старшие нас почти не обижали. Только так, иногда. Я теперь знаю: дети – жестокие создания, но они не испорченные, потому что в своей жестокости искренны. Они действительно верят, что кулаками что-то можно изменить. В детском доме такая жизненная позиция приветствовалась. Нам и наша отрядная воспитательница, Тамара Ибрагимовна, она была из семьи ссыльных карачаевцев, так и говорила: надо быть умным, хитрым, сильным и безжалостным. Умная женщина. Она знала, что говорила. А детдом я не ненавижу. Просто я его не люблю.
- Как же так может быть? Не любить и не ненавидеть?
- Может. Он просто есть. Как небо, как земля. Как Родина. Есть - и всё.
- Что значит «есть»? Тебе уже сорок с лишним. Где это он «есть»? Может, уже сломали давно.
- Вот здесь, - и Рахим постучал себя костяшками пальцев по лбу. - В мозгах. Навсегда. И его не сломали. Стоит как и стоял. Существует. Я туда недавно пол-миллиона перевёл.
- В мозги?
- Ага. Улица Клары Цеткин (мы звали её - «Целкин». Ну, сам понимаешь… Хулиганы.), дом номер пять. Это рядом с кладбищем, около автобусной остановки. Очень удобно.
- Для умственно заторможенных покойников? - я всё же попытался его развеселить. Вопрос оказался очень неудачным. Это от отсутствия тренировки. Закис я в своём «серьёзном» журнале. В Узбекистан, что ли, слетать?
- И для приезжающих тоже, - совершенно серьёзно ответил он. – Нет, там действительно хорошо! Акации! Старушки с искусственными цветами. Пивной ларёк. Там ещё газировкой торговали. По три копейки стакан. Я помню. Я тогда знал, что настоящее счастье – это стакан холодной, с пузырьками, газировки и целая пачка сладкого печенья.
- Ты гурман, Рахим. Единственное отличие от настоящих гурманов – не ешь помидоров.
- Слушай, прекрати, да? Ты в детстве всё любил?
- Нет, не всё. Ангелов не любил. Боялся.
- Кого?
- Когда я был маленький, то моя бабушка – она очень набожная была – всегда брала меня с собою в русскую церковь. Есть такая в Ташкенте. Мне там нравилось: тишина, покой, свечки горят. Всё так красиво, неторопливо. У батюшки – седая борода. А на иконах – ангелы. Нет, там были и другие персонажи, но я почему-то видел только ангелов.
- Что же в них такого страшного?
- Да то же, что и в твоих помидорах. Их было много. Куда ни посмотришь – они. Это называется - пресыщение.
-Нет, это называется – очко, - грустно усмехнулся Рахим (ну наконец-то обозначил что-то воде смеха!). Или перебор. Так у нас в тюрьме говорили. Мне и с тюрьмой повезло. Сидел с уважаемыми людьми. Двоих расстреляли, а один, профессор из Ленинграда, сам повесился. Но умные. Я там, в тюрьме, пять раз прочитал Коран и выучил английский язык. Там много времени для самообразования.
- Не знаю, не сидел. Это у тебя – красный диплом тюремных университетов, а у меня обычный, синий, об обычном высшем образовании. Никакой романтики. А, кстати, о Коране. Зачем пять раз?
- Это мало, - сказал Рахим. – Коран нужно читать всю жизнь. Как вам, христианам, Библию. Это великие книги. Ими нельзя насытится.
«С начала битвы каждый должен сражаться сам за себя. Кто раньше участвовал в боях, настоятельно рекомендует надевать защитные очки и перчатки, и как можно меньше одежды. Участники праздника подбегают к грузовикам под градом помидоров, хватают снаряды и весело мстят тем, кто не добежал до грузовиков первым.
Обязательным условием праздника является тот факт, что перед броском томат следует помять, дабы травму не нанести. А ещё не разрешается проносить стеклянные бутылки и любые предметы, которые могут навредить, если случиться потасовка.
Битва длиться два часа строго по сигналу. Всё это время рестораны, бары и кафе закрыты, вообще все общественные места закрываются специальными пластиковыми навесами чтобы сохранить стёкла и как можно меньше запачкать стены. К концу побоища площадь превращается, в буквальном смысле слова, в томатную реку.».
« У верблюда два горба, потому что жизнь – игра». Вторым «горбом» для Рахима оказалась объявленная Горбачёвым перестройка. Вообще то, могла получиться довольно стандартная слезливая история, как мальчик из детдома, пройдя огонь и воды, в результате этой самой перестройки с её «новым мышлением», превратился в преуспевающего бизнесмена, которому за все его несправедливые страдания судьба в виде государственных реформ начала денно и нощно дудеть в медные трубы. Увы, эти сказки, которые в то время были очень популярны среди начинающих олигархов, сегодня уже совсем не «катят». Из детдома попадают либо в тюрьму, либо в дурильник, в лучшем случае – на завод. Поэтому оставим этот наив для мечтающих выбиться в «денежные мешки» простаков, жизнь гораздо проще и приземлённее: там, в Узбекистане, воспрял местечковый национализм, вместе с ним резко поднялся тот самый рахимовский падишахский род, вот и случилось то, что случилось. Рахим оказался «на коне», без труда протиснулся (или его протиснули) к государственной «кормушке», успел из неё нехило схватить, пока другие лишь засучивали рукава, чтобы запустить туда свои загребущие лапы, и вовремя шагнул в сторону, чтобы нахапанное ненароком не отобрали. Правда, случился некоторый неприятный нюанс, и он загремел в тюрьму по статье, которая раньше, при Советской власти, считалась подрасстрельной. Но были уже другие времена, и подрасстрельная статья превратилась в символ удачливости и достоинства, а проходившие по ней сидельцы стали мучениками и старастотерпцами. Рахимовский род устроил большой скандал, поднявший возмущение даже в международном масштабе, а тогдашние правители очень боялись такой «международности», она могла сильно осложнить их падишахское правление. Поэтому с самого верха был спущен ясновельможный приказ - и Разим вышел на свободу с чистой совестью (впрочем, грязной она у него никогда не была. Грязь к нему просто не приставала.) да плюс к тому ещё и с заметно выросшим авторитетом. Одно слово – молодец. Не растерялся.
«Исторические корни этого необычного праздника уходят ко времени диктаторского правления Франко. По одной из версий, забрасывание друг друга помидорами служило символическим протестом его режиму. Но вероятнее всего, подобный смысл томатным баталиям был придан позже, когда местный праздник уже прославился по всей Испании.».
- Ладно, скажу. Да это уже и не тайна. По официальным бумагам считалось, что в нашем детском доме содержались психически неполноценные. А на самом деле он был очень не простой, наш детский дом, а неполноценные служили всего лишь прикрытием,- и Рахим назидательно поднял вверх указательный палец - Потому что на самом деле он был для детей высокопоставленных родителей со всего Союза. Партийные секретари, депутаты, крупные чиновники. Дети тоже были разные. Кто избалованный, тем трудно приходилось. Они не понимали, что всё изменилось, и их теперь можно унижать. А тем, кто нормальный, без капризов, тем всё-таки проще было. Они не были избалованы. Но их было мало.
- А ты каким был?
- Меня дедушка воспитывал, Абдулла. Он был мудрым человеком. Он знал: роскошь – портит. Поэтому мне было всё-таки легче.
Я там подружился с одним мальчиком, Павликом Павловым. Смешно, да? Павлик - и к тому же Павлов. Иван Иванов. Масло масляное. У него папа был большим человеком. Секретарь ЦК, финансовый отдел…
- Подожди! - от неожиданной догадки я чуть было не подпрыгнул прямо в кресле. –Это уж не тот ли самый Павлов, который…
- Да-да, - печально кивнул Рахим. – Который после ГКЧП застрелился.
- Или застрелили.
- Да, или застрелили. И жена его как-то очень странно погибла. В те же дни. Писали, что пьяная уснула за рулём… Газеты для того и нужны, чтобы что-то писать. И не обязательно правду. А правды теперь уже никто никогда не узнает. Потому что этого никому не нужно знать… А Павлик был хорошим мальчиком. Он стеснялся своего веса, но был совсем не избалованным, совсем! Он, когда только поступил, сначала всё время молчал, дичился. Потом, месяца через два-три, конечно, оттаял, но всё равно дружил только со мной и с Зухрой. Не знаю почему, но мы как-то сразу друг другу понравились. И Зухра тоже.
- А она, значит, тоже не из простых?
- Нет, она-то, пожалуй, как раз из простых! – рассмеялся Рахим. – Её папа был простым председателем колхоза и поругался с самим Адыловым. Да-да, у которого был персональный зиндан. Кто же ругается с такими могущественными людьми? Таким людям нужно улыбаться и кланяться, а, улучив момент, тихо и незаметно зарезать. Но папа Зухры был настоящим коммунистом, поэтому не принимал всех этих восточных тонкостей. И поэтому исчез. Он был честным членом партии, и Адылов его убил. Нет, тело, конечно, не нашли. Кто ж его найдет? У Адылова была своя гвардия, из уголовников, они умели прятать трупы.
- А ты сам-то знаешь, что из себя представлял этот папа Павлов?
- Конечно, - спокойно сказал Рахим. – «Золото партии». Сейчас Павлик живёт в Соединённых Штатах. Его старший брат вытащил из нашего детского дома, когда успокоилась вся эта перестройка. Я его, Павлика, в Париже видел. Он сейчас уважаемый человек. И стал ещё толще, чем был в детском доме! Я ему, конечно, об этом не сказал, но он всё понял по моим глазам и засмеялся. Это, сказал, не живот. Это, Рахим, комок нервов. Да, у него очень напряжённая работа. Он один из директоров «Амэрикэн-бэнк-трэнзит». Очень уважаемая финансовая фирма. Пятьдесят отделений по всему земному шару.
- На партийном золоте поднялся?
Рахим неожиданно задумался. Потом поднял глаза и внимательно посмотрел на меня.
- Я понял твой вопрос. Я понял и следующий вопрос. И все остальные, которые ты мне захочешь задать. Поэтому я отвечу сразу на все. Да-да, одним ответом. Вот представь себе такую ситуацию: некто Икс, ну, пусть это будет тот же Павлик, звонит из своей Америки сюда, в Россию, в Кремль и говорит: золото партии находится у меня, и я хочу его отдать России. Ты можешь представить такую ситуацию?
- Теоретически – да, - засмеялся я. – А практически – это уже работа для психиатров.
- Тогда ты понимаешь, что ни одна копейка из этого партийного золота так и не дойдёт ни до конкретного врача, учителя, школьника, рабочего, пенсионера? А куда она уйдёт? Вот именно! Я всегда знал, что ты умный человек. Поэтому нет предмета для разговора на эту тему. Потому что какой богач на том золоте жирует – здешний, российский, или их, американский – простому народу по большому счёту всё равно. Так что не нужно задавать этого неосторожного вопроса, который ты мне всё-таки задал.
- Ладно, - согласился я. – Будем, считать, что я очень сильно испугался.
- Ну вот, всё-таки обиделся, - сказал Рахим. – Да, крови на этом золоте много. Но время всё уже расставило по своим местам. Когда возник весь этот шум насчёт партийной казны, народу сказали как? Некие могущественные и зловещие партийные боссы украли у народа ЕГО деньги. То есть, те, которые принадлежали именно НАРОДУ. Поэтому их нужно обязательно найти и
