третьем сонете у Маршака, последние две строфы, которые, как правило, делают вывод всему вышеизложенному, - вопросительные. Хотя, в оригинале у Шекспира они повествовательные. Я, естественно, постарался их перевести так, как нужно. Давайте, сравним. У Маршака:
Прочтёшь ли ты слова любви немой?
Услышишь ли глазами голос мой?
У меня:
О, научись читать ты между строк.
Меня глазами, чтобы слушать мог.
И, наконец, в оригинале у Шекспира: «О, научись читать то, что написала молчаливая любовь,/умение слушать глазами – часть тонкого ума любви». Ну и что? – скажете вы. А ничего. Как говорится, почувствуйте разницу. Я имею в виду близость к первоисточнику и точность подстрочного перевода сонета. Не стану утверждать, что у меня безупречный перевод, просто покажу вам ещё один пример.
В двадцать втором сонете те же заключительные строфы, в подстрочном переводе выглядят так: «Не рассчитывай получить своё сердце, если моё будет убито;/Ты дал его не для того, чтобы я его возвращал». Маршак перевёл это, следующим образом:
Одна судьба у наших двух сердец:
Замрёт моё – и твоему конец!»
Всё, вроде бы, правильно. Но я задумался, почему «у наших двух (!) сердец»? В контексте об этом ничего не говорится. Да и так понятно, что у каждого человека одно сердце, а на двоих – естественно, два. Это и двоечник сможет подсчитать. Но Маршак уточняет: именно «двух (!) сердец». Чтобы, не дай Бог, кто-нибудь из читателей, не допустил мысль, что у двоих людей, в сумме, может быть и три сердца, а то и четыре…
Поэтому, я перевёл здесь иначе:
Погибну, только сердце не отдам.
Вручил его ты мне, однажды, сам.
При переводе тридцать второго сонета, Маршак, опять таки, использует свои скрытые таланты поэта – классика. Первое четверостишие он рифмует с помощью глаголов: «переживёшь – перечтёшь». И это только начало, разбег, так сказать. В седьмой строфе, он пишет: «Но пусть я буду ПО МИЛУ хорош…». И здесь у меня возник, вполне резонный вопрос: Это как, вообще, понимается? «По милу», значит по доброму, да? По доброму – хорош… А можно быть добрым (милым) ещё и по плохому?
Я заглянул, для разъяснения, в шекспировский контекст. Первое четверостишие, данного сонета, в переводе советского классика, ещё как-то схоже с оригиналом. А дальше, ничего общего с подстрочным переводом, я не нашёл, как не старался. И смысла, естественно, не уловил. Судя по всему, мой подстрочный перевод, сильно отличается от того, что был у Маршака. И это, теоретически, можно понять. Ведь классик – хорошо знал английский. Но…
Я считаю, что для того то и делается перевод, чтобы на родном языке, доступными словами, ни у кого не вызывающими вопросы, передавать основной смысл контекста. Тем более, если поэт-переводчик, в совершенстве владеет языком оригинала. Но в данном случае, этого не произошло. И я, прежде всего, как читатель, желающий насладиться красотой шекспировской речи, ничего не понял. Хотя, я могу в чём-то и заблуждаться… Третье четверостишие, вышеуказанного сонета, также, не точно, передаёт шекспировский оригинал, потому, что в нём Маршак рифмует первую строку со второй, а третью с четвёртой. Так видно мастеру удобно переводить, хотя, должен вас заверить, что у английского драматурга,
во всех сонетах, кроме девяносто девятого и сто двадцать шестого, о которых я упоминал ранее, чётко рифмуются в каждом из трёх четверостиший – первая строфа с третьей, а вторая с четвёртой. Но и это, в общем – то не так важно, по сравнению с тем, как по своему построению, выглядит маршаковский перевод сонета вообще. А в нём, первые два четверостишия рифмуются – АБАБ, а третье, как ни странно – АББА. Я сейчас даже и не вспомню, у кого из других поэтов встречается подобное построение сонета.
В заключительной части своей статьи, целью написания которой послужило то, чтобы вы поняли для чего и почему, я, на протяжении десяти лет, мечтал сделать свой вариант перевода всех сонетов Шекспира, рассмотрю поподробнее один из сонетов английского драматурга, вернее, его современный перевод.
Вот как переводятся в пятнадцатом сонете, последние две строфы: «И в решительной борьбе со Временем, ради любви к тебе,/То, что оно будет отбирать у тебя, я буду прививать тебе снова». Обратите внимание на слова в контексте: «Временем» и «прививать». Это, так называемые, «ключевые» слова, присутствие которых, обязательно в поэтическом переложении сонета, потому, что именно они заключают в себе основной смысл данных строф. По крайней мере, я так думаю. А Маршак, с высоты своего полёта, видно, считал по-другому. Вот его перевод этих двух строф:
Но пусть мой стих, как острый нож садовый,
Твой век возобновит прививкой новой.
По-моему, эти два стиха, не совсем точно передают содержание подстрочного перевода, в котором, кстати, нет таких слов, как: « стих, острый садовый нож, век». Я так перевёл это место в пятнадцатом сонете:
Сражаясь с Увяданием сурово,
