Выбор князя Владимира 1. Последняя надежда язычников

Ярополка. Но первое военное столкновение произошло не с Киевом, а с Полоцком:

    “И сЪде в НовЪгородЪ. И посла ко Рогъволоду Полотьску, глаголя: “хочю пояти дщерь твою собЪ женЪ”. Онъ же рече дщери своей: “хочеши ли за Володимера?” она же рече: “не хочю же разути робичича, но Ярополка хочю” <…> И придоша отроци Володимирови, и повЪдаша ему всю рЪчь РогЪнЪдину, дщери РогъволожЪ, князя Полотьскаго; Володимеръ же собра вои многи, Варяги и СловЪни, Чюдь и Кривичи, и поиде на Рогъволода. В сеже время хотяху РогънЪд вести за Ярополка; и приде Володимеръ на Полотескъ, и уби Рогъволода и сына его два, и дъчерь его поя женЪ, и поиде на Ярополка”
                    (Там же)

    На основании этого летописного фрагмента в нашей стране распространилось оригинальное мнение, что будто бы князь Владимир был не славянином, а евреем. Мол, не “робичича” отказывалась разуть гордая Рогнеда, а “раввинича” – потомка еврейского раввина. Все подобные утверждения, сколько бы их ни было, происходят из единственного источника – книги В.Н. Емельянова:

    “Исполнителем этого чудовищного злодеяния над национальным идеологическим достоянием нашего народа стал князь Владимир, сын князя Святослава от ключницы его матери кн. Ольги – некой Малуни (имя ласкательное от еврейского имени Малка). Отцом означенной Малуни был “равв” – раввин из города Любеча, также носивший еврейское имя Малк, что совершенно неудивительно, если учесть, что один из древнейших русских городов Любеч до 882 года находился в вассальной зависимости от иудейского Хазарского каганата, платил ему дань и кишмя кишел иудейскими купцами, раввинами и прочими оккупантами-эксплуататорами из “богоизбранных”. В 882 году князь Олег освободил Любеч от оккупантов, но их остатки сумели втереться в доверие и при дворе. Несторовская цензура дохристианских летописей привела к переосмыслению слова “равв” или “рабб”; удвоение согласной пропало и слово стало возводиться к глаголу “робити”; потомок раввина Малка, который даже в “Повести временных лет” остался фигурировать как “робичич”, т.е. “раввинач”, стал во всех историях России упорно переводиться как “сын рабыни”. Узнав, что Малуна зачала от Святослава, разгневанная кн. Ольга сослала её в село Будутино близ Пскова, где и родился Владимир”
                    (В.Н. Емельянов “Десионизация”, с. 8, М., 2005)

    Версия В.Н. Емельянова начисто лишена какой-либо аргументации. Скоропалительные заявления отнюдь не укрепляют патриотизм, а, напротив, дискредитируют его. Еврейская версия вступает в противоречие с историческими свидетельствами:
    1) Никакие документы или хотя бы родовые предания не подтверждают еврейскую родословную князя Владимира. Она полностью надумана и висит в воздухе.
    2) Термин “раввинич” абсолютно неизвестен ни письменным источникам, ни устной народной речи. В.Н. Емельянов его сам сочинил.
    3) Мать князя Владимира Малуша и его дядя Добрыня носили самые обычные славянские имена, зафиксированные среди прочих родственных им имён. Таких, как Малашко, Малета, Малик, Малич, Малишка, Маломолка, Малош, Малыч, Мальга, Малюк (Н.М. Тупиков “Словарь древне-русских личных собственных имен”, с. 240-243, С.-Петербург, 1903), Малуша, Малюта (там же, с. 461), Добрило, Доброгост, Добродеяшко, Доброслав, Добрыня, Добря (там же, с. 128-129). Евреи тут ни при чём.
    4) Нигде не упоминается о зависимости Любеча от Хазарии и о якобы кишевших там “оккупантах-эксплуататорах”. Это фантазия В.Н. Емельянова.
    5) А главное, что подробности летописного сказания заимствованы из фольклора. Ведь и в преданиях других народов использован тот же самый сюжет.
    В “Старшей Эдде” рассказывается, как Хлёд, воспитанник вождя гуннов Хумли, явился к своему брату Агантюру, вождю готов, за своей долей в наследстве. Но от брата он услышал только презрительный отказ, а потом ещё и оскорбления от приближённых:

    “Щедро судишь ты
    рабыни отродью,
    сыну рабыни,
    от князя рождённому.
    Этот ублюдок
    сидел на кургане,
    в то время как конунг
    наследство делил”

    Хлёд пожаловался Хумли, “отцу его матери”, как и Владимир “пожалиси Добрына” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 284, Рязань, 2001), и, собрав большое войско, они в отместку напали на землю готов (“Песнь о Хлёде” // “Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах”, БВЛ, с. 350-352, М., 1975). Та же самая история использована и в “Саге о Хервёр и Хейдреке” (И.В. Шаровольский “Сказание о мече Тюрфинге”, с. 40-41, Киев, 1907).

    Похожее предание записано у датского историка Саксона Грамматика (XII в.):

    “Узнав однажды, что дочь короля <нидеров> Хаквина Регнильда обещана в жёны какому-то великану, Хадинг пришёл в негодование от этого позорного дела, после чего, всячески проклиная предстоящий союз, он решил совершить благородный поступок и помешать заключению этого брака. Отправившись в Норвегию, он убил там этого домогавшегося девушки королевской крови мерзкого великана”
                    (Саксон Грамматик “Деяния данов”, т. I, кн. I,{1.8.13} с. 51, М. 2017)

    Потом Хадинг сам женился на “спасённой” им девушке. Хаквина, отца Регнильды, называли королём то нидеров (niyherorum), то рутенов (rutrnorum), в зависимости от рукописи (там же). Имя Регнильда лишь слегка отличается от Рогнеды. Тем более что в книге упомянут ещё Регнальд Рутен (там же,{8.3.12}, с. 280) – прозвище совершенно определённо указывало на его происхождение. По-видимому, имена с основой на “рог” относились к русским родовым именам. Так что, Саксон Грамматик включил в свою книгу русское предание, только основательно изменив его.
    Таким образом, летописец воспользовался бродячим фольклорным сюжетом, откуда и позаимствовал подробности войны Владимира с полоцким князем. К реальному Владимиру Святославичу эти подробности отношения не имеют и “робичичем” его никогда не называли, а значит, досужие рассуждения о “раввиниче” бессмысленны.
    Достоверным можно считать только то, что Владимир попытался договориться с Рогволодом, но неудачно, а в результате началась война между Новгородом и Полоцком. Понятно, что во время похода на Киев оставлять у себя в тылу враждебное княжество смертельно опасно. Надо либо перетянуть его на свою сторону, либо уничтожить. Слова “Ярополка хочю” точно не могли принадлежать Рогнеде. Хотя бы потому, Ярополк к тому времени и так уже был женат, а при его пристрастии к христианству о многожёнстве следовало забыть. В реальности это Рогволод, выбирая между Владимиром и Ярополком, предпочёл союз с киевским князем. И прогадал. В Иоакимовской летописи история со сватовством вообще не упомянута, там выдвинута более реалистичная версия:

    “Владимир, возвратяся от Варяг с войском и собрав новгородцев, иде на полоцкого князя Рохволда, зане тот повоева волости новгородские”
                    (В.Н. Татищев “История Российская”, ч. I // “Собрание сочинений”, т. I, с. 111, М., 1994)

    Вполне вероятно, потому что и в более поздние времена полоцкие князья охотно вторгались в новгородские владения:

    “В лЪто 6529 (1021). Приде Брячиславъ, сынъ Изяславль, внукъ Володимърь на Новъгородъ, и, зая Новъгородъ, и поимъ НовгородцЪ и имЪнье ихъ, поиде Полотьску опять; и пришедшю ему к Судомири рЪцъ, и Ярославъ ис Кыева въ 7 день постиже ѝ ту, и побЪди Ярославъ Брячислава, и НовгородцЪ вороти Новугороду, а Брячиславъ бЪжа Полотьску”
                    (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 72-73, Рязань, 2001)

    “В лЪто 6575 (1067). Заратися Всеславъ, сын Брячиславль, Полоцкий, и зая Новъгородъ; Ярославичи же трие, Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ, совокупише вои, идоша на Всеслава <  > и бысть сЪча зла, и мнози падоша, и одолЪша Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ, Всеславъ же бежа…”
                    (Там же, с. 162)

    “В лЪто 6577 (1069). <  > Въ то же лЪто, осень, мЪсяця октября въ 23, на святого Якова брата господня, въ пятничи, въ чяс 6 дни, опять приде Все… къ Новугороду; новгородци же поставиша пълкъ противу ихъ, у ЗвЪринця на Къземли; и пособи богъ ГлЪбу князю съ новгородци. О, велика бяше сЪця Вожяном, и паде их бещисльное число; а самого князя отпустишя бога дЪля”
                  (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 17, М., 2000)

    В конце концов, киевский князь Мстислав Владимирович разгневался и выслал всех полоцких князей аж в Византию: “В лЪто 6637 (1129) <…> В то же лЪто поточи Мстислав князи ПолотьскыЪ Цесарюгороду, с женами и с дЪтьми” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 286, Рязань, 2001). Доигрались.
    С каким-то маниакальным упрямством полочане регулярно нападали на Новгород и так же регулярно бывали биты. Что-то их настолько озлобляло против ближайших соседей, что они даже забывали про собственную безопасность. Непременно хотелось пограбить новгородские богатства. А вот сами-то ничего не скопили. Чего невозможно поделить, так это торговый интерес. Торговля обогащала Новгород, Полоцк же не мог с ним конкурировать. Торговые убытки вызывали в полочанах досаду на удачливых соседей и желание поставить их на место (как они сами это понимали). Военными средствами ослабить конкурентов. Стало быть, ориентация Рогволода на Киев вызвана не столько политическими, сколько экономическими причинами.
    В одиночку противостоять Новгороду Полоцк не мог, а помощь из Киева так и не пришла. Обстоятельства сложились так, что Ярополк оказался без войска. Он и себя не знал, как защитить, а помочь союзнику и вовсе оказалось нечем. Летописцы оперативно нашло виновного в сложившейся ситуации. Им оказался некий Блуд. Он, нехороший, один виноват в гибели Ярополка, зато все остальные киевляне такие белые и пушистые, что впору нимбы раздавать:

    “И приде Володимеръ Киеву съ вои многи, и не може Ярополкъ стати противу, и затворися КиевЪ с людьми своими и съ Блудомъ; и стояше Володимеръ обрывся на Дорогожичи, межю Дорогожичемъ и Капичемъ, и есть ровъ и до сего дне. Володимеръ же посла къ Блуду, воеводЪ Ярополчю съ лестью глаголя: “поприяй ми, аще убью брата своего, имЪти тя хочю во отца мЪсто, и многу честь возьмешь отъ мене; не язъ бо почалъ братью бити, но онъ; азъ же того убоявъся придохъ на нь”. И рече Бдудъ къ посломъ Володимеремь: “азъ буду тобЪ в сердце и въ приязньство”
                    (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 74-75, Рязань, 2001)

    Князь Владимир мобилизовал для похода “Варяги и СловЪни, Чюдь и Кривичи”, то есть к своей наёмной дружине он присоединил ополчение из земель Новгородской, Ладожской и Псковской. Это значит, что он собрал в кулак все наличные силы. И в то же время Ярополк странным образом оказался вовсе без войска, так что ему спешно пришлось укрыться в Киеве. Войско составляли дружины подчинённых князей и ополчения возглавляемых ими земель. Никто не помог Ярополку, даже киевское ополчение не было собрано. И что же, всё это устроил вездесущий Блуд? А куда подевалась высшая киевская знать? Или один человек ухитрился запугать всю правящую верхушку поголовно? Ну, это просто несерьёзно. Наоборот, совокупная воля знатнейших родов определяла государственные решения, против неё и князю не выстоять, а не то, что малоизвестному воеводе. Растопчут и не заметят.
    Киевские сановники полностью изолировали Ярополка, лишив его средств управления