клонится куда-то вниз, на стол, на клавиатуру компьютера. Он еще успел почувствовать, как щека коснулась клавиш, и его тут же накрыла непроглядная тьма. . . .
Тьма вокруг была не только кромешной, но и холодной. Она была полна какого-то движения, шорохов, звуков, в ней что- то происходило, словно за черным занавесом шла репетиция, скрытая от посторонних глаз. Неожиданно он услышал лошадиный храп и приглушенный крик:
- Цыц ты! Проклятущий!
После этого звуки, напоминавшие удары кнута и вслед за тем лошадиное ржание. Недовольный крик из темноты: - Кравцов! Это опять ты?! - И тут же в ответ:
- Да я-то что, товарищ старшина?! Жеребец молодой, к оглоблям не привык. Бесится, кобылицу кусает, паразитина.
Из темноты летят приглушенные слова:
- Смотри у меня! Я тебе дам кобылицу! Сам телегу потянешь! - В ответ неясное бормотание.
Пока Виктор Петрович слушал эту перепалку, глаза привыкли к темноте, а тело – к холоду, который совсем не походил на летнюю прохладу. Несмотря на черное, почти беззвездное, небо, на его фоне начали вырисовываться контуры леса. Верхушки деревьев обозначали границу, за которой начиналась чернота неба. Белоствольные березки словно подсвечивали вокруг себя темноту, но они были, скорее, исключением среди хвойного леса, усиливавшего ночной мрак. Виктору Петрович не ошибся в том, что тьма была наполнена движением.
Через лес по дороге двигался обоз, начало и конец которого терялись в темноте. Судя по звукам, обоз растянулся далеко. Когда Виктор Петрович пригляделся, он был удивлен. Как вообще мог обоз двигаться по такой дороге, больше напоминавшей тропу среди густого леса? И речи не могло идти о том, чтобы на ней могли разъехаться две телеги. Деревья с обеих сторон вплотную подступали к самой дороге. Попадавшие на глаза березы с голыми ветками вызывали ощущение глубокой осени. Это ощущение усиливалось холодным воздухом. Обоз двигался в полной тишине, которую не нарушали даже лошади, словно подчиняясь приказу о соблюдении режима молчания. Телеги были загружены плоскими ящиками разных размеров. Каждую телегу тянула пара лошадей, и сопровождали двое солдат. Один из них сидел в телеге, другой зачем-то шел рядом. В темноте видны были только контуры, очертания лошадей, телег, людей, лиц которых разглядеть не представлялось возможным.
Вдруг Виктор Петрович услышал приглушенный голос:
- И чего это мы в самую ночь отправились со станции? Ну, ничегошеньки не видно. Ладно, хоть телогрейки выдали. Зима скоро, а мы все еще по –летнему.
Чувствовалось, что солдату невмоготу было это черное молчание.
- Даже звезд нету, - вздохнул он. Ехавший на телеге повернул голову в его сторону:
- Ты первый раз, что ли, с обозом? Мы ведь не впервой так ездим. Ночью бомбежек нет. Немец не летает, голова ты в пилотке. Соображать надо, - голос был тихий, добродушный, даже снисходительный. Первый голос с радостью откликнулся почти шепотом:
- Да конечно же первый раз. Я только неделю как прибыл с пополнением. В пятую роту меня определили. А сам я с Костромы буду, - добавил голос, явно радуясь, что можно нарушить молчание. - Ротный искал тех, кто может с лошадьми управляться, ну я и вызвался. С детства вырос при лошадях, да при коровах.
Второй голос даже оживился:
- Смотри-ка! С Костромы! Знаем. Я хоть и с Урала, но ваши коровы, костромские, у нас ценятся. - он вздохнул. - Я до войны мастером работал. На маслозаводе. От костромских коров масло отменное получается. Его в Москву возили, на выставку. Да. Медали имеются даже. Масло нашего завода с царских времен славится. Да-а-а. ….
- А вы что, давно воюете? - почтительно спросил идущий рядом с телегой.
- Я-то? – откликнулся голос с телеги. - С сентября сорок первого. Считай, второй год пошел. С кем начинал – никого не осталось. Так ты из пятой роты? - спросил он. - А я в седьмой роте. Ротный у нас молодец, с пониманием к нам, своим ровесникам. Недавно назначен. Только ты, из пятой роты, похоже, не из нашего полка будешь. К нам пополнение последний раз в прошлом месяце приходило. Ты хоть знаешь, в каком полку твоя рота и кто у вас комполка? - спросил сидевший на телеге, не собираясь с нее слезать.
- Конечно! – встрепенулся парнишка, откровенно радуясь случаю показать, что он не такой уж новичок на войне, но голос с телеги тут же одернул его:
- Верю, верю, что знаешь. Молчи и не болтай лишний раз. Это ведь такое дело – для солдата номер его части важней имени и фамилии. Не зря их на конвертах почтовых зашифровывают. Так что, дивизия у нас с тобой одна, а полки разные будут. Только здесь, в дивизионном обозе, мы и могли встретиться. Первый голос не вытерпел:
- Вам, наверное, трудно приходится, в таком возрасте.
Ехавший в телеге, помолчав, ответил:
- Да как сказать? Война – это и в молодые годы тяжело. Не думаешь об этом – тяжело или не тяжело. Тяжелей думать о том, что дома жена с четырьмя ребятишками осталась. Вот где тяжело-то. Да, - вздохнул он и добавил. - А тебе годков-то сколько самому?
- Девятнадцать исполнилось. Сашкой меня зовут. Сашка Артемьев.
- Будем знакомы, Сашка, - ответил голос с телеги и назвал свое имя и фамилию. - А у меня старший сынишка чуть помладше тебя будет. Одиннадцать ему исполнилось прошлым летом, а осенью я на фронт ушел. Теперь вытянулся, наверное,- добавил он, вздохнув.
Виктор Петрович видел дорогу, видел обоз, бредущий по ней сквозь ночную тьму, ощущал холод осенней ночи, но до него не доходило, что голос с телеги назвал имя его деда. Словно заторможенный, он воспринимал увиденную картину, не в состоянии сорваться с места, вскочить, броситься к сидевшему на телеге деду, которого он так безуспешно и долго искал. Все его мысли и желания еще больше смешались и не в состоянии были воплотиться в действие, даже если бы он этого сильно захотел, потому что неожиданно послышались в темноте быстрые шаги и сердитый окрик:
- Это что за болтовня?! Вместо того, чтоб молодого приструнить, ты язык чешешь?!
Темная фигура набросилась на ехавшего в телеге.
- Ты не первый раз с обозом, - перешла на шепот вынырнувшая из темноты фигура в офицерской фуражке, размахивая руками.
- Виноват, - только и успел произнести голос с телеги, как вдруг впереди идущая телега остановилась, а вслед за ней все остальные. Обоз стоял.
- Что за черт?! - встрепенулась фигура в фуражке и, не дослушав оправданий, бросилась вперед, в голову обоза, растворившись в темноте.
- Ну что, Сашка, - раздался голос с телеги. - Не обделался? Это капитан из артполка. Обоз сегодня сопровождает. Мы с ним не впервой. Он всегда такой нервный.
- А чего молчать-то? - отозвался тихо Сашка. - Немцы не летают, Кто нас услышит-то? Медведи?
- Привыкай, дружок, - послышалось в ответ. - Тут армия. Тут вопросы не задают. Тут команды исполняют. Сказали – молчать, значит иди и молчи. Привыкай.
Обоз продолжал стоять . Подошла фигура со стороны задней телеги:
- А что, землячки, не закурить ли нам, пока старшой вперед удрал? Может, успеем?
- Да кто ж его знает, - сидевший на телеге не собирался с нее слезать. - Нам с молодым он уже дал закурить. Что там стряслось? Мы и так поздно со станции выехали. Боюсь, до рассвета не доберемся, с нашими-то лошадками, - фигура на телеге покачала головой. - Тогда немец нам даст прикурить. Я уже попадал под бомбежку. Знаю ихний табачок.
Фигура у телеги не унималась:
- Тогда, тем более, обидно будет, не покуривши, под бомбами лежать. Пойду назад, может, там покурим.
Фигура скрылась обратно в темноту и вскоре с той стороны, куда она удалилась, потянуло запахом махорки.
С головы обоза, куда убежал офицер, послышались глухие удары, ругань. Сашка присел в телегу и услышал:
- Скоро рассвет. Плохо дело. Припозднились мы на станции. Ты, Сашка, когда начнут бомбить, сразу прочь беги, от дороги. Потом только не заблудись. Жуть, сколько народу потом не досчитываются. Кто где – неизвестно. Никто искать не будет. Вдруг из темноты вынырнула фигура артиллерийского капитана. Что-то бормоча под нос, он быстро прошагал в хвост обоза. Передняя телега тронулась с места и лошади, как по команде, потянули телегу с Сашкой вперед. Через некоторое время проехали мимо зарослей, из которых, напоминая обломки кораблекрушения, торчали куски телеги. Назвавший имя деда кивнул в сторону зарослей:
- Пришлось телегу ломать, дорогу освобождать. Это они быстро ящики перегрузили. Капитан постарался. Бывало, и лошади падали, - продолжал он. - Вот тогда приходится попотеть, пока с дороги не оттащишь.
Сашка спрыгнул с телеги и снова шел рядом, слушая тихую речь:
- По всему видно, что дивизия в наступление скоро. Вот и ездим на станцию за боеприпасами. Раньше днем ездили, но немцы бомбят целыми днями, спасу нет.
- Да уж, - поежился Сашка. - Ночью – оно спокойней.
Небо тем временем начинало нехотя светлеть и все вокруг менялось на глазах, превращаясь из контуров, фигур, теней и очертаний в деревья, лошадей, в телеги и солдат. Из хвоста обоза вперед снова пробежал капитан, придерживая фуражку. Вместо безликой фигуры в ночной темноте, сейчас, в предрассветных сумерках это был высокий офицер в плащ-палатке, уже можно было разглядеть его озабоченное лицо, скуластое, с резкими чертами.
- Обычно старшой сопровождает последнюю телегу, - услышал Сашка от своего ночного наставника:
- Светает. Вперед побежал. Подгонять. Да что толку? Лошади еле ноги передвигают. Дай бог, чтоб до дивизии дотянули.
В подтверждение его слов впереди послышались крики и ругань. Передние телеги чуть ускорились в своем движении.
Виктор Петрович изо всех сил старался разглядеть увиденное. Он отчетливо видел Сашку в предрассветной дымке. Рядом с телегой шел худенький парнишка роста ниже среднего, курносый. Из-под пилотки торчали короткие русые волосы. Как ни пытался, Виктор Петрович не мог разглядеть лицо своего деда - того бойца, сидевшего на телеге.
- Какой же он дед? – подумалось ему. - Он ведь моложе меня, пенсионера!
Мысли эти только подхлестнули желание увидеть деда. Сидевший в телеге был в каком-то балахоне, капюшон которого скрывал его лицо, несмотря на рассеявшийся ночной мрак. Виктору Петровичу хотелось выть, кричать от досады и злости на свое бессилие и беспомощность, неспособность подойти, подбежать, подползти к телеге, сдернуть этот балахон и увидеть лицо того, следы которого он безуспешно искал в дебрях хаотичного прошлого, исковерканного войной. Увидеть лицо и запомнить, прикоснуться и обнять родного человека, украденного все той же войной. Виктор Петрович в отчаянии чувствовал, что тело не слушает его команд, будто подвешенное в вакууме, и он не мог, не мог ни на шаг приблизиться к деду. Стало совсем светло. Вокруг все изменилось. Нет, внешне не было никаких перемен, но в воздухе нависла гнетущая напряженность.
Лошади как шли, так и шли. Похоже, ничто не могло ускорить их ход. Лес тянулся по обеим сторонам дороги, не собираясь заканчиваться. Вскоре над ним послышался низкий, сначала еле слышный, потом все более нарастающий гул. Казалось, что дрожал весь воздух. Невозможно было определить - откуда доносился этот тревожный звук. Лес разносил его во все стороны. Раздался крик, видимо,
