Литературный журнал «Кольцо А» (Москва), раздел «проза», номер 118, 2018 год. Алексей Курганов, рассказы «Томатный ангел» и «Здравствуй дружок!». Ссылка - http://soyuzpisateley.ru/publication.php?id=1022
Алексей Курганов
Томатный ангел (рассказ.)
«В последнюю среду августа каждый год в городе Буньол (Валенсия, которая в свою очередь является регионом Испании) проходит «Томатный фестиваль», или «Битва томатов» (La Batalle del Tomate), или попросту «Томатина» (La Tomatina).
Посвящается этот грандиозный праздник уходящему лету. Конечно же, это торжество, как и все испанские праздники и фестивали, не проходит без музыки, танцев и плясок, фейерверков и бесплатных угощений. Но у этого праздника есть своя особенность, привлекающая сюда десятки тысяч туристов со всех уголков мира, это кульминация праздника — томатная битва, проходящая на городской площади Plaza del Pueblo.»
С улицы слышится неясный, но по интонациям нетрудно догадаться – воинственно-боевой шум. Я откладываю в сторону бумагу и ручку, закрываю журнал и выхожу на балкон. На улице – умеренно жарко, вовсю светит солнце, птички чирикают, травка зеленеет, скамейки голубеют. На асфальте – лужи от только что проехавшей дорожной «поливалки». Хорошо! Красота! Можно жить!
- Я ща те в рожу заеду этой помидориной! – слышится оттуда, снизу визгливый голос, и я опускаю глаза на звук. Возле овощной палатки, называем в народе «клеткой» или «обезьянником», разыгрывается нешуточная битва. Мощная толстая тётка, удивительно похожая на мадам Грицацуеву из гайдаевских «Двенадцати стульев», размахивая в воздухе кулаком с зажатой в нём помидориной (у тётки и лицо удивительно похоже на здоровенный, перезревший томатный плод), яростно наскакивает на Мустафу, низкорослого щуплого продавца-узбека, торгующего в этой самой обезьяньей «клетке». Даже не видя его, понимаю, что Мустафе сейчас приходится очень несладко. Такие тётки слов на ветер не бросают. Невольно на ум приходит рекламный слоган: «Танки грязи не боятся…». Это называется - ассоциативный ряд.
- Понаехали тут и торгуют всяким гнильём! – продолжает бушевать тётка. Она действительно страшна и неукротима в своём, как она считает, совершенно праведном гневе. Всё правильно: такие танки действительно ничего на свете не боятся. А уж этих «тут понаехавших» и подавно.
- Ай-ай, зачем киричать, зачем гыромко… - причитает невидимый мне сверху несчастный «понаехавший». – Сийчас заменим, зачем киричать… Тихо надо, кулютурно…
А вот это он зря, насчёт «кулютуры»-то! Очень даже зря! Совершенно не подумал о возможных последствиях! Тётка, конечно же, в ответ на это его неосторожное замечание, издаёт очередной воинственный звук. На её месте я бы Мустафу просто убил. Раздавил как помидорину.
- Ишь ты, культурный нашёлся! - и опять. – Понаехали тут… культурные! Плюнуть некуда!
- Зачем пюлювать? – тщетно пытается погасить этот яростный словесный пожар несчастный наивный Мустафа. – Пюлювать не надо! Надо кулютурно (и упёрлась ему эта культура! Тоже мне Омар Хайям!).
- Ты меня поучи ещё, поучи! Ты в своём кишлаке учи своих баранов, а здесь нечего! Учитель выискался! Дитё гор!
«…Сигналом для начала томатного хауса служит стрельба из водной пушки. Специальная петарда запускается с городской ратуши примерно в часов 10-11. В центр города на площадь начинают подъезжать грузовики, гружёные переспелыми томатами — главными героями праздника, которые и являются снарядами в этой битве.».
Несколько лет назад, летом, я встретился со своим давнишним приятелем. Его звали Рахим, он летел из Брюсселя, с европейского экономического форума, домой, в Узбекистан, через Москву, и решил задержаться в нашей столице на пару дней, «добить» свои служебные дела и попутно навестить меня. По национальности он был чистокровным узбеком, и не простым, а какого-то очень древнего, чуть ли не падишахского рода-происхождения. В общем, на самом лбу у Рахима с самого его рождения было написано повелевать и царствовать, но случилась какая-то очень нехорошая, очень мутная история, и даже с политической подоплёкой, в результате которой, будучи совсем ещё маленьким ребёнком, он оказался в детском доме.
- Я там, в детдоме, когда боялся, то всегда под стол залезал. У нас в столовой стол стоял. Большой, широкий. Говорили, что его когда-то много лет назад нашему детдому сам Берия подарил, Лаврентий Палыч.
- А чего ты боялся?
- Помидоров. Нас, понимаешь, каждый день помидорами кормили. И в салатах, и в супе, и со вторым, и томатный сок на третье. Я их не просто боялся. Я их ненавидел! Детский дом находился на территории крупного овощеводческого колхоза, который специализировался на этих самых помидорах. Вот нас ими и кормили, некондицией. Её почему-то всегда очень много было, а выбрасывать совхозу было жалко, всё-таки труд…А раз магазины не брали, то эти помидоры везли к нам. Вот… Хлеб - с помидорами, рыба - с помидорами, каша - с помидорами. Они мне даже по ночам снились. Здоровые такие, с красными лицами. Окружают меня и зловеще так шепчут: ешь нас, ешь, ешь, ешь! Да… И тогда я забирался под стол. Сначала наяву, в столовой, а потом и во сне. Там, под столом, было так хорошо! И никто и не догадывался, что я сижу именно там. Потому что я сидел тихо-тихо, и даже закрывал глаза, представляя, что иду куда-то с папой и мамой по большому-большому полю, и мне в лицо дует тёплый ветерок, и родители улыбаются и гладят меня по голове… Или я представлял себя ангелом, который летает вместе с птицами высоко между облаками и смотрит на людей, которые стоят там, далеко внизу, и удивлённо смотрят вверх и спрашивают друг друга: а что это за мальчик летает как птица? Вот… А когда завтрак, обед или ужин заканчивались, то я вылезал.
- И что же? – недоверчиво фыркнул я. - Воспитатели никогда не замечали, что тебя нет за столом?
- Не замечали. Во-первых, потому, что обеденный зал был не просто большой, а огромный. И детей за столы садилось сразу очень много. А я, когда раздавали еду, за столом был. И только раздатчики уходили, я – шмыг туда! И молчок. Всё очень просто.
- Но ведь твоя же порция оставалась? Они всё равно должны были заметить!
- Её другие ребята съедали. У них на помидоры был хороший аппетит. А у некоторых вообще не было предела насыщения. Больные. Так бывает. Да… А прошлой осенью, в Люксембурге, на встрече экономистов стран Бенилюкса, я увидел в банкетном зале – нет, ты не представляешь! – точно такой же стол! Ну, копия! Один к одному! Я спрашивал всех, откуда он здесь взялся. Никто не знал. Говорили, что, кажется, его привезли сюда какие-то русские, но на самом деле русские привезли, или мне говорили так, чтобы отвязался - неизвестно. И знаешь, что я сделал?
- Догадываюсь. Даже знаю.
-Вот именно! Мне сразу стало так хорошо! Ведь там, под столом, рядом со мной, не было этих самодовольных, этих показушно-деловых, этих наглых, жирных подбородков и щёк! Всех этих акул мирового бизнеса, которые ничего, кроме или своих оксфордов-кембриджей, или наших тюремных нар, ничего в жизни не видели. И поэтому они сами были наглыми и жирными помидорами.
- Да уж, представляю, каково общаться с такими овощами ангелу, который летает вместе с птицами!- засмеялся я. Рахим застенчиво улыбнулся. Улыбка как всегда была замечательной.
- Вот именно! – сказал он. – Но что поделаешь? С волками жить – по волчьи… общаться. Да, не перебивай… И, знаешь, что я в конце концов сделал?
- Тоже догадываюсь.
- Вот именно! – сказал он в третий раз. – Да, купил и увёз с собой! И когда мне теперь становится страшно или просто плохо, то я забираюсь под него. Там так хорошо. Как это называется? Может, я схожу с ума, а?
- Да нет, ничего страшного. А называется это очень просто – шизофрения. Раздвоение личности. Это сейчас у вас, у бизнесменов, в порядке вещей. Такое милое, совершенно необременительное состояние.
Рустам замолчал, задумчиво почесал-потеребил свой тонко вылепленный, клювообразный, аристократический нос, доставшийся ему в наследство от его древнего падишахского рода.
- Во и Зухра говорит – дурак.
Зухра – это его жена. Он – высокий, широкоплечий, с тонкой талией и широкими плечами, интересный, именно по-восточному красивый мужик, вообще – эталон мужества и благородства. А она – тощая, безгубая (две блеклые тонкие полоски под носом не в счёт), с волосами цвета замокшей пакли. Характер – не дай-то Бог! Если начнёт ругаться – это на полчаса, не меньше! И детей у них нет из-за неё, Зухры. Женские проблемы ещё с детства.
- Я бы её давно бросил, но не могу, - признался Рахим.
- В чём проблема?- не понял я. – Тем более, что по вашим мусульманским обычаям это - плёвое дело. Ты же мне сам говорил, что нужно три раза сказать: развожусь, развожусь, развожусь - и всё, свободен как ветер над твоим французским Куршавелем. Тем более что скучать не будешь. Помнишь, как Высоцкий пел, «у него в любой деревне две-три бабы точно есть!». Ведь есть, а, Рахим?
- Конечно, есть, - вздохнул он. – Куда же без них… Только то бабы, а то – Зухра. Мы же вместе с того самого детдома. Она мне кушать всегда приносила. Знала, что голодный и приносила. Сама не ела, а мне несла. Брови так сурово сдвинет и суёт лепёшку. И молчит. И эти брови опять же… Разве после этого бросают?
- Да, похоже, доставалось тебе там, в детдоме-то, - сказал я.
- Нет-нет! – как-то очень горячо возразил он. – Там было совсем неплохо, нет! И я детдом не ненавижу, нет! И вообще, у нас был хороший детдом. Официально считалось, что для детей, задержанных в умственном развитии. Имбецилы, олигофрены, дебилы. Официально! По документам! – подчеркнул он, и я заметил в его глазах-черносливах смешливо-лукавые огоньки. - А с такими детьми, конечно, сложно. Подход нужен, терпение. Но Аллах велик! Терпи ты – будут терпеть и тебя.
- А ты-то с какой стати попал в такую компанию? – удивился я. – К этим самым умственно задержанным?
- Об этом, как говорится, история умалчивает (и опять вспыхнули и погасли эти лукавые огоньки! Ах, Восток, ах, это восточное многозначие! Здесь говорят не слова, а жесты, взгляды, мимика.). Борьба кланов - жестокая штука. Это считалось, что всё, при наступившем социализме все эти межродовые предрассудки прочно изжиты… - и Рахим иронично усмехнулся. – Все вместе, взявшись за руки, дружно шагаем к общему светлому будущему. А на самом-то деле как было Средневековье, так оно и оставалось. Только выкрасилось в партийные одежды. В том смысле, что борьба насмерть, и никакой пощады. Даже детям.
Нет, мне ведь действительно с детским домом повезло! Он был на очень хорошем счету. Со старыми традициями. Его ещё при Дзержинском организовали, для беспризорников. А в тридцатые-сороковые там собирали детей «врагов народа». Я же тебе сказал: сам Берия стол подарил. Хороший стол. Уютный… Наш детский дом даже в области на Доске Почёта висел. И воспитатели были хорошие, и даже директор. Все толстые такие. И постоянно смеялись. Нет, всё было хорошо. Вот только эти помидоры… И
