С утра у него было предчувствие. Не то чтобы очень сильное, но в то же время достаточное, чтобы день пошёл не так, как обычно. С восьми до одиннадцати он работал над текстом из Наг-Хаммади, предположительно принадлежавшем перу Василида.
Несколько строчек на жёлтом пергаменте под ламинатом. Пергамент рассыпался на крохотные фрагменты, но Юэл сумел разобрать отдельные буквы и даже слова:
"…1267 небес ... Как лестница восхождения… Нижнее небо — то самое, что мы видим над своей головой... Под ним косность материи пленяет зёрна разума... Лишь немногие из них сподобятся освобождения..."
Юэл морщился, как от зубной боли. "Сподобятся". Перевод не нравился ему, но он ничего не мог поделать. Вдохновение сегодня прокладывало другие пути. И что бы он ни делал: откидывался на спинку кресла, закрывал глаза, снова морщился, трещал, стискивая ладони, пальцами, вздыхал — толку по-прежнему не было. Тогда он глядел в окно, где было всё то же самое что и вчера, и позавчера, и поза-поза... Безоблачное небо, купа деревьев у кромки шоссе, одинокая будка дорожного регулировщика. Это же надо! Несколько строчек сомнительного содержания за три часа. Он никак не мог сосредоточиться. В голове звучали пришедшие словно бы ниоткуда слова:
"Когда Бог, вошедший в человеческую плоть, открыл глаза, Он долго молчал, созерцая окружающий мир, впитывая пустыню, жар камней и песка, горы, апельсиновое небо, высокое жгучее солнце...
— О, как прекрасна эта Земля, — сказал Он потом. — Она как огненное лоно для боголюдей..."
Это был образ от Принца.
Было только одиннадцать (до перерыва ещё час), но Юэл счёл, что зовом пренебрегать нельзя. Он встал. Тотчас сидевший за столом напротив Лёв высунул из-за монитора свою косматую голову и вопросительно на него уставился. В обеденный перерыв они вместе ходили в столовую напротив. Юэл отрицательно покачал головой, потом убрал в сейф гностический текст и прочие документы и, лавируя между столиками обширного помещения, направился к выходу.
Овальный лифт опустил его в сверкающий холл, где, кроме охраны, в этот час никого не было.
День был пряный и солнечный. В лицо пахнуло морской солью. Сама радость была тут же — за дорогой, огромная синяя чаша, аккуратно вложенная в каменное лоно.
Юэл спустился на набережную.
Редкие прохожие прогуливались вдоль гранитного парапета. Чайки с криками носились над волнами. Внизу о беспорядочно наваленные гранитные глыбы разбивались тяжёлые водяные горы. Влажная зона мира иного — правители там иные и боги иные. Царство морское.
Юэл облокотился о парапет.
"Для молитвы нет лучшего места, — подумал он. — Тут граница миров... Вроде Нави или сумерек, где голос слышен далеко, как на пустом стадионе. — Совсем не заботясь о том, что о нём могут подумать прохожие, Юэл поднял к небу руки и стал беззвучно шептать: — О, Мать моя, София… София Пронойя… Втесни в сердце капельку вдохновения... Воспламени! Пусть дар Твой разбудит мою душу... О, Дева! Не мыслю существования без Тебя. Ты Смысл, Надежда и Вера..."
Он был так сосредоточен и отрешен от всего внешнего, что, спроси его сейчас, как называется город, в котором он находится, он не смог бы ответить. Лидс или Зурбаган. А может быть, Мемфис...
Он постоял ещё какое-то время, облокотившись о перила и глядя на пенные брызги, потом пошёл направо, в конец набережной, и там, по широкой мраморной лестнице, стал подыматься вверх, к Нептуновой Арке. Мимо пролетел шмель — как-то совсем дружелюбно, басовито гудя и совершая плавные эволюции.
На середине лестницы Юэл встретился с Принцем. Принц спускался ему навстречу. Он улыбался, и вся природа его была исполнена простодушием доброты. Он был одет, как испанский дворянин 17-го века. Шитый золотыми нитями камзол, жёлто-красные панталоны, сапоги с широкими голенищами и золотыми пряжками, серебряная шпага на тонкой подвязке. Шляпы не было, что в такой жаркий день можно было считать простительным.
— Привет! — сказал Юэл.
— Привет! — сказал Принц.
Он знал, что Юэл одинок, и потому ему не докучал, откликаясь лишь на зов сердца. В его присутствии Юэл ощущал прилив сил — не физических, конечно, а каких-то иных, внутренних — духовных, быть может. Они пошли рядом по лестнице вверх и какое-то время молчали. Разговор начинался не словами. Энергия присутствия проделывала работу, необходимую для дальнейшего общения.
"Странно, — думал Юэл, — здесь 1267 ступеней — столько же, сколько небес у Василида... Почему-то никто не обращает на это внимания".
Принц смотрел перед собой, улыбаясь.
Наверху было так же как и день назад — прекрасно. Слева был обрыв, ограждённый перилами. Внизу лежала долина, покрытая застройками промышленной зоны, а дальше в зыбком мареве плавились горы. Корпуса заводов казались выросшими из земли, как грибы. Некоторые словно бы объединялись в группы, напоминая очертаниями застывшие корабли. Воздух в той стороне был горячий.
Справа был жилой город — утопающие в зелени садов здания самых разнообразных архитектурных стилей. Прямо же — Нептунова Арка, покрытая тончайшим орнаментом, на фронтоне — статуя морского Бога с трезубцем в руках. Говорят, что получасовое созерцание орнамента просветляет сознание, оздоравливая его не хуже месячного санаторного лечения. В некотором отдалении за Аркой лежали гигантские ассирийские львы, глядящие в сторону моря. За ними, покрытая иероглифическими письменами, вздымалась косая стена пирамиды. Вид у львов был настолько величественен и прекрасен, что казалось, от них исходит пряно-шершавый аромат, который хотелось вдыхать бесконечно.
За спиной внизу оставалось море. Точнее, оно было едино в комплексе с природно-искусственными образованиями этой земли...
— Почему ты Землю назвал огненным лоном? — спросил Юэл.
Принц улыбнулся.
— Это не я... Это Бог, — сказал он.
— И всё же?
— Посмотри туда. — Принц махнул рукой в сторону промышленной зоны. — Что ты видишь?
Юэл посмотрел.
— Много что, — сказал он, пожимая плечами. — Корпуса, здания... Горы ещё...
Принц молчал.
— Небо, деревья... Автобус вон в гору поехал... Дым.
— Дым, — повторил Принц, словно эхо. — На самом деле там только две вещи: пространство и материя. Точнее, то, что мы считаем пространством и материей.
Они помолчали.
— С этим трудно поспорить, — сказал Юэл. — Кстати, ты, кажется, сказал о пространстве и материи, как о продуктах ума?
— Да, они ведь и есть продукты нашего ума. Точнее, мы их так воспринимаем, а каковы они на самом деле, мы не знаем.
— Почему же?
Принц пожал плечами.
— Возьмём, к примеру, пространство...
— Возьмём, — сказал Юэл, улыбаясь. — Некое вместилище, трёхмерное...
— Почему трёхмерное?
— Так... Учёные, опыт...
— Ты прав, опыт... На самом же деле, какое оно — трёх, четырёх, пяти и так далее мерное, мы не знаем. Но мы считаем его трёхмерным. Такова наша информационная функциональность, ограниченная пятью органами чувств. Или энергетическая. А на самом деле оно может быть бесконечномерное. Или, может, оно вообще не пространство. Просто мы его так назвали. Что же это тогда? Какое-то нечто? Чтобы это понять, нужно иное сознание, точнее, иного качества сознание. То же самое можно сказать и о материи. Потому-то, уподобившись мудрым китайцам, уместнее было бы говорить не о пространстве и материи, а о полноте и пустоте, бесчисленные комбинации которых и создают многообразие окружающего мира. — Принц помолчал, задумчиво глядя на вершины далеких гор. — Только в комбинации этих двух начал и возможны жизнь, разум. Если бы была одна лишь пустота, жизнь была бы невозможна. То же самое о полноте. Трудно представить, чтобы в гранитном слое толщиной, скажем, от Земли до Солнца развивался разум. Взаимодействие двух начал, которые по сути стороны чего-то третьего, и создаёт бытие. Только процесс этот можно воспринимать двояко — либо как любовь, либо как войну. Война рождает трупы, а любовь — боголюдей... Это к вопросу об огненном лоне. Понятно?
— Да, — сказал Юэл тихо.
Он смотрел, как какая-то птица, приближаясь, парит над промышленной зоной. Солнечный луч словно бы целовал её, отчего казалось, что птица искрится золотым светом. Когда она приблизилась, стало ясно, что это не птица, а странный огненный шар — размером с теннисный мяч, окруженный, словно аурой, жёлтым сиянием. Это, быть может, была шаровая молния? Шар остановился от лица Юэла в полуметре и завис в неподвижности. Он словно бы изучал человека. Точнее, оба — человек и шар — изучали друг друга. Шар не был однородным. У него были яркие зоны и зоны потемнее — относительно, конечно, так как в целом шар сиял достаточно ярко, чтобы постепенно ослепить человека. Менее яркие зоны на нём напоминали материки, а в целом шар походил на планету. Может, это и была планета?
Юэл протянул руку, чтобы коснуться его, но на половине остановился, так как Принц предостерегающе сказал за его спиной:
— Не стоит!
Так они (шар и человек) и замерли на какое-то время друг против друга. Некое странное, не поддающееся анализу напряжение ощутил вдруг Юэл в себе. Не сказать чтобы это было ощущение опасности. Но давешнее предчувствие непонятно чего явно усилилось. «Что-то грядет…» — промелькнули слова. А потом шар сдвинулся с места. Он опустился и стал входить в середину груди Юэла. Это было странное невероятное ощущение. Комбинация боли, нестерпимого жара и оцепенения. Вместе с тем Юэл ни на секунду не терял концентрации внимания. Ему казалось, будто шар входит не только в его грудь, но во всё его естество. Всё тело у него горело огнём, и казалось, что каждая клетка в нём плавится как в доменной печи. Причем видел он всё это как бы изнутри и со стороны одновременно, будто был одновременно и участником и сторонним наблюдателем этого процесса. Шар погружался медленно и вскоре полностью исчез из виду. Никаких видимых следов он после себя не оставил — ни ожогов, ни даже малейшего покраснения кожи под шёлковой рубашкой.
— Вам плохо? — услышал вдруг Юэл подле себя.
Слова были как тугие надувные шары, ткнувшиеся ему в душу. Он вдруг обнаружил, что уже не стоит, как несколько минут назад, а сидит на асфальте, облокачиваясь спиной о каменный парапет. Рядом, участливо наклоняясь к нему, стоял человек средних лет — невысокий блондин с коротко остриженными волосами, которые торчали ёжиком. Вместо лица у него было маленькое солнышко, на фоне которого проглядывались глаза, нос, щёки, шевелящиеся губы. Человек продолжал говорить, но Юэл его словно бы не слышал. Точнее, он всё слышал прекрасно, но не мог сконцентрировать своё внимание на информационной составляющей обращённых к нему слов, весь фиксируясь на их механической природе. Слова, произносимые человеком, казались ему разноцветными
