«П Ы Р А»
Жил в нашей Святокрестовской станице Ставропольской губернии казак Еремей Поляда по прозвищу «Пыра». Это был известный на всю округу казак. Всё в его жизни было больших размеров. Большое семейство, большой дом с большим подворьем, большой живот, большой аппетит, большое умение пить горилку, и наконец, невероятно больших размеров мнение о себе. Через это мнение и заработал Еремей прозвище «Пыра». Вроде, как нетерпеливый. А всё случилось вот через какой курьез.
Как-то раз пришлось Еремею стоять «на часах» у дома кошевого атамана Смена Дабуна. В его обязанности входило сторожить в течение недели дочку атамана перед свадьбой с сыном одного большого полицейского чина из Ставрополя. Ксения, так звали дочь атамана, была влюблена в Осипа, что служил ординарцем у её отца. Сам Осип души не чаял в Ксении и готов был на всё ради неё. Вот Дабун и назначил Поляду оберегать дочуру от своего же ординарца, дабы он не увёл её в канун свадьбы и планы его карьерные не порушил. Чтобы Еремею было легче сполнять задачу, Дабун выделил ему в подручных двух молодых казачков. Однако, такое решение атамана шибко стеснило большую гордость Поляды, и он принародно заявил, что обережёт невесту в одиночку.
Дабун уехал в Екатиринодар закупать перед свадьбой приданое, а ординарца своего услал в дальнюю станицу с пакетом к тамошнему кошевому атаману. Все в округе понимали, что не по делу уехал Осип, а от «греха подале» спровадил его атаман.
Осип, парень лихой и шустрый, в три дня исполнил поручение кошевого и тайно вернулся в станицу. Стал он думу думать, как грозного Поляду обхитрить и с Ксенией бежать, чтобы потом с ней обвенчаться.
Ни на шаг Поляда от дома, где дочка атамана жила, не отходил. Даже ночью одним глазом спал, а вторым на ворота смотрел и никого к дому не подпущал. Два дня Осип планы строил. На третий день удумал-таки стратегию. И вот ведь что сотворил плут!
Зная о непреодолимой тяге Поляды ко всему большому, взял из своих запасов самый великий стеклянный бутыль. Наполнил его до краёв мутной горилкой, пробрался ночью тайком к колодцу, что супротив дома атамана у дороги вырыт, и опустил бутыль на дно колодца. Вода в том питьёвом источнике, аки слеза нашего дьяка на святой день Пасхи, чистая, незамутненная. Через толщу воды, что через призму, бутыль вдвое больше видится. Да вот беда, как сделать, чтобы Поляда к колодцу подошёл и бутыль в темноте разглядеть умудрился. Отправился тогда Осип на пруд, который ещё во время турецких войн запрудили, и наловил в нем две дюжины лягушек. Посадил перепуганных тварей в кадку, плеснул туда ведро воды, добавил ковш браги и на часок у натопленной печи поставил. Когда лягушня стала приходить в кондицию, отнёс он кадку к колодцу, где бутыль утопил, и высыпал содержимое в колодец. Ни прошло и четверти часа, как лягушки пришли в себя от перенесённых перегрузок и, решив спьяну, что они вновь очутились в водах пруда, затеяли такое хоровое пение, стали такие персональные рулады выводить, что даже атаманов кот пришёл их послушать.
Еремей Поляда обратил внимание на эдакую забаву. Небывало ещё чтобы какие-то лягушки, да так складно квакали, всё равно, что добрые казаченьки залихватскую песню на именинах сполняли. Час он издали на колодец смотрел, на второй не утерпел, подбежал к колодцу и заглянул внутрь. Да вод беда, в темноте не видать ничего. А лягушки знай себе пьяные песни выквакивают. Одно соло другим сменяется. Взял Поляда бересту, поджёг её и в колодец кинул. Береста сухая, курчавая, с завитушками. По воде плавает и по краям горит. Светом колодезную тьму разгоняет. От поверхности воды, как от зеркала, огонек отражается, и от этого фокуса в колодце ещё светлее становится. Вгляделся Поляда в колодезное нутро и видит на дне бутыль лежит, живительной мутной жидкостью выделается, чем к себе манит. Никогда он таких больших бутылей не видывал, да ещё под завязку горилкой наполненных. Стал он прикидывать сколько дней этим самогоном можно с кумовьями всех знатных станишников и лихих казаков добрыми словами поминать. Почти до самого утра Еремей меж воротами дома атамана и колодцем ходил. Все никак не решался пост покинуть, чтобы за бутылем спуститься. Под самое утро не утерпел казак. Побоялся, что находку бабы обнаружат, когда за водой к колодцу выдвинутся. Потом попробуй докажи их мужьям, что это он первым тот бутыль заприметил.
Снял тогда Поляда сапоги, шаровары, положил их на травку у колодца и по колодезной цепочке на дно спустился. Осипу этого только и надо. Подбежал он к колодцу, быстрехонько намотал цепку на колодезный вал, схватил одёжу Еремея и засунул её в будку атаманова пса Султана. Пока Поляда приходил в себя от такого поворота событий, Осип пробрался через окно в спальную к Ксении. А та уж ждёт его радёшенька, только позови. Выбежали они на улицу и околицей прокрались до подворья Осипа. Сели на добрых коней и в тоже утро умчались в станицу Новокрещенскую, где у Осипа кум в попах при церкви жил. Когда осознал Еремей в полной мере, что с ним приключилось, стал он Осипа, всю свою предыдущую и будущую жизни крепкими чудными словами поминать. А тут ещё, как на зло, пьяная лягушня горлопанит и ни сколечко не боится его. От этого сердце у казака горькими слезами обливаться стало. Выбраться то он без посторонней помощи из колодца не могёт. Все равно, что в сырой могиле заживо похоронен. Ксению, поди, ординарец ужо из станицы вывез, шаровары его у колодца, на травке лежат, да ещё бутыль вдвое меньше оказался, чем виделось сверху. И так Еремею тоскливо стало, к родной жинке потянуло, что запел он старую заунывную песнь. А чтоб от холодной водицы не околеть вконец, стал он горилку из горлышка потягивать.
Бабы в то утро ранёхонько проснулись, чтобы приготовить хату атамана к приезду знатных гостей. Вышли они к колодцу и ушам свои не верят. Что такое? Из глубины песнь заунывная слышится в сопровождении хора охрипших лягушек. Когда бабы разобрались в чём дело, хохотать стали. Предложили Еремею помощь свою. А он наотрез отказался услугами баб пользоваться. Как же так, без шароваров перед казачками засветиться? Не смеет такого себе позволить даже опозоренный казак. Уж только, когда бабы мужьям своим все поведали, вытащили те Еремея из колодца. Оказалось, что с горя, он ровно половину бутыля от горилки освободил. Остальную половину спасители его туже оприходовали.
Три дня Еремей из своего куреня не показывался. Всё ждал, когда его атаман к себе призовет, чтобы на казачьем кругу высмеять за службу «верную». На четвертый день не утерпел. Сам пошёл с повинной. Вошёл в хату к атаману и глазам своим не верит. Осип и Ксения во главе накрытого стола рядышком сидят. Дабун сам тосты произносит и за здоровье молодых пьёт. Оказалось, что пока Еремей невесту охранял, Дабун успел в Екатеринодаре в пух разругаться с тем полицейским чиновником, за сына которого дочь хотел выдать. Вернулся домой злющий. А тут ему станишники и поведали историю о бутыле с самогоном. Рассмеялся тогда атаман. Повелел найти Ксению и Осипа чтобы, как положено, благословить перед браком. Поляду по такому случаю атаман простил, да вот только спьяну назвал его в разговоре «Пырой». Вот апосля этого курьёза Еремея Поляду и кличут в округе «Пырой».
2001г.
Продолжение
После истории с женитьбой дочери кошевого атамана Пыра долго держал язык за зубами. На всех казачьих и христианских праздниках старался поменьше слов молвить, да поболее расстегаев горилкой запивать, чтобы по старой привычке вновь не сболтнуть чего лишнего и несоразмерную ношу на себя не взвалить. Да ведь время берёт свое. Уж коль наградил Бог человека какой дурной привычкой, али страстью непотребной, али апломбом, то до самой старости этот грех нет, нет, да и норовит поставить подножку. Вот и Еремей в те же самые силки, да с другой стороны угодил.
А приключилась эта история, вот при каких обстоятельствах.
По прошествии нескольких лет, за которые наши доблестные войска успели в очередной раз турецкие полки разбить, грозного горца Шамиля в христианскую веру обратить, анжинерные курсы при столичном ниверситете открыть, подросла и у самого Еремея Поляды дочка. Дивчина вышла на зависть всем свекровям и свахам в округе. Решил Поляда, что уж он то ни за что дочь свою за обычного казака не выдаст, а сыщет ей жениха, чтоб с приданым, с родословную значимой, да сам собою был не прыщ какой, а статный и видный.
Стал Поляда в памяти своей всех известных ему личностей мужеского роду вспоминать и прикидывать в качестве зятя. Многих знатных казаченек он мыслишками своими перетрусил. Всем в своих думках кости перемыл, да никак подходящую кандидатуру выбрать не могёт. Совсем было отчаялся, да на его счастье в соседней станице полк артиллерийский расквартировали. Вот он туды со своим кумом и отправился. Всем родным сказал, что едет на ярманку, а сам решил зятя себе присмотреть среди люда военного, да чину офицерского.
Пока он в полку связи налаживал, да полковника и главного канонира горилкой подчивал, приехал в Святокрестовскую станицу фельдшер. Мужчина молодой, худого телосложения, нрава весёлого, образованный по столичному, без гроша в кармане, происхождения простого и к тому же в очках и зелёном форменном сюртуке при фуражке с кокардой, в виде блестящего двуглавого орла. Да ещё эмблемы на петлицах в виде змеюк, обвитых вокруг чаш.
Кошевой атаман приказал поселить фельдшера на околице в хате у одинокой солдатки- Варвары Егоровны. Муж у той Егоровны ещё с первой турецкой войны не вернулся. Дети давно подросли, да по соседним станицам разлетелись. Хата у Егоровны была большая, в две комнаты и приделок. Вот в одной комнате фельдшер и поселился, а в приделке должен был станишников от хворей, ими приобретенных, врачевать.
Надо сказать, что эта самая Егоровна была наипервейшей свахою в округе. Первое время она недоверчиво относилась к квартиранту. Не производил он на неё впечатление. Худосочный какой-то по местным меркам мужичишка. Горилки не пьёт. В церкву через раз ходит. По ночам всё в приделке сидит, книжки с всякими жуткими и срамными картинками разглядывает, да в тетрадь всё что-то пишет, пишет. Звали фельдшера Владимир Амосович.
Тут как-то в воскресный день собралась Егоровна на базар, чаю с сахаром прикупить, сплетни послушать, да может какую работёнку себе подыскать, то бишь красотку замуж выдать, али хлопца молодого в хомут семейный впрячь.
Надела выходной сарафан, блестящие сафьяновые сапожки и новую цветастую шаль. Только ногу за порог поставила, как болью адской резануло во рту. Зуб коренной заныл, да так, что и спасу никакого нету. Уж она и пеплом его посыпала, и свиное сало прикладывала, и к старухе-повитухе на выселки бегала, чтобы заговорила та зуб. Никак её боль занудная, неожиданная не отпускает. Фельдшер заметил, что с хозяйкой что-то не так и давай её пытать на эту тему. А та и довольна своей бедой поделиться. Рассказала про зуб. Усадил её фельдшер на стул. Руки
