С кем не бывало – настроение не ахти, потянет на воспоминания, и позвонишь бывшей. Жене. Подруге. Ну, что-то тёплое вспомнилось, и потянуло. А уж она, как получится, то ли сразу пошлёт, то ли вполне приятельски с тобой потреплется.
Ну и, само собой: «А помнишь, как мы…» - «А ты ещё…» - «Ой, а я думал…» Ну, и так далее.
Откуда недалеко до «А хорошо же нам было» - и до «А я вот думаю, а давай встретимся».
И вроде ж логично – почему бы и не встретиться, раз так мило поболтали, да и впрямь когда-то там было хорошо.
Потом, правда, настроение проходит, дела, заботы, всё такое, плюс, по правде, не так уж им и хорошо-то было (или не только хорошо), иначе с чего бы расстались. Ну и… или тихо растворяешься в пространстве, или, если дама начинает активничать и доставать звонками, сочиняешь всякие небылицы на тему своей охренительной занятости. Ибо вроде ж неловко как-то обнадёженной тобой дамочке объявить по-простому, дескать, я тут случайно о тебе вспомнил, а так-то ты мне на фиг не нужна.
Обижать – не хочется.
Ещё хуже, если, поддавшись порыву, встретишься, всё расчудесно, особенно в постели, а она потом звонит, ах, и впрямь всё живо, любовь-морковь, и когда снова. О-о. Снова-то – и не хочется совсем. И вот как бы это всё отменить?
6 лет забывала. Случайные партнёры. Работа до отключки. Психоаналитики.
И вот. Позвонил. Как ни в чём не бывало. Наговорил с три короба. Как помнит каждый миг. Как отчаянно скучает, ибо она – лучшее, что у него было. А самое сильное его желание, самая заветная мечта – давай попробуем повторить, вместе проведем неделю, устроим себе праздник, вот ему как раз светит командировка в Берлин, справится быстро, остальное время всё наше, прилетай, ведь так же было замечательно раньше!
И ошарашено думала, если так было замечательно, и так скучал отчаянно, что ж пропал на 6 лет, ну, не то, чтоб сразу, какое-то время созванивались, пока не поняла, что больше её инициатива, а ему скорее в тягость, и заставила себя прекратить звонить, и только она и знала, чего ей это стоило.
А вот заставить себя не думать – не получалось. И так было больно, так унизительно, что, как пятнадцатилетняя дурочка, верила в своё великое Счастье, хотя, конечно, звоночки были и тогда. Но зависима от него была – как наркоман от героина. Где ж тут звоночки слышать?
Последние два года – успокоилось. И смирилась, и прочих проблем хватало.
И вот – снова здорОво.
И всё нахлынуло.
И – вот где ужас! – в том числе и шальная надежда – а вдруг и впрямь осознал? Что именно я нужна? И – живу так серо, так обыденно, может, стоит позволить себе праздник? Пусть на неделю, и опять сбежит, но зато неделя будет – яркой!
И да, холодной волной: не надо на те же грабли, будет больно.
И всё же ходила как в лихорадке и думала, думала.
А он перезвонил через пару дней и, почувствовав её неуверенность, принялся уговаривать так пылко, словно и не было этих шести лет. И в голове только про второй шанс и осталось, и если не рискуешь – ничего и не будет в этой жизни, помимо серых будней.
И… согласилась. С морем сомнений, страхов, не без отвращения к себе, но согласилась.
А что потом? Были одинокие блуждания по Берлину, который она недолюбливала, бог весть почему. Поскольку занят он оказался делами, естественно, больше, чем планировал и ей обещал. Потом, когда, наконец, освободился, были какие-то маленькие отели в пригородах – почему-то он любил именно такие места. Говорил, что устал от шума и от людей.
Много ходили, занимались сексом, первые дни он говорил много комплиментов, потом подустал. Вот радости – было мало. Поскольку постоянно думала, что всё это ненадолго, и скоро опять будет больно. И наивно считала, что раз об этом думает, то вроде как готова к новому расставанию, а вот представить себе минуту, когда придётся с ним прощаться, нет, не могла.
За день до отъезда его потянуло на Ванзее. Тихие места. Красивая природа. Мёртвая тишина.
Что хорошего в мёртвой тишине? У неё дома тишина и так оглушала.
Озеро оказалось как озеро, середина марта, холод адовый, от «тихих мест» веет тоской невыразимой. И то ли от тишины вокруг, то ли от близости отъезда, пробило его на откровенности. Дёрнул чёрт, что называется.
- Вот что мне в тебе больше всего нравится, ты, как никто, всё понимаешь. И никаких никогда неадекватных претензий. Никакой драмы. И вот сейчас, вернёмся, разбежимся, и никаких доставаний не будет. Не то, что обычно.
Он что, думал, она почувствует себя польщённой?
Озеро большое. Безмолвное. У берега ещё лёд держится.
Ни одного человека вокруг.
Тихо так.
Вот на лёд его и толкнула.
Он пытался удержать равновесие, но уже падал, и, падая, скользил, пока лёд под ним не проломился.
Смотрела, как он барахтается, что-то кричит ей.
Как оглохла. Ничего не слышала. Полная тишина.
Смотрела на него и представляла, как он тонет. И думала: разве его вина, что с кем-то хочется провести всю жизнь, а с нею и неделя перебор?
И разве это он заставил её пройти через эту боль? Разве она не знала, что её ждёт?
И машинально улыбалась его словам, пока он рассказывал ей какую-то тягомотину из местной истории, и мысленно уже была дома. И знала, что сохранит лицо и расстанется, да, без драм, спокойно и цивилизованно, а дома залижет раны и как-нибудь да очухается.
