Волшебный, чарующий, восхитительный...

хозяина дома, двух его братьев, его старшего сына и Коромыслова. Они здесь «гудели» со вчерашнего вечера.

  Сязина все знали отлично, и сразу пригласили к столу.
- Я здесь по важному делу, - сказал нерешительно Сязин. - Вы все мне будете очень нужны. Желательно, трезвыми…
- О делах мы с тобой опосля потолкуем, - приветливо отозвался Копенкин. - Садись, вот, поближе ко мне, да посиди по-хорошему с нами… Налей-ка, братишка, ему пополнее, штрафную.
  Сязину передали полный стакан водки, он, пожелав всем здоровья, отпил из него половину и с беспокойством подумал, что вряд ли сегодня удастся договориться о деле: мужики продолжали «гудеть». Из их сбивчивых и возбужденных речей было понятно, что положением с рыбой в реке и они недовольны до крайности. Они вспоминали о временах, когда рыбы здесь было «от пуза».  В их, надсаженных до хрипоты голосах, слышалась ностальгия: «А ты помнишь, как…», - начинался новый рассказ о том, как сытно и счастливо жилось им здесь в прошедшие годы.
  Сязин, смакуя янтарный осетровый балык, бегло осмотрел стол и подумал, что и сегодня эта братва не совсем голодает: на блюде, кусками, лежала вареная осетрина, тут же красовался свежий балык, крупная сушеная вобла... Икры, правда, как раньше – тарелками, не было. Зернинки ее виднелись только на желтках, сваренных вкрутую и разрезанных на половинки яиц, - закуска, придуманная местными домохозяйками.
  Копенкин, жилистый, коренастый мужик с морщинистым, обветренным, до коричневого цвета, лицом и теперь, в свои шестьдесят с лишком лет, выглядел крепким на зависть. Можно легко представить, каким он был удальцом в те времена, о которых с тоской вспоминал он сейчас:
- В путину разрешалось ходить только под парусом, под мотором нельзя - в косяк угодишь – за лодкой тянется полоса порубленной рыбы… Я однажды шест потерял: хотел лодку продвинуть, а ткнул в косяк воблы… Шест из рук так и вырвало, и он, как стоял вертикально, так и стоял, пока я его из виду не потерял – вот какой плотности был тот косяк!.. Неводом, бывало, за вахту один замет только и сделаем – крылья к берегу подведем, и рыбу в бударки и прорезя часа четыре переливаем…
  Копенкин посматривал искоса на собутыльников, бывших моложе его и с интересом слушавших его речь. Поощряемый их вниманием, он продолжал говорить:
- Тогда при кажной тоне приемные пункты стояли с прорезями и рыбницами, а на кажном русле - рыбкомбинаты и рыбозаводы. Пять комбинатов в ту пору в области были, и все они работали на полную мощь…  Морозильники, консервные цехи… Воблу направляли на вялку, а когда людей было мало и с нанизкой ее не поспевали, то просто солили колодкой. Бочками колодку отправляли на Север – там она деликатесом считалась, как у нас осетры в это гиблое время.
  Осушив новый стакан, Копенкин с удовольствием крякнул, понюхал ломоть домашнего хлеба, и продолжил сравнение:
- А сейчас за вахту полцентнера рыбы не удается поймать… О краснухе я уже и говорить не могу – угробили красную рыбу. Всю истребили!.. Нет, не рыбаки, и не браконьеры! Не думайте!.. Это наши правители на нас переводят стрелки часов, хотят с себя всю ответственность снять. Рыба ушла из-за их недогляда!.. Из-за грязной воды, из-за того, что никто рыбоходы не чистит, прокосы на раскатах не делает… Вся рыба теперь в Урал подалась – там понимают, что о рыбе надо сурьезно заботиться…
  Сязин не застал той поры рыбного изобилия, о которой так красочно рассказывал бывалый рыбак, и слушал внимательно, но он не забывал и о цели своего визита сюда.
  Разговор об этом он начал с подходца:
- Сейчас же путина, а вы все дома?.. Что-то случилось?..
- А чего зря сети мочить?! - за всех ответил Копенкин. - Красную рыбу брать не велят – запретили, а частика в это время даже на котел не поймаешь…
- И в такой обстановке поработать придется, - сказал внушительно Сязин и приступил к изложению задания.
  Рыбаки слушали его с недоумением: как же им столько осетров наловить?! Если и попадется какой, так его положено отпустить. Да еще неизвестно, какой инспектор будет дежурить: бывает, что всю рыбу инспектора себе забирают.
- Инспекторов пару дней на участке не будет, - пообещал Сязин. - Нужно за это время отловить штук двенадцать голов… Ну, конечно, себе кроме этих отловите, но мне для дела – не меньше двенадцати!.. Это и для показа, что у нас не все еще пропито, и для угощения гостей!
  Условие было заманчивым: без всякой боязни можно получить было то, ради чего они то и дело рисковали свободой. За столом, предвкушая поживу, заметно повеселели.
- Вот это деловой разговор! - Копенкин оскалил мелкие, пожелтевшие от никотина и времени, зубы. - Все сделаем так, что иноземные гости будут хрюкать от удовольствия…

  Сязин домой не поехал. Позвонил Фишману и сказал, что останется здесь до приезда сюда делегации, что с рыбаками достигнут консенсус, но надо подготовить все на тоне: стол, где рассядутся гости, скамейки, проверить состояние причала, ну и все такое, по мелочи.
  Фишман дал на это добро и сказал, что сам он на тоню приедет на машине пораньше.
    И сейчас они вместе ожидают гостей, чувствуя при этом небольшое волнение, как студенты перед сдачей экзамена по сопромату.

  Наконец вдали сверкнули на солнце стекла быстроходного судна. Ракета! Гости! Фишман сдернул с головы надоевший убор и, как бы в приветствии, сделал круг шляпой в воздухе.
  По этому заранее оговоренному знаку рыбаки приступили к выполнению задания. Двое спрыгнули с судна на берег и воткнули в грунт кол с канатом, крепившимся к береговому крылу невода, на судне обороты двигателя увеличились, оно сделало задний ход, развернулось и направилось к середине реки, а за ним, словно шлейф подвенечного платья, потянулось полотно невода. И тут же, примерно в километре от причала, на притонке, задвигались еще несколько человек – тоже люди из этой бригады. Замет начался.
  Фишман продолжал наблюдать за приближением «Ракеты», а Сязин переключился на действия рыбаков. За результат их работы он отвечал персонально.
  В бинокль, привезенный предусмотрительным Фишманом, он видел, как с неводника на берег передали урез – второй канат невода, как заправили его в береговую лебедку, как перебегали с колом, управляя сплавом невода, два рыбака, и как к берегу стали медленно приближаться темные черточки - поплавки невода.
  В это время от притонка отошла моторная лодка и двинулась через полукруг, очерченный поплавками, к противоположному берегу Волги. Ход ее был тяжелым, как будто она тянула на буксире слона. Но вот сидевший на корме человек нагнулся, и в его руке блеснул нож. Лодка, как бы освободившись от тяжести, прибавила ход, перемахнула через поплавковую полосу и двинулась снова к притонку.
  Сязину все эти странные действия были понятны. Это был ключевой момент в продуманной до мелочей программе: лодка на кукане тащила заранее пойманных осетров, кукан был отрезан тогда, когда рыба, сойдя с него, должна была остаться вся в неводе. Таким образом гостям был гарантирован обещанный им в Москве обильный улов.
  Увидев отмашку, поданную с притонка Копенкиным, Сязин успокоился – считай, что полдела сделано.
  Чтобы не сорвалось и другое полдела, Сязин подстраховался: из ранее пойманной рыбы по его указанию две головы были переданы поварам, которые в недалеком лесочке готовили угощение – знаменитую волжскую уху. На длинном столе, покрытом новыми скатертями, уже стояли вазы с икрой и расставлялись другие закуски: гости не должны томиться в ожидании – пусть посмотрят на рыбу и сразу – за стол!
  «Ракета» тем временем замерла у причала. С ее борта спустилось на берег около двадцати человек. Возглавлял эту процессию первый заместитель местного губернатора.
    Иностранных гостей сразу можно было узнать по висевшей на них фото- и видеоаппаратуре, но кто из них был тот самый знаменательный внук, с подачи которого затеяна эта крупномасштабная показуха, Фишман определить не сумел.
- Веди, показывай, что тут у вас, - приказал ему зам губернатора, и люди следом за Сязиным потянулись к притонку.
  Крылья невода уже находились рядом с берегом, из его мотни бравые рыбаки тащили за жабры крупных рыбин и раскладывали их на мелководье перед гостями. Защелкали затворы фотографических аппаратов, заработали видеокамеры.
  Сязин заметил, что у одного осетра изо рта тянется веревка, кукан. Это был самый крупный осетр, он, вероятно, был пойман первым и первым посажен на привязь. От долгого пребывания в неволе он обессилел и не смог сойти с шероховатой веревки. Сейчас осетр почти не подавал признаков жизни. Рыбаки переглядывались и усмехались, но никто из гостей на эту странную рыбу внимания дипломатично не обратил.

  А в воздухе появился изумительный запах – запах вкуснейшей свежей осетровой ухи! Уже редкий, но незабываемый запах! Этот запах очаровывал, пьянил, возбуждал аппетит. Такой аппетит, что гости стали носами втягивать воздух и озираться.
  Воздух уже был насыщен упоительным запахом, а запах все расширялся и стелился по берегу. Он расширился до неимоверных размеров, пересек Волгу и дотянулся до раскинутого там старинного поселения. Оно казалось безжизненным. А запах все расширялся, струился по переулкам, обволакивал стены деревянных домишек, проникал внутрь через окна и щели. И село оживилось. Из ветхих хибар, как блохи из шерсти бродячей собаки, обработанной дустом, вдруг стали выскакивать люди. Покрутившись на месте с поднятыми кверху носами, они бежали на берег, грузились в деревянные лодки, и вскоре гребная флотилия устремилась на волнующий аромат.
  «Сейчас здесь будет настоящий бедлам, - подумал встревоженно первый зам губернатора. - Набегут, встанут, как дикари, вокруг стола и будут во рты всем заглядывать!»
  Он подошел к переводчику и сказал ему на ухо несколько слов. Переводчик, не мешкая, и тоже с встревоженным видом, обратился к гостям, часто употребляя при этом разноязычные мобилизующие слова: дикари, голодранцы, аль-Каида… Иностранцы, не задавая лишних вопросов, затрусили к «Ракете».
- Дай команду погрузить улов на «Ракету», - сказал Фишману первый зам губернатора. - Мы гостей покормим в городе, в ресторане.
- Всех осетров забираете? – уточнил Фишман.
- Всех, всех. Не скаредничай. Вы здесь рыбешку пока еще видите…

  Когда первые лодки настолько приблизились к берегу, что различимыми стали капли воды, падавшей с весел, и слышен был скрип напряженных уключин, «Ракета» уже поднималась на крылья.
  В нее, кроме живых осетров, был погружен котел с кипящей ухой и то, что уже было разложено на столе.
  Оставались только голые доски стола и – запах… Волшебный, чарующий, восхитительный запах.
2009 г