Люди любят деньги. И если им серьёзно заплатить, то что?
- Что?
- То и экспертиза будет соответствующая. То есть, такая, какая нужна заплатившему. Понял, будущий счастливый отец? У-у-у-у-у шалунишка! А я тебя предупреждал тогда, на экскурсии: не хватай её за ж.пу! Такие хватания чреваты! А ты не послушался! И вообще, на экскурсиях надо вечность разглядывать, а не за чужие ж.пы хвататься! За ж.пы можно и дома. В кругу, так сказать, семьи и близких.
Всех взять и разогнать!
- Гарька! Меня вчера унизили – и знаешь на ком? То есть, на чём? На Высшем Творческом Совете Высших Творческих Членов! Нет, я понимаю: они – Высшие Творческие Творцы. Непревзойдённые мастера, так сказать, кулуарных игр, подковёрных заседаний, воинствующего эпатажа и прочего машинного доения. Но всё-таки нельзя же так! Всё-таки надо иметь малодушие и восхождение!
- А конкретнее?
- Они усомнились в чистоте моих помыслов и твёрдости идеалов!
- Да, дела… А вообще, откуда он взялся?
- Кто? Что?
- Этот Высший Творческий Совет Высших Творческих Членов?
- Творцов! Ты что… Ты что такие вопросы задаешь? Ты знаешь, что может быть за ТАКИЕ вопросы?
- Что?
- Обструкция!
- Лучше деструкция. И дедукция. Или рефракция. От слова «раком».
- Почему?
- Потому что пора ликвидировать этот ваш Высший Творческий Совет к такой-то матери! Тоже мне, ВэДээНХа нашёлся! ВАСХНИЛ! ООН с ЮНЕСКОм! Как дети, право слово! Творцы, которых знать никто не знает и знать никто не хочет! «А ещё боремся за звание ударника коммунистического труда»! Идиотизм!
- Но они же писатели. И не просто писатели, а писатели земли русской…
- Вот оно что? Вот оно как! Писатели! И чего ж они понаписали?
- Ну, много чего… Например сонеты кропают под Шекспира… Романы разные… Например, «В бурю».
- Понятно. В общем, я тебя предупредил.
- О чём?
- О том, что и тебя могут. Они, знаешь какие творцы?
- Какие?
- Творческие! Они если всем своим творческим хором завизжат – уши опухнут в мгновение ока!
Оригинал Парижской богоматери
- О, какая встреча! Гаррий Бонифатьевич собственной персоной! А что это у вас за плакат интересный на груди? А что на нём написано? Да ещё крупными буквами! «Выпью без закуски!». Оригинально! Сами придумали?
- Извините, я вас не знаю и знать не хочу. Отойдите, пожалуйста. Вы загораживаете возможность прочтения текста мимо проходящим равнодушным гражданам.
- Вот именно, что мимо! Ах, Гаррий Бонифатьевич! Где ваш былой блеск? Куда вы растеряли буйство фантазии? Нет, право слово, что это такое – «Выпью без закуски». «Выжру без стакана». «Закусю без салфетки». «Какну без подтира». Вы же губите себя, Гаррий Бонифатьевич! Себя и свой талант искромётного импровизатора!
- Меня гублю не я. Меня губит моя суровая действительность.
- Бросьте! Когда это вы поддавались обстоятельствам? Я ведь ещё помню те великолепные времена, когда вы выступали на эстраде и представлялись то героическим милиционэром, то крикливым трамвайным кондуктором, то могучим пескоструйщиком, струящим струю, то бесстрашным водолазом, отважно опускающимся в морские пучины водоворотов и бездонных марианских впадин. Было ж время! Были герои!
- Да, было… А сейчас я желал бы стать сотрудником.
- Сотрудником чего?
- Ничего. Точнее, всё равно чего. Но только сотрудником. Всего-навсего. А вы, собственно кто?
- Я? А какая разница? Ну, скажем, Альфонс Доде! Вам что-нибудь говорят эти имя и фамилия?
- А как же! «Собор Парижской богоматери».
- Чего матери?
- Бого. Матери. А что?
- Да, склероз не щадит никого. Даже водолазов. «Собор Парижской богоматери» написал Виктор Гюго. А Альфонс Доде - это «Тартарен из Тараскона».
- Ах да! Тараскон! Это где-то в Карпатах!
- Это где-то в Валенсии, Гаррий Бонифатьевич. Впрочем, это географические мелочи, известные лишь тонким знатокам и ценителям географии, а не разному быдлу. И всё равно вы молодец, Гаррий Бонифатьевич! Какой же вы молодец! Не просто молодец, а молодец тире знойный удалец! Ценю ваше актёрское мастерство! Получите за это на понюшку табаку!
- Премного благодарен-с. А к понюшке не нальёте?
- Чего «нальёте-с»?
- Ну-у-у-у… Чего на плакатике написано.
- Аа-а-а… Извольте-с. Хотя нет, не налью. Самому мало. Поить ещё всякого…
Среди классиков
Гаррий Пэркинс-Кулдеров! Вы обвиняетесь в преступлении! Встать, собака! Молчать, пёс! Говори, тварь! Заткни свою глотку, скотина!
- Ну, вот опять всё та же песня про любовь… Чего ты ко мне постоянно пригрёбываешься как к родному и невероятно близкому? Чего тебе от меня всегда надо вообще?
- «Мне скушно, бес!».
- Ну, вот. Опять. Какой я тебе бес? Сам ты кобыла!
- Это из Пушкина, из «Маленьких трагедий». Неграмотность наша рассейская. Даже классиков не знаешь.
- А мне все эти твои достоевские с мопассанами по барабану! И книппер-ольги- чеховы тоже! И вообще, нельзя ли устроить так, чтобы я столовался в людской, а не за одним столом с тобою, шибко грамотным?
- Что такое? Почему?
- А потому что ты меня достаешь за этим столом до самого ливера своими гнусными прибауточками и оскорблятельствами личности!
- Но я же желаю купаться в лучах твоей литературной славы, Пэркинс!
- Не Пэркинс, сэр, а Пэркинс-Кулдеров. Пора бы запомнить.
- Не царское это дело запоминать, как зовут всякую вшивоту.
- Опять?
- Что?
- Выражение неуважения!
- А кого уважать-то? Тебя, что ли?
- Всё. Забираю все свои котлеты и ухожу. Сиди здесь один. Между нами больше не может быть ничего общего!
- Погоди… Чего ты сразу в бутылку-то… Экий ты, право, неугомонный… Прям Бонифаций какой-то… Половой! Примите у Перкинса его прибор! Вы что не видите: человек не в себе!
Светла-а-ана-а-а-а!
- Итак, Гаррий Бонифатьевич, вы утверждаете, что вчера, примерно в двадцать три часа, в распивочном заведении «Василёк» неизвестная вам гражданка вас обокрала. А именно: воспользовавшись вашим невменяемым состоянием выраженного алкоголистического опьянения, вытащила у вас из кармана кошелёк, в котором находились две тысячи рублей и начатая пачка противозачатошных гандонов марки «Гусарские». А также из других карманов она увела у вас гаченный ключ двадцать пять на сорок три, отвёртку, продувочный водопроводный шланг (пять метров), три стакана семечек и свинтила с обшлага пиджака две металлические награды жёлтого цвета: почётные знаки «Ударник коммунистического труда», выданный вам профкомом машиностроительного завода имени Клары Цеткин и Розы Люксембург к семидесятилетию кончины вождя мирового пролетариата, и «Рекордсмену-производителю сельскохозяйственной выставки ВАСХНИЛ 1937 года» как выдающемуся осеменителю крупного рогатого скота с копытами. Я правильно записал?
- Правильно.
- И вы, конечно, хотите, чтобы мы разыскали эту самую гражданку. Так?
- Так.
- Хорошо. Как она себя назвала?
- Клавой. Или Дусей. Не помню. Кажется, Светой.
- Так. Опознать её сможете?
- Нет.
- Почему?
- По причине тогдашнего состояния в помутнённом сознании. Выпимши был. Сильно.
- Так. Понятно. Идите отсюдова.
- Куда?
- Тащить верблюда из пруда. Пьянь.
- Кто?
- Дед Пихто. Или желаете освежиться сапогом по вашей наглой непросыхающей морде?
- Это волюнтаризьм! Я - заслуженный осеменитель! Я буду жаловаться!
- Пожалуйста. Хоть сто двадцать восемь раз. Можете Клаве. Можете Дусе. А можете сразу Свете. Светла-а-на-а-а-а!
Предлагаю пригласить другую команду балалаечников!
- Гаррий Бонифатьевич! Гражданин Гребалдахин! Читатели интересуются: вы уже закончили писать свой эпохальный роман «Всё остаётся лядям»?
- Мой роман называется «Всё остаётся людям». А не «лядям». Люди – не ляди. И в этом его принципиальное отличие от тех бесчисленных графоманских пошлячеств, которые пишете вы, гражданин Верёвкин-Кислояйцев, и от которых читающую публику просто тошнит и колотит. В животных страхе и апоплексическом ужасе.
- Ага. То есть, вы подтверждаете, что мои литературные опусы всё-таки читают.
- Блюясь и рыгаясь!
- А ваши?
- Что «ваши»?
- Ваши как читают? Тошнотясь и колотясь? Если
